Помощница по вызову

Аннотация

Она не знает, когда влюбилась в него. Когда прочитала его первую книгу? Или увидела интервью, в котором он с легкостью разбил оппонента? А может когда встретила впервые? Он прошел мимо, даже не заметив молоденькую стажерку... она же полчаса вдохнуть не могла.

Он вообще ни в кого не собирался влюбляться - это не вписывалось ни в его планы, ни в его жизнь в доме на отшибе.

И кто бы знал, что их встреча по ошибке заставит обоих изменить свое мнение.

Чертов гений - Он - чертов гений! Восклицание звучит так громко и близко, что я дергаюсь от испуга. А пончик вниз летит, посыпая сахарной пудрой разложенные по столу бумаги. И кофе едва не опрокидывается. Растеклось бы лужей... Рапечатать бумаги-то не сложно, а вот вкусный, не растворимый напиток еще надо раздобыть. И обеденный перерыв потрачен. Но главное не это. Оглядываюсь воровато. Пришел? Неужели опять пришел?! Пытаюсь вспомнить, как выгляжу - ведь проспала сегодня, голову помыть не успела, волосы в дульку закрутила. А вместо макияжа на глазах очки. В модной, конечно, оправе, но я сама себе в них училку напоминаю, и вовсе не из фильмов с пометкой “18+” - Он - чертов гений, я вам говорю! - потрясая рукописью, один из редакторов забегает в дальний кабинет. Рукописью! А не то, что я подумала... Пончик поднимаю и снова в рот засовываю. Дура. Это я про себя. А гений - это у нас, конечно, Поздняков. Ни про кого другого в издательстве так не стали бы вопить. Да, есть и другие именитые писатели - о них с уважением или никак. Про кого-то шептались с затаенным предвкушением больших денег. Но громогласно выражать восторг Илья Васильевич любил по одной единственной причине. Гениальной такой причине. Исключительной. Краси-ивой... - Все красивые парни - козлы, - не уставала повторять моя школьная подружка, которая в свои четырнадцать уже дважды целовалась с красавчиками, и потому в нашем кругу считалась гуру отношений. Ей беспрекословно верили и мотали на отсутствующий ус. - А кто верит им - вообще дуры. Я покосилась на плакат с изображением чертового гения и его последней выпущенной книги и вздохнула тихонько. Точно ведь дура. Из-за этого плаката я отказалась переселяться на более удобное место. Из-за плаката и того, что с моего места просматривается главный вход. Стою, пончик дожевываю, снова смотрю на постер и любуюсь Поздняковым. У него на изображении ненормально большая голова, пополам разрезанная. И смотрит он так, словно еще на фотосессии понимал, что дизайнеры расчленят его и увеличат. И буквы постапокалептичные рядом прилепят, чтобы взгляд суровый подчеркнуть. Мне нравится очень. Любуюсь и думаю, как же ему подходит и взгляд этот, и имя его сокращенное - Влад. По каким-то причинам никому не было позволено называть его Владленом, но я как-то подсмотрела в документах. И согласилась - так лучше. Владлен - это что-то старомодное и немного скользкое. А Влад - это Тесла. Глаза сталью подернуты, волосы и костюм в тон, и лицо словно высечено из камня, а потом отполировано. Да, я знаю, от всех этих размышлений идиотизмом несет за километр. Но мне нравится смотреть на его фотографию и размышлять. И даже тот факт, что сам Поздняков обо мне никогда размышлять не будет, не мешает. Ну и что? Глупо страдать, что тебя не знает, например, английская королева. А между ними не такая большая разница с моей точки зрения. Зато между нами - огромная. Он - сорокадвухлетний миллионер с особняком где-то вдали от цивилизации. Я - обычная девица, которая выпустилась с филологического и не заработала даже на комнату. Он - чертов гений. Единственный в своем роде. Я - белый воротничок в издательстве. Канцелярская крыса. Моя жизнь проста и понятна, его - окутана мрачными тайнами и домыслами. Моя единственная тайна - что я мечтаю утащить этот плакат домой, когда на это место повесят новый… И единственная