Он обнимал меня так легко и так нежно, что я забыла обо всем. На руках он отнес меня на лужайку среди каких-то кустов и целовал, целовал, целовал… я вся дрожала и чувствовала, как там внизу все трепещет и сжимается.

Но когда он бесстыдно ослабил корсет и начал сосать мою грудь, как младенец, во мне что-то взорвалось, и я почти закричала. Волнами какое-то блаженство наполняло меня и отпускало. Во рту пересохло и хотелось пить. Но еще больше хотелось, чтобы это не заканчивалось. Я не понимала, что со мной, но это было самое прекрасное в жизни. Иван Петрович поцеловал меня, от чего я еще сильнее задрожала. Он улыбался и гладил мои ноги, будто успокаивал меня, а я не могла успокоиться. Во мне снова что-то поднималось и готово было взорваться.

Он начал меня целовать и хотел лечь сверху, но я испугалась, что сейчас он сделает мне больно и с силой сжала ноги, хотела его оттолкнуть. Он понял мой страх и не стал. А просто снова начал гладить мои ноги и целовать шею и грудь. Кирилл Петрович никогда такого не делал со мною. Волна начала нарастать во мне с новою силой. Я слышала свое сердце в голове, оно стучало, как сумасшедшее.

А Иван Петрович на ушко шипел успокоительно и гладил меня внизу, там, где было горячее всего. Я замерла, а он медленно раздвинул ноги и… его палец оказался там…, и я увидела звезды, они горели золотыми искрами в черной бездне. Невозможно было успокоить конвульсии, что терзали мое тело. Блаженство невыносимое. Я улыбалась и облизывала пересохшие губы, а Иван Петрович смотрел на меня сверху и улыбался в ответ.

Я не могла подняться сама, мои ноги не слушали меня, они стали будто ватные и мне было смешно. Я смеялась, как безумная или пьяная. Иван Петрович помог мне поправить платье и провел до окон спальни моей, поцеловал и ушел в свой гостевой домик.

Я лежала в кровати и не понимала, что было со мной и как такое может быть с человеком. Мой муж целовал меня сухо и куда-то сбоку губ, но это и хорошо, потому что мне бы стало плохо от его мокрых пиявок. И он никогда не обнимал меня так нежно, и так, что аж мурашки бежали куда-то в самое нутро. Я думала, что грудь предназначена только для дитя… а это так приятно. И палец во мне не больно.

Сладкие воспоминания начинали снова волновать меня, если это такая болезнь, то она самая лучшая из всех.

А утром стыд залез в мою голову и начал рвать на кусочки. Эйфория сменилась отчаянием, и я проплакала полдня. Обедать я не вышла. Мне сильно нездоровилось. Метания души невыносимо выжигали все внутри, хотелось умереть до приезда Кирилла Петровича. Сон не приходил, чтобы как-то облегчить мое состояние, а за окном кричали сверчки так громко, что хотелось кричать вместе с ними.

Я встала, чтобы закрыть окно и не слышать их.

«Анастасия Андреевна» букет полевых цветов упал на пол. Я хотела закричать, но не смогла. Он обнял меня и мое тело затрепетало в его руках.

Он целовал меня, и я снова забыла обо всем на свете.

Он расшнуровал сорочку и заботливо снял с меня. Я осталась перед ним без ничего, нагая и беззащитная. Мурашки от пальцев до коленок покрыли меня, и грудь моя вздымалась от волнения, до боли стали твердыми темные круги.

Иван Петрович касался меня, и я дрожала в ответ, то ли от холода, то ли от желания снова улететь на небо, там, где яркие звезды…

Он обнял меня и стал целовать мои безжизненно опущенные руки, потом положил их себе на плечи и поцеловал в губы. Нескончаемо сладкий поцелуй. Я гладила его шею и касалась волос, мне было приятно и хорошо, он целовал мою шею. Внизу снова все заныло и стало очень мокро. Во мне просыпалась другая женщина, которая пряталась глубоко, возможно где-то за печенкой и вот она осторожно выглядывала и вздыхала вместе со мною.

Он положил меня на одеяло и, приподнявшись на локте, смотрел на меня ненасытно, как зверь. Я дотронулась до его щеки, губ, шеи. Он взял мою руку, поцеловал ладонь и положил ее на горячий и твердый, мне стыдно говорить об этом… но мне не было страшно, мне хотелось, чтобы он поскорее оказался во мне.

И я посмотрела ему в глаза и кивнула. Он повернулся и оказался сверху меня. Я вся дрожала. Он раздвинул мои ноги и дотронулся им, я готова была расплакаться. Но он медленно и совсем не больно скользнул в меня и будто наполнил собою. Мое дыхание стало таким частым, что казалось потеряю рассудок. А он стал двигаться все быстрее и быстрее. Чтобы я не закричала он закрыл мой рот ладонью, и я зубами сжала кожу, но не чувствовала этого, потому что взрывалось во мне что-то невероятное… волна за волной, как море на картине заезжего художника. Горячее семя он размазал по моему животу и упал рядом со мною.

Я была счастлива. Мои ноги снова не слушались меня, а в голове звенящая пустота и нескончаемая радость.

После я ждала каждую ночь и каждую ночь Иван Петрович приходил ко мне, и мы снова и снова улетали с ним к звездам.

Однажды он бесстыдно усадил меня сверху, и я была словно наездница на коне, только седло на нем особенное и страсть, с которой я отдавалась езде сверху сводила меня с ума. Я забывала обо всем. Мне казалось, что небо теперь падает на нас, обжигая плечи звездами.