– Под вами, сэр, - ответила она. – Или там, где вы укажете.

– Очень хороший ответ.

Он поддел ее подбородок, и она улыбнулась. Она так любила угождать ему. Надеть ошейник на Нико и сделать его своей собственностью было лучшим, что она могла сделать для ее отношений с Сореном. В то время, когда они с Нико стали любовниками, она действовала чисто инстинктивно, испытывая горе и нужду. Она отправилась к Нико в поисках чего-то, чего ей не хватало, и нашла это вместе с ним. Как только она обрела сабмиссива, свою собственность в ошейнике и владела им, она полностью осознала любовь Сорена к ней. Обладание Нико заполнило в ней пустоту, которую не могла заполнить даже безграничная любовь Серена. Она не очистила свое имя, не изменилась. Она не начала с чистого листа. Нора Сатерлин не переворачивает страницы – ни новые, ни какие-либо другие. Но за последние два года у нее было только два любовника, Сорен и Нико, и она не хотела и не нуждалась ни в ком другом ни в своей постели, ни в своем сердце. Возможно, это будет самое близкое к моногамии решение.

Кингсли уже делал ставки на то, как долго это продлится.

Сорен взял ее за руку и повел по длинному древнему коридору. Портреты благородных шотландцев, умерших столетия назад, следили за их продвижением, пока они шли по выцветшему алому ковру и поднимались по каменной лестнице на второй этаж. Молния создала безумные тени в замке. Доспехи, казалось, двигались при вспышке света. Портрет юной дворянки с прерафаэлитовой укладкой подмигнул Норе. Давно умершая принцесса, должно быть, догадалась, что задумали Нора и Сорен. Ее улыбка была одобряющей. Даже завистливой. Нора не осуждала дворянку. Кто не захочет провести ночь в постели Сорена?

Это подмигивание напомнило Норе кого-то, кого она знала давным-давно. И замок напомнил ей о том месте, куда она однажды сбежала и спряталась. Аббатство. Аббатство ее матери. Серые каменные стены, извилистые коридоры и портреты, похожие на иконы. Звук ее шагов по каменному полу вернул ее разум в тот год, который она провела в монастыре матери. Не полный год, но почти. Достаточно, чтобы она всегда думала о нем как о "том годе".

Она отогнала мысли о прошлом. Настоящее было куда приятнее. Через арочную деревянную дверь они вошли в свою спальню. Пламя в камине погасло, но это не имело значения. Хлопковые простыни и шелковые подушки манили их в постель. Сейчас они нуждались только друг в друге, чтобы согреться.

Сорен оставил ее стоять у кровати, а сам зажег прикроватную масляную лампу, чтобы было светлее, и свечи на каминной полке, чтобы было уютнее. Нора сбросила туфли и ступни утонули в мягком шерстяном ковре, устилавший каменный пол. Она поставил букет в ведерко для льда, из которого вышла отличная ваза. Поставить их на прикроватную тумбочку было бы слишком даже для Сорена, поэтому она оставила его на каминной полке.

– Мы никогда раньше не занимались любовью в замке, не так ли?
– спросила Нора и отвлеклась от букета, чтобы осмотреть комнату. Она отошла от большого камина к висящим на стене сине-красным гобеленам, украшенными единорогами, драконами и рыцарями.

– Бельгия, - сказал Сорен, подходя к кровати с коробкой в одной руке и чем-то длинным, тонким и завернутым в ткань в другой. Он щелкнул пальцами, и она подошла к нему.

Нора улыбнулась при воспоминании о давнем путешествии по Европе, которое они совершили вместе. Подарок на годовщину от Кингсли.

– У нас всегда будет в программе Бельгия. Как ее звали?

– Одетта.
– Сорен открыл коробку, в которой лежал ее ошейник.

– Ах да. Верно. С ней было весело, не так ли?
– Будучи в Бельгии они с Сореном зашли в небольшую пивоварню, где познакомились с прекрасной швейцарской переводчицей по имени Одетта. Во время дегустации Одетта бесстыдно флиртовала с ними обоими, они с Сореном состязались, кто знал больше языков. Сорен выиграл, но с небольшим перевесом. После экскурсии Одетта вернулась с ними в их гостиничный номер в отреставрированном замке. Тогда Нора была молода, ей было всего двадцать четыре, и она никогда не была так близка с женщиной. Сорен не прикоснулся к Одетте, но ему, безусловно, нравилось наблюдать за двумя женщинами в тот вечер.

– Малышка, ты улыбаешься.
– Сорен надел ее ошейник и застегнул его. Пока его пальцы были на ее шее, он играл с ожерельем, которое она всегда носила в эти дни. На ней было три подвески - два кольца с гравировкой "Все и навсегда" и маленький серебряный медальон, который подарил ей Нико в знак своей привязанности. Когда она двигалась, они издавали нежный звон, как маленькие колокольчики на ветру.

– Хорошие воспоминания, - ответила она.
– Столько хороших воспоминаний, что я забыла некоторые из них.

– Кстати, о воспоминаниях, у меня есть для тебя подарок. Подарок в память о чем-то.

– Ты не обязан ничего мне дарить, - ответила она, держа глаза опущенными, почтительно, покорно.

– Знаю, - ответил он с толикой высокомерия, которое она всегда обожала и ненавидела в равной степени.
– Но пришло время отдать тебе это.

Он протянул ей сверток, все еще завернутый в ткань.

– Что это?

– Сейчас узнаешь. Но сначала ты должна заслужить подарок.

– Это не подарок, если мне нужно его заслужить, - напомнила она ему.

– Тогда мы назовем это "призом".

– Как мне заслужить мой приз?

– Испытанием огнем.

– А ты в настроении сегодня, да?
– спросила она.
– Сэр?

– Ты принимаешь вызов?
– спросил он, изогнув бровь, его улыбка была напряженной, но довольной. Ей было тридцать восемь, и она любила Сорена с пятнадцати лет... и все же... после всех этих лет, он все еще до усрачки пугал ее.

Господи, как же она его любит!

– Да, сэр, - ответила она.
– Я хочу получить свой приз.