уникальность - в моем имени. - Искра, выручи, а? Вздрагиваю и недовольно смотрю на Стасяна, стажера-редактора, который меня от размышлений оторвал. Его все так и зовут - Стасян. А когда не зовут - он сам приходит. - Чего тебе? - бурчу. - У меня там сводная таблица никак не сводится, - ноет парень. - А ты поднаторела уже в этом, просмотри, а? - Стасян, это ведь не в первый раз… - хмурюсь. - Ну пожа-алуйста, - складывает умоляюще свои ладони с короткими и плотными пальцами. Вот у Позднякова руки… Так, хватит, - У тебя классно выходит. Быстро закончишь, а я два часа уже в монитор туплю, не могу понять, что с ней. - С ней не "что", а твое нежелание стараться. - И-искр, не поступай так со мной. Меня же распнут прям вот на этой стене за очередную задержку... - Ладно, - сдаюсь, напуганная этой возможностью. Не хочется мне распятого Стасяна вместо любимого плаката, - Не буду поступать. Но и ты постарайся. Пойми, если привыкнешь, что за тебя будут всё делать, ничему не научишься. И вообще, тебя курирую не я, а Катерина, чего к ней не пошел? - Спасибо, спасибо, спасибо! - он ловко засовывает рабочую флешку в разъем и добавляет радостно, что меня аж передергивает изнутри, - А Катя меня послала! А ты - самая добренькая и замечательная! Вот, смотри, здесь. Я пока отлучусь, а ты… - Сидеть! - рычу неожиданно громко. Стасян аж замирает и удивленно на меня таращится. Я и сама удивляюсь своему рыку… и добавляю тише и мягче, - Сиди и смотри, вместе ошибку будем искать. Быстро находим. Я и не сомневалась, что ерундовым было дело. И потом не отвлекаюсь уже на свои мечты о Позднякове, и его появлении в издательстве - и, что на этот раз он меня заметит. Зачем заметит - не понятно. Но хо-очется... Только не отвлекаться сложно - в кабинете главного редактора какая-то возня, явно связанная с нашим гением. И я тут же начинаю жалеть, что не курю и не могу посплетничать об этом в “специально оборудованном месте”. Но первое вредно для здоровья и кожи, второе - для кармы. И потому узнаю обо всем едва ли не последней, только на следующий день... - Поздняков слиться решил, - замогильным шепотом сообщила Катерина, когда я разгреблась с наваленными документами, планерками и звонками. Вот кто здесь работает, а кто слухи собирает, а? Но знает ведь, чем привлечь мое внимание, хотя я стараюсь не слишком привлекаться. И не слишком общаться с Катькой этой. Мы пришли в редакцию одновременно, еще на последнем курсе. Стажерами. И обеих в штат взяли. Она мне подружкой казалась. Именно ей я жаловалась на сложности и на то, как мне трудно... Катя за два года выросла до полноценного редактора, а я все еще числюсь ассистентом и “отличным сотрудником, НО…” Сколько раз Катерина на планерке, а потом, наверняка, и в курилке, сокрушенно вздыхала по моему поводу? Что Искра-то по имени яркая, а так - ни рыба, ни мясо. Средненькая. Другими словами говорила, конечно. И искренне, конечно. И искренне же советовала мне советы, как активней себя вести и настаивать на своем. Во всеуслышание советовала - типа помогала робкой подруге. А, по факту, еще больше укрепляла мою репутацию “средненькой”. Ну её. Целее буду без этого общения. Вот только здесь другой случай... - Ты про что?- спрашиваю нарочито равнодушно, а у самой сердечко стучит. Надеюсь не слишком громко. Надеюсь я мастерски скрываю свое отношение к Позднякову. Засмеют. А мне не очень-то смешно. Не помню точно, когда я в него влюбилась. Когда прочитала его первую книгу? Или увидела интервью, в котором он цинично разбил все домыслы оппонента? А может когда встретила его вживую? Он прошел мимо, даже не заметив молоденькую стажерку, а я еще полчаса вдохнуть не могла… Хотя может и хорошо, что не заметил меня и мое отношение. Поздняков редкий у нас гость - несколько раз всего появлялся. Я помню, как одна девица бросилась к нему однажды со своими