А счастливые дурочки впрыгивали в эти несвежие рубашки, как в счастье, и напяливали их на себя, как ещё одно доказательство своего права на единственного и неповторимого. Раздражение сейчас Эле очень пригодилось, потому что в принципе на Ляльку злиться было трудно. Ну, дурочка! Ну, идиотка восторженная! Что с неё взять?

– Ну и чего это мы не на четырёх сковородках расположились? У тебя ж одна конфорка простаивает? – сладким голосом пропела Эля.

– Так нет больше сковородок, да и так на всех хватит. Садись, будем чай пить.

– Скажи мне, Ляля! – уже не пропела сладким голосом, а прошипела Элечка. – Ты это нарочно?

– Что нарочно? – взмахнула ресницами Лялька, – ты о чём?

– Ни о чём, а о ком? О подарке твоём, о грузине, с чего это ты так расщедрилась, что таким красивым мужиком разбросалась? Неужто настоящую цену ему не знала? И не ври мне, пожалуйста, про свою неземную любовь и про то, что никогда и ни с кем. Эти песни прибереги для Отелло своего доморощенного, а я хочу знать правду!

– Какую правду? Да о чём ты, Эля? Он что обидел тебя? Этого быть не может! Я знаю Мираби уже год! Он порядочный человек, да что у вас, в конце концов, произошло? Ты мне можешь толком объяснить?

«Не знает, не спала, не виновата!» просверкнуло молнией в Элином электронном мозгу, значит, и знать ей ничего не надо, и никому не надо!

– Да так, стремительный он больно! – томно потянулась Эля. Лялька счастливо и доверчиво улыбнулась в лицо подруги:

– Ну, вот и хорошо, вот и прекрасно, я рада, что у вас всё сладилось. Мираби хороший и очень добрый. Может быть, ты с ним счастье своё найдёшь, Элечка?

– Может, и найду! – мрачно улыбнулась Эля.

– А мы с Вадимом решили пожениться! Завтра заявление подаём! Я даже не верю своему счастью! – Лялька рассыпалась счастливым почти детским смехом, и так жалко стало её, хоть плачь!

Ну куда лезет? Куда лезет? Сожрёт её этот пёс талантливый с мамашкой своей стопудовой! Она хотела что – то осторожно – предостерегающее сказать, хотела, но не смогла. Глянула на Ляльку и уста сомкнулись.

На неё смотрела потрясающей красоты женщина в обрамлении такого плотного кольца любви, что Элины щёки заливало румянцем. «Ай да Ляля!» только и смогла подумать. Оставалось только надеяться на чудо.

Взлетев на второй этаж, Эля долго топталась у двери. От того, какое лицо будет на ней надето, когда она войдёт в комнату, зависело многое, в том числе и её, Элино, материальное равновесие. Грузина в комнате не оказалось.

Эля опять сбежала вниз, там уже сыпал присказками на своём родном языке Мираби. Язык певучий и музыкальный ласкал слух, и, хотя перевода никто не знал, однако все, кого природа наделила памятью и музыкальным слухом, с удовольствием повторяли и катали во рту круглые, как галька красивые грузинские слова.

О, если бы хоть один из них знал, какие грязные ругательства они выбрасывали во вселенную! Но всем было уютно и весело и, конечно, больше всех веселился грузин. Он – то знал, что говорил!

Элино появление Мираби почувствовал спиной, вздрогнул, оглянулся искательно и наткнулся на Элин влюблённый и незамутнённый взор. В город вернулись поздно: то ли в гостиницу ехать, то ли Элю провожать? Дилемма.

Проводил, помялся у подъезда, потом рванул за Элей в лифт, и был приглашён, что называется: «на палочку чая». То ли грузин встал на котурны, то ли Лялино предстоящее замужество требовало форы, но скверный осадок от вчерашней ночи растаял, если не совсем, то частично. Будущее, при мастерстве Эли и рвении Мираби, вселяло надежду.

За год сыграли две свадьбы, первая Лялина прошла комом. Ляля всё пыталась обернуться во флёрдоранж, закутаться в фату, но Эля кричала на подругу и топала ногами:

– Ляля! Какая фата, какие дружки, какой букет невесты? Одумайся! Тебе скоро внуков нянчить! Пришла, расписалась и ушла! И никаких белых платьев. Строгий костюм и скромный букетик.

– А шляпку, ну хотя бы шляпку можно? – не унималась тщеславная Лялька.

– Шляпку можно! – смилостивилась Эля.

На свадьбе жених опрокидывал рюмку за рюмкой, к концу вечера осатанел вконец, и синдром Отелло взыграл в нём в полную силу. Он носился за Лялей по всему залу, выдёргивал из рук партнёров и допрашивал строго и основательно. Подозревал и обличал.

Не удушил Отелло Лялю только потому, что никто не удосужился ему предъявить доказательство Лялиной измены в виде платка, расшитого по белому полю земляниками.

Элина свадьба, напротив, получилась скромная и достойная. Высокая, стройная, просто роскошная Эля и её грузин смотрелись, как дагерротипы сановных предков.

Эля была в причёске «плюнь мне в одно ухо» – копна прекрасных рыжих волос была уложена на одну сторону. С одной стороны лица Эля получалась роскошной импортной дивой, а с другой – царицей шамаханской.