Его затрудненное дыхание заполняет пространство комнаты. — Рид? Я не…

— Хуже для тебя. — Он, шатаясь, встает с кровати и идет в ванную, захлопывая за собой дверь.

Он возвращается через несколько секунд полностью одетый и бросает в меня полотенце. — Приведи себя в порядок и ложись в свою гребаную кровать.

Слишком ошеломленная, чтобы сделать что-то еще, я вытираюсь и выбираюсь из его кровати. Чувствуя себя уязвимой, маленькой и жалкой, я снова надеваю его рубашку и забираюсь под одеяло.

— Я ухожу. Оставайся, блядь, на месте, или клянусь, я уйду без тебя, и ты сможешь сама найти свой гребаный путь домой.

Его холодный голос и то, как он даже не может посмотреть на меня, заставляют слезы катиться по моим щекам. – Рид…

Наконец, он переводит взгляд на меня. – Не называй меня так больше, блядь.

А потом он выходит за дверь.

И я плачу, пока не засыпаю.

Ромео

Я натворил в своей жизни много дерьмовых дел. Та сцена с Афиной, должно быть, одна из худших. Вот почему я так зол, что должен убраться от нее подальше. Даже если я не пойду дальше винного магазина по соседству.

Несколько крошечных бутылочек "Джека Дэниелса" не испортят моего ужасного настроения. Все равно слишком напиваться нельзя. Нужно рано вставать и быть в дороге, а не страдать от похмелья.

Я растягиваюсь на пластиковом стуле перед нашей комнатой. Мне нужно быть подальше от нее, но я также не могу оставить ее без защиты. Я, конечно, мудак, но не настолько.

Почему? Почему я не вышвырнул ее из своей кровати в ту же секунду, как она заползла в нее? Почему я не могу отпустить свой гнев на пять секунд и относиться к ней лучше? Я ненавижу вести себя как жалкий ребенок-мужчина, потому что моя девочка ранила мои чувства.

Моя девочка.

Блядь. Вот о чём я говорил.

Слабого звоночка, который я получил, недостаточно, чтобы справиться с тем, что находится по другую сторону двери. Но я все равно встаю и тащу свою жалкую задницу внутрь.

Она свернулась калачиком на боку. Спиной ко мне. Мои глаза не отрываются от нее, пока я закрываю дверь. Мягкий щелчок звучит громче, чем я предполагал, но я не думаю, что она спит. Она слишком неподвижна. Как будто она затаила дыхание.

Когда я подхожу ближе, ее плечо дрожит.

Она плачет. И я снова испытываю то, что хорошо мне знакомо, чувство страха наполняет меня. Я чертовски ненавижу видеть, как она плачет. И хуже всего знать, что я в ответе за ее слезы.

Сняв ботинки, я приподнимаю одеяло. – Подвинься.

Она отодвигается, не отвечая. Но ее дыхание прерывается, и она тихонько всхлипывает. Подхватив ее на руки, я прижимаю ее к своей груди. Я бы с удовольствием почувствовал ее обнаженную кожу на своей, но я не смогу вынести этого снова. Вместо этого я целую ее в щеку, ее соленые слезы на моих губах.

— Прости, — шепчу я между поцелуями.

Она трясется и всхлипывает сильнее. — Мне тоже жаль. Мне так жаль.

— Я знаю, что это так.

— Я…

— Шшш.

Она прижимается и проводит пальцами по моей руке. Я не могу выносить ее прикосновений. Я использую одну руку, чтобы зажать ее руки между нами, а другую держу на ее бедре.

— Засыпай.

— Я не могу, — жалобно хнычет она. Страдание в ее голосе разрывает меня изнутри на части.

— Тебе все еще нужно кончить, детка?

— Да, — говорит она, как будто ее убивает это признание.

Я не должен был. Но я не могу перестать прикасаться к ней. Я не могу оторвать свое лицо от ее волос, от ее шеи. Я пытаюсь выжечь ее запах в своем носу, потому что это в последний раз.

— Откинься назад.

Моя рука скользит вниз по ее обнаженному животу, бедрам, она так и не удосужилась снова надеть нижнее белье после того, как я вышвырнул ее из своей кровати. — Откройся.

— Нет, — шепчет она, еще крепче сжимая ноги.

Моя большая рука прекрасно втискивается ей между ног. Я приоткрываю ее достаточно, чтобы просунуть средний палец в нее.

Тихий стон вырывается из нее, и она двигается, впуская меня внутрь.

Это не заняло много времени, пока она кончила, задыхаясь и дрожа.

— А теперь засыпай, детка. Завтра долгий день.

Она сладко вздыхает и обмякает в моих объятиях. — Спасибо.

Мои губы снова находят ее щеку, и, по крайней мере, в этот раз слез больше нет.

Афина