восторженными писками. А он остановился и та-ак на нее посмотрел... Я так на червяков смотрю - а их я считаю ужасно мерзкими. Девице той после Поздняковского взгляда только утопиться оставалось - я так точно бы к пруду пошла. Ах да, еще найди этот пруд в Москва-сити... - Мне рассказали, - на самом деле, уверена, Катька просто подслушала, - что он не соблюдает какие-то договоренности по новому роману. И не хочет уже отданный в редакцию переделывать. Послал нашего старшего, когда тот запросил изменения. Бумаги не подписывает, - глаза Катерины с каждым словом расширяются все больше - как бы не выпали - а голос делается все громче. До меня доходит, что, судя по спокойствию окружающих, единственная, кто здесь не в курсе происходящего - это я. И потому-то мне всё это рассказывают - любит Катерина быть впереди планеты, - В общем, назревает скандал. И как разрулить никто не понимает. А Поздняков не хочет ехать разруливать. Он вообще, похоже, не выходит на связь и не выезжает. Ты же знаешь, что он отшельником живет? Где-то на задворках цивилизации? Поговаривают, что у него там есть одна комната… - Слухи, - прерываю её резко. Вот дальнейшее даже не хочу слышать - слухи эти будоражащие и так муссировались в разных журналах. А маркетинговый отдел никогда не пытался их как-то замять. Любят они скандальчики. Скандальная слава писателю, точнее издательству, говорят, на пользу, - И что наши решили делать? - Да черт их знает. Вон, совещаются уже час, - довольная, что хоть кому-то смогла открыть глаза, Катька кивает в сторону закрытых дверей кабинета и уходит, почему-то виляя бедрами. И чего я заметила? От зависти, наверное, бедер у меня-то нет. Мною вообще занятные эмоции овладели. И злорадства, что не все гениям масленица. Плебейское такое злорадство, фу такой быть. Еще из интеллигентной семьи… И испуг какой-то - а вдруг он в этом своем лесу вымерз? Потому телефон не берет. И возмущения. На тех, кто там совещается. Вот чего они накинулись? Как вообще могут требовать что-то там переписывать? Неужели им не нравится? А ведь вчера эмоциональный Илья Васильевич так радостно вопил… Нет, тексты Влада Позднякова не могут не нравиться. Маслянистые, темные, тягучие, будоражащие - даже если просто скатерть на столе описана. Если туда нырнешь один раз, уже не выплывешь, да и не захочется - так и дотянет до самого дна. И там на дне лежать будешь и улыбаться, как дебил, от радости. Что до конца гениальным текстом проникся и в нем можешь остаться… А ведь кроме книг у Позднякова много чего еще было. Не одними книгами он богат был, я читала… Неужели у него какие-то проблемы? Вот бы хоть что-то услышать и понять. Я взяла первые попавшиеся папки и прошлась вдоль конторок и дверей. Обратно. Завела разговор с коллегой ни о чем - ради того, чтобы не выглядело совсем уж бессмысленным мое таскание этих папок туда-сюда. Почти насвистывая, снова двинулась в нужном направлении - ну а вдруг? И едва успела отскочить, потому что дверь кабинета главного редактора резко распахнулась, а оттуда выскочил мой начальник. Один из. - Искра? Вот за что спасибо папе и маме, так это за имя, да. Любой вспомнит. Даже если не слишком помнит, чем я тут занимаюсь. - Простите, - я улыбнулась, косясь в сторону кабинета, в надежде разглядеть чего - нибудь, - Не ожидала вашего появления… - Угу… - кивнул хмурый мужчина, и вдруг посмотрел на меня внимательно и просиял. И в кабинет меня впихнул, полный других моих и не-моих начальников, - Вот оно! Она! Решение проблемы! - Это как? - не поспешил обрадоваться главный. - Очень просто, - меня похлопали по плечу, да так, что я чуть не просела, - С нами то Поздняков не хочет разговаривать, а если кто сунется - сразу пошлет. Ну а если к нему придет с документами славная молоденькая девочка? По меньшей мере есть шанс, что выслушает. Искра, - это уже мне. Глазами растерянно