Тем не менее, когда я, сняв с себя пальто в учительской раздевалке, поплёлся к лестницам, дверь на пролёт открылась, и меня чуть не сбил какой-то юноша, явно учащийся. Наскоро пробормотав «извините», он быстрым шагом пересёк вестибюль и скрылся в левом крыле. Внешний вид этого парня меня удивил. Во-первых, он был одет не по форме. На его истощённом теле висел чёрный свитер на размер больше, чем нужно. Свитер, как и брюки, был грязным и немного рваным. Но более всего в этом юноше меня поразило лицо. Вернее то, что от него осталось.

Нос, когда-то, наверняка, красивый и тонкий, был, по всей видимости, недавно сломан и приобрёл форму кривого завитка. Рот казался просто отверстием, очерченным даже не губами, а двумя ошмётками искусанного мяса. Грязные волосы спадали на лоб некрасивой чёлкой, но даже они не закрывали чёрную повязку на левом глазу. Меня передёрнуло. Кем бы ни был этот юноша, я бы хотел его больше никогда не видеть.

Мой кабинет находился на четвёртом, последнем этаже. В самом дальнем от лестнице углу. Все, кроме одной, двери в кабинеты на моём пути были закрыты. Проходя мимо открытой, я мельком глянул в проём. По видимости, это был кабинет биологии. Скелет, многочисленные модели органов – биология, или естествознание, определённо. Учителя за столом я не успел разглядеть внимательно. Только отметил его ровную осанку и длинный чёрный пиджак.

В любом случае, знакомство с коллегами явно произойдёт позже. Дойдя до двери своего кабинета, я вдруг понял, что забыл взять на охране ключи. Пришлось спускаться обратно. Когда я наконец оказался на своём рабочем месте, то был приятно удивлён. Чистое, почти стерильное помещение с рядом серебристых парт, многочисленными стеллажами с пустыми пробирками, книгами по химии и углеродным конструктором, производило впечатление аудитории биологического вуза, но никак не школьного класса.

Меня привлекла неприметная дверь в лаборантскую, справа от возвышавшегося на небольшом помосте учительского стола. В лаборантской обнаружился дивный набор реактивов с широчайшим спектром выбора. В моей голове возник вопрос, перекрывший «почему именно я?». Большая часть оборудования не использовалась уже несколько лет, реактивы в основном стояли в закрытых и полных склянках. В этом здании вообще не проводят практических работ? И ещё, почему бы не отдать часть всего этого добра в малый корпус?

Конечно, мне приходилось бывать в главном здании гимназии. Но досюда я не доходил ни разу. Исключительно актовый зал, столовая и кабинеты завуча и директора. Моё назначение произошло в такой спешке, что никто даже не устроил мне никакой экскурсии. Просто письма с информацией на почту и пара нервных телефонных звонков. К счастью, расписание мне также прислали на почту. Поэтому, открыв телефон, я уже знал к чему готовиться.

А именно, к первому уроку у девятого биологического класса. Самое отвратительное что только можно себе представить. Одиннадцатые классы уже точно знают чего хотят и как усердно могут работать. У восьмых и десятых нет экзаменов. А вот девятиклассники почти всегда относятся к ОГЭ как к чему-то невероятно лёгкому и никому не нужному. И почти все поголовно считают что делать ничего не нужно – всё сделает учитель лично. Радовало только одно – классов, которым я должен преподавать, всего восемь, разделённых на две группы. С другой стороны, почти что шестнадцать. Две параллели – «А» и «Г». «А» – медицинский класс, «Г» – биологический.

Таким образом из тридцати пяти учебных часов в неделю, свободных у меня было только два. По четыре урока в двух группах восьмого, десятого и одиннадцатого и девять уроков для девятого. Плюс нулевые и восьмые дополнительные часы, а также редкие замены уроков. И что интересно, график получался свободнее, чем в малом корпусе, где у меня было три параллели. Несмотря на то, что это были математики, физики и инженеры, у которых не было деления на группы, как-то так получалось, что учебных часов у меня выходило по тридцать пять в неделю. То есть, максимальное количество.

Здесь же у меня есть возможность ходить на перекуры два раза в день по понедельникам. Как раз сегодня и прочувствую доселе невиданную свободу. В принципе, пятнадцатиминутных перемен вполне хватало на то, чтобы одеться, выйти за территорию школы, покурить и вернуться обратно. Правда, для этого приходилось порой брать одежду в класс, а не оставлять в учительской раздевалке. Но всё это осталось в прошлом! Или как минимум в других днях недели. В понедельник у меня целых два окна между уроками.

За размышлениями о свободном времени я и не заметил, как прозвенел звонок. Дети толпились у кабинета, не решаясь войти внутрь. Я открыл дверь и, улыбнувшись, пригласил ребят в аудиторию. Медленно тянущаяся цепочка учеников навевала на меня уныние. Да уже по их лицам было видно что они ничего не хотят от жизни, не желают трудиться и ни о чём серьёзном не задумываются. Не было никакого смысла их учить чему-либо. Они не знают жизни. И пока не узнают – всё бесполезно.

После того, как все расселись по своим местам, я оглядел их ещё раз. Пожалуй, пара-тройка светлых пятен в этом классе всё-таки были. Задумчивый мальчик за задней партой первого ряда, усталая девочка за второй партой третьего ряда и хмурый мальчик за первой партой второго. В глазах этих ребят виднелись мысли. Мысли и разум.

– Доброе утро,– начал я.– Меня зовут Юрий Николаевич, и с этого дня я преподаю у вас химию. Прежде всего, я бы хотел с вами познакомиться.

Сев за стол, я открыл в компьютере вкладку электронного журнала и пробежался по списку фамилий. Интересующими меня учениками оказались соответственно Степан Серафимов, Анастасия Нестерова и Егор Майоров. Итак, предстояло ещё два урока с этими детьми. Попросив у Менделеева сил, я выяснил у Нестеровой на какой теме класс остановился с прошлым учителем и, не желая тратить времени попусту, начал разъяснять материал.