Делаю первый шаг, а потом ещё… и ещё.

Между нами всего два шага, а я смотрю неотрывно на пострадавшего. Свет хирургического светильника падает на лицо мужчине. Его черты кажутся мне смутно знакомыми.

Делаю ещё один шаг. Внутри отчего-то поднимается паника. И руки мелко дрожат, а в горле застывает ком. Сердце замирает, отдавая болью. Сдавливает.

Боюсь, но делаю последний шаг. Смотрю на лицо пострадавшего.

Короткие, ёжиком, русые волосы, светлая щетина на скулах, подбородке и над губами. В кончиках пальцев тут же покалывает — я помню и даже сейчас будто чувствую, как колются эти иголки, когда я прикасаюсь к нему…

Лишь цвет глаз я не вижу — веки закрыты. Но знаю точно какого они цвет. Серо-голубые. Грозовое небо.

Неужели это он? Не может быть!..

Красивое лицо портят ссадины, множество царапин и кровоподтёков. Бледное.

Я знаю его.

И чувствую, как земля уходит из-под ног. Перед глазами всё плывёт. Сердце барабанит так, будто у меня началась тахикардия. Я мелко дрожу всем телом, но даже не замечаю этого.

С губ срывается судорожный вздох. Прикрываю глаза.

Сквозь гул в ушах, который всё нарастает и нарастает, слышу своё имя и обеспокоенный голос:

— Соня, — к моей руке осторожно прикасаются.

Вздрагиваю, распахивая глаза.

— Соня, ты слышишь меня? Что с тобой?

Поворачиваю голову в сторону голоса, встречаясь глазами с нашим травматологом Максимом Давидовичем.

Приоткрываю губы, чтобы что-то сказать, но только хватаю ртом воздух и вновь поворачиваю голову в сторону пациента, словно желаю убедиться, что всё это мне кажется. Что это сон, и я сейчас проснусь. Или что это вовсе не он. Не тот незнакомец из лифта, что спас меня от удушья, страха и паники, давящей на меня со всех сторон маленького пространства.

Но нет. Это он. Тот мужчина, что нежно прикасался своими широкими и сильными руками к моему лицу. Который успокаивал своим голосом и шептал, что я красивая.

Он тот, кто снился мне периодически весь этот месяц. Кто не выходил у меня из головы. И вот теперь он тут, лежит передо мной на операционном столе весь в ранах и кровоподтёках, и ему нужна срочная операция. Помощь. И я могу помочь! Должна помочь!

Это резко отрезвляет меня. Я должна держать себя в руках. Не должна позволить панике и страху завладеть своими чувствами, разумом. Я должна действовать хладнокровно, чётко. Спокойно, чтобы не ошибиться и спасти. Спасти его. Егора Свободина — лучшего гонщика страны.

Выдыхаю, сосредоточившись.

Поворачиваю голову в сторону коллеги, который пристально смотрит на меня, наверное, боится, что я упаду в обморок.

— Со мной всё хорошо. Мы можем приступать. Что с ним? — спокойно и твёрдо произношу, словно это не у меня минуту назад тряслись руки и всё плыло перед глазами.

— Попал в аварию на гоночном треке. Множество травм, как внешних, так и внутренних. Большая кровопотеря.

От голоса и слов завотделением и по совместительству главного хирурга меня начинает вновь трясти. Холодок пробегается по спине, а потом меня окутывает жаром. Я не могу понять, что со мной происходит и почему я вообще реагирую на этого мужчину и на известие об аварии вот так остро. Волнуюсь за него как ненормальная. Так нельзя. Это может мне помешать.

По сути, он мне совершенно чужой человек, с которым я поцеловалась чисто случайно. Но внутри что-то тянет, царапает. Я не могу спокойно реагировать на него, когда он лежит передо мной весь в царапинах и ссадинах.

— Хорошо, — киваю.

Когда приступаю к работе, я уже совершенно спокойна, сосредоточена. Усилием воли отбросила от себя все чувства, эмоции. Движения мои отточенные — я делала это уже много раз. Мой довольно малый опыт никогда не был моей слабой стороной: несмотря на то, что я всего три месяца ассистирую на операциях, я уже стала лучшей в хирургическом отделении.

Работа наша слаженная, чёткая. Ни одного промаха. Слежу за каждым движением Германа Витальевича, чтобы не пропустить ничего и вовремя подать тот или иной инструмент, или сделать так, как будет необходимо. Прийти на выручку.

Сердце будто остановилось: никаких эмоций, только долг. А вот само время течёт быстро, но ты не обращаешь на него никакого внимания. Всё остаётся за операционным блоком. Все разногласия, ссоры и недопонимания между нами, коллегами. Сейчас мы — один слаженный организм. И мозг вместе с главным хирургом подаёт нам импульс, что нужно делать, и мы тут же подчиняемся, выполняя все указания.

Потому что мы все сосредоточены на пострадавшем, чтобы помочь ему. Передо мной уже не человек, который мне помог, а пациент, которому теперь должна помочь я, хоть я и крохотный винтик во всей этой системе.

Я сейчас почти робот. Вся усталость, что накопилась за эти дни вместе сегодняшним дежурством, ушла на второй план. Наоборот, во мне как будто прибавилось силы. Словно я выпила эликсир бодрости и сейчас чувствую себя прекрасно как никогда.

Под конец бросаю взгляд на Егора Свободина, имя которого я теперь знаю. Короткий взгляд. Сердце пропускает удар, но я тут же беру себя в руки. Осталось совсем немного.