Как революционер Гапон всегда был дилетантом, в политических программах не разбирался, техники революционного дела не знал вовсе и был совершенно убежден, что талантливый и умелый вождь ни в каких политических программах и партиях вообще не нуждается и может сделать революцию в один день.

Эта ребяческая наивность и была причиной того, что даже в дни рассвета его славы, Гапона не посвящали в партийные дела, а когда в Монте-Карло он стал таскаться по ресторанам и открыто продавать свои подписи на фотографических карточках, то быстро исчезло доверие и уважение к нему как к человеку.

Имя все равно что платье, одни его носят, другие таскают. Люди, торгующие своими автографами, принадлежат к последним, и потому среди членов боевой организации нашелся только один человек, сохранивший к герою «Кровавого воскресенья» доверие и даже восторженное обожание. Этим человеком был тот самый инженер Рутенберг73, который в воскресенье 9/22 января шел с ним рядом и который после стрельбы на Дворцовой площади затащил его в ближайший двор и там своими карманными ножницами остриг ему волосы и бороду. Уничтожив эти обязательные атрибуты православного священника и надев ему на голову чью-то рабочую фуражку, Рутенберг тем самым спас Гапону жизнь, сделав священника неузнаваемым для разыскивавших его полицейских.

Вот этому-то Рутенбергу Гапон и предложил сотрудничать вместе с ним в качестве секретного агента петербургского охранного отделения.

Ошеломленный Рутенберг, не отказывая в своем согласии, категорического ответа однако не дал, и предложил еще раз встретиться и обсудить вопрос.

В людях и их психологии Гапон по-видимому разбирался плохо и не учел, что для положительного ответа существует только одно слово – да, и что все остальные слова придуманы людьми для ответов отрицательных.

Прощаясь тогда с Рутенбергом, Гапон был вполне убежден в его согласии и потому просил о времени и месте предстоящей встречи его известить как можно скорее.

Эту просьбу Рутенберг исполнил и созвав центральный комитет партии, сообщил ему о сделанном Гапоном предложении. Присутствовавший на этом заседании Азеф категорически потребовал, чтобы «с этой гадиной было немедленно покончено» и Ц.К. это предложение принял.

Для исполнения этого решения Рутенберг нанял в пригородном местечке «Озерки» отдаленную дачу и ссылаясь на необходимость конспирации предложил Гапону туда приехать.

Чтобы подслушать их разговор, в соседней комнате поместились несколько из преданных Гапону рабочих.

Беседа началась с указания Рутенберга на незначительность предложенной Дурново суммы. За 25 000 сказал он нам предлагается пожертвовать нашим ближайшим друзьями, ведь всех их предлагается подвести под виселицу. Гапон возражал, что 25 000 деньги хорошие и что кроме того, многим можно потом устроить побег, а если кое-кто и погибнет, то ведь «когда лес рубят, то щепки летят».

– Ну а чтобы ты сделал, – спросил Рутенберг, – если бы я не дал своего согласия и сообщил весь наш разговор партийным товарищам.

Гапон ответил, что он начисто от всего отрекся бы и Рутенбергу никто бы не поверил.

Тогда Рутенберг встал и открыв дверь в соседнюю комнату, впустил находившихся там рабочих.

Со смертным ужасом на лице Гапон стал уверять их, что все слышанное ими неправда и что единственной целью его было испытать Рутенберга. «Товарищи, – молил он, – вспомните то воскресенье, когда я бесстрашно шел впереди вас, простите меня». Но его никто не слушал. Ему связали руки, накинули на шею петлю и вздернули на вбитом в стену крючке.

Когда наступила смерть, рассказывает Рутенберг, он перерезывая веревку на шее Гапона вспомнил, что год назад этими карманными ножницами он остриг ему волосы и бороду и тем спас жизнь.

Царь был человек набожный, но хроническая болезнь воли помешала ему отвергнуть услуги негодяя, который, сохраняя личину хранителя заветов Евангелия, в то же время за Иудины сребренники совершал величайшую из человеческих подлостей.

Но закон зла неумолим: «Рукою беспристрастной, – говорит шекспировский Макбет, – подносит он нам чашу с нашим ядом». 13 лет спустя другой священник предал самого Царя.

Дочь лейб-медика Боткина74, Татьяна Мельник75, в своих воспоминаниях о Царской семье, рассказывает, что в первые месяцы пребывания ее в Тобольске организация побега не представляла никакого затруднения. В то время охрану нес отряд, состоявший преимущественно из унтер-офицеров старой гвардии и взвода стрелков Императорской фамилии76, командир которой поручик Малышев77 гарантировал успешность побега. Благоприятствовало ему и географическое положение Тобольска, связанного водным и санным путями с Благовещенском и Обдорском, где всегда стояли норвежские пароходы.