– Тёть Оль, слышишь? – Пашка даже привстал, прислушиваясь. 

Теперь уловила и Ольга: со стороны вивария доносился едва различимый скулеж. Жалобный, пробирающий до ломоты в зубах звук резанул по нервам и затих. Потом повторился с новой силой. Надсадно булькающий плач существа, которому очень больно и страшно. Сумерки не смогли скрыть жалостливой гримасы на Пашкиной физиономии. Ольга на всякий пожарный придержала пацана за рукав, а то рванет спасать, а там охранно-защитная магия. Блямба-пропуск осталась на спецовке, в которой привратница встречала поставки кормов. Увесистая такая металлическая бляха, похожая на жетон носильщика. Оля воспринимала его как электронно-магнитный ключ, тогда магическая составляющая блямбы не тревожила ее материалистические стереотипы.

К этому времени нгурулы обычно накормлены и виварий закрыт. По крайней мере, Оля привыкла считать, что это так. Странно, что такая здоровущая тварюга может так по-щенячьи плакать. А она плачет и плачет. Жалко беднягу, сил нет. Душа рвалась пойти посмотреть, что же там случилось, и позвать на помощь, если кто-то из драгоценных животных пострадал. Не потому, что дорогостоящие, а потому, что жалко. Она и Пашка вглядывались в сумерки. Парень был готов рвануть с низкого старта, а Оля медлила, надеясь увидеть, как в оконцах вивария мелькнет свет, и это будет означать, что кто-то из наездников заботится о питомце. Какая бы ни была там проблема, а Павлу у загонов делать абсолютно нечего, даже если магия его пропустит, что уж совсем маловероятно. И как отреагируют растревоженные звери на появление чужака, совершенно непонятно. Ее, Ольгин, запах нгурулам знаком, но и только. Идти рискованно, но так жалко, так жалко. Решаться на подвиг не пришлось: воздух дрогнул и в пяти шагах от очага материализовалось нечто. Пашка от неожиданности плюхнулся на скамейку, невольно потянув за собой тетушку. Нечто приобрело более внятные контуры: вроде как пес, но здоровенный, как ишак, и шипастый, как психованный дикобраз. Других анатомических подробностей Пашка не рассмотрел, потому что это опять заскулило и двинулось прямиком к ним, припадая на передние лапы и мотая узкой, как у морского конька, головой, увенчанной коротким хоботом. Существо встряхнулось и тоненько пискнуло. Оля охнула в ответ.

– Господи, откуда ты взялся, маленький? Как тебя магия пропустила? – От удивления и сочувствия голос стал сиплым. Малыш нгурул? Прочие обитатели вольеров, которых она видала издалека, не уступали габаритами верблюдам. А маленький в очередной раз мотнул башкой и оскалился. Из его изумительно зубастой пасти капало что-то густое и темное – сумерки не позволяли рассмотреть точнее.

– Больно малышу, да? 

– Тр-тр, – булькнуло существо и попыталось ткнуться шипастой мордой Ольге в руки. 

– Ч-ч-ч, не балуй, поранишь, – заворковала сердобольная, – пойдем-ка на свет, посмотрим, что у тебя там. – Она осторожно встала и попятилась к двери в комнату. Малыш оказался сообразительным и потопал за Ольгой как привязанный.

– Это че, тёть Оль?

– Нгурул. Нгуруленок. Маленький совсем. 

– Угу, – хмыкнул Пашка, непроизвольно скопировав ее нежные интонации, – практически нулёнок. – И потянулся погладить. Оля едва успела шлепнуть по мосластой конечности:

– Осторожнее, Павлуш, на шипах может быть яд. Меня предупреждали.

– Тр, – обиделся шипастик и добавил для убедительности: – Тр-тр-тр.

Дальше, с точки зрения Пашки, началось нечто фантастическое. Нгуруленок понимал тёть Олю с полуслова, понимал по-русски. Та уселась на колени прямо под лепешкой магического светильника и три раза хлопнула в ладоши, добиваясь максимального освещения. Теперь стало видно, что нгуруловы иголки отливают красной медью и хоботок вовсе не хоботок, а полноценный бивень, настороженно торчащий из почти собачьего носа. Пока еще детский и не очень убедительный, но уже с желобками, заполненными маслянисто поблескивающей смазкой. Сыну военного сразу подумалось о чем-то нервно-паралитическом. Какой безумный маг собрал в одном существе пса, рыбу-меч и ядовитого дикобраза? Вот сволочь!

Пашка пристроился рядом с тетушкой и похлопал ладонью по полу, дескать, иди сюда, чего встал. Звереныш вспомнил, что надо страдать, а не принюхиваться к новым запахам, и ретиво прогарцевал поближе, клацая когтями, как бутсами, и роняя на каменный пол буро-красные капли. Подошел, что-то поворчал и распахнул узкую длинную пасть.

– Ух ты, какая у тебя тут пилорама. Не укусишь? Нет? – Оля пару раз отдернула пальцы, которые так и норовили схватить нулёнка за челюсти и развернуть поудобнее. Она то так склоняла голову, то эдак, то пригибалась, чтобы взглянуть на нёбо и выискать источник кровотечения. Весьма затруднительное дело – нёбо пестрело темными пятнами.

– Погоди, тёть Оль. – Пашка вскочил и быстро вернулся, протягивая давешнюю кольчужную рукавицу и полотенце. 

– Тр-тр-ты-ыр, – проявил нетерпение пациент.

– Потерпи, малыш. Понимаю, что больно, понимаю, что надоело с открытым ртом стоять, потерпи. – Ольга ловко замотала бивень тряпицей и уверенно взялась защищенной рукой за нижнюю челюсть, вынуждая нгурула задрать голову. – Вижу! Только как достать? 

– Пинцет бы, – подал идею Пашка.

В десне, почти у самой гортани, торчала заноза. Воткнулась аккурат между костью крайнего зуба и мягкой тканью. Зверик уже изрядно растрепал щепку языком, загоняя ее все глубже. Как ни понятлив и послушен был чудовищный малыш, а руку в предположительно ядовитую пасть совать страшновато.

– Пинцет, говоришь? А выстругай мне палочки, вроде китайских, только потоньше. Сможешь? И спиртного немного сотвори, продезинфицировать…

Вдохновленный Пашка подорвался выполнять поручение. Все лучше, чем гляделками лупать и маяться беспомощным сочувствием. Палочки – это он сможет. Это он с удовольствием. Он даже лучше сделает, хотя основную идею все равно тётя Оля придумала. И водку тоже сможет. Надо же – продезинфицировать. А ему и в голову не пришло. Заботливая. И ласковая. Как мама. Недаром чудушко к ней льнет и жалуется: тр-тыр, тр-тыр, а сам иголки прижал и под кольчужку подставляется – гладь, раз просто так сидишь.