хлопающей, - Ты же не откажешься кое-куда съездить по поручению? *** Поразительно, как много может случиться, если ты случайно окажешься в том месте и в то время. Или не в том? Может меня незаметно похитили инопланетяне и выкачали мой мозг? Такое вот опустошение после неожиданного предложения отправиться к Позднякову - и моего неожиданного согласия. Два часа я тупо таращусь в монитор, не реагируя на обращения, пока не приезжает такси. И только когда сажусь в машину, заказанную издательством, осознаю, что все это реальность. Моя реальность. И вспоминаю вдруг, что сегодня у меня должна быть встреча не с гением, а с моим Виталиком. Точнее, я собиралась к нему поехать. Ужин приготовить, кино посмотреть, ну и дальше… что там нужно для здоровья. Виталя хороший. Остроносый, кучерявый, сутулый чуть и симпатичный. Очень. Цветы на все праздники исправно таскает, уместно шутит в компании, начитанный… Может я его не страстно люблю, но достаточно, чтобы год как уже лелеять надежду на вполне приятное совместное будущее. Надеяться, что вот сейчас мы притираемся друг к другу, притираемся - и от этого трения пламя теплое разгорится. Так что я, как пристегнулась, ему набрала. А он ответил сразу: - Искра, привет. Я занят, перезвоню через часик, ок? - Нет-нет! - я вдруг пугаюсь, что он позвонит именно тогда, когда я буду… не одна, - Я быстренько. Звоню сказать, что не смогу сегодня к тебе. Меня с важным поручением отправили, далеко очень. Пока туда, пока сюда… Ночь уже будет. - Ты же спагетти хотела сделать с овощами, покормить меня, - ноет Виталик, не любящий менять планы, - Киношку я выбрал… - Ну вышло так, - вздыхаю сокрушенно, - Завтра встретимся или… - Завтра я допоздна, - мстительно сообщает мой парень, - Не получится. - Ну как получится, - говорю примирительно, - Все, не отвлекаю, пока - пока. Я с облегчением выключила телефон и стянула шапочку с головы. И хихикнула - красная шапочка-то. Но Позднякова сложно назвать бабушкой, да и я не пирожки везу... Ехать долго. И голодно. От волнения пообедать даже не смогла, только воды глотнула - и то немного. Подумала, что хуже, чем я с документами, может быть только я с документами, которая просится в туалет. И тут же накрыло - ну как я согласилась? И снова затрясло. Я же его близко увижу… разговаривать с ним буду. Самый кошмар, что мне еще и убеждать его в чем-то надо, а в чем - я не помню. Совсем. Хорошо хоть на бумажке записала. А если на меня уничижительно посмотрит? Или вообще на порог не пустит? Нет, не должно быть так… от издательства позвонят, и все объяснят. А мне надо будет всего лишь отдать ему бумаги “на подумать”. И, как сказал старший редактор, “мило поулыбаться с жалобным личиком. Ты умеешь”. Стра-ашно как… Но очень хочется. Я б не простила сама себе, если бы отказалась. Я же ни единого другого шанса не имею попасть в дом гения. И его самого увидеть, чтоб не в телевизоре и не когда куча народу вокруг, а вблизи. Может даже за руку с ним поздороваюсь… “И потом мыть руку не будешь пару недель”, - угукнуло мое язвительное я. Подальше его засунула, нечего мне мешать восторгаться. Это ж как к мечте прикоснуться… Ехали мы часа два. Я даже все, что было на бумажке, выучить успела. Вспотела, разделась, подмерзла, снова оделась. Побоялась сильно. Потом вроде как бояться перестала, но как смеркаться стало - рано ведь в декабре темнеет - снова почувствовала внутреннюю дрожь и холодок. Уже и пригород миновали, поля заснеженные. Меня уверили, что дом Позднякова не в диком лесу, а в поселке почти, и что дороги туда хорошие, и такси быстро приезжают - но я все равно своего водителя несколько раз попросила, чтобы ждал меня за воротами. Потом мы вообще в лес свернули. С огромными елками. Те разлаписто стояли вдоль дороги, а на них маленькие сугробы белели. А большие сугробы - по краям дороги. В окне и правда то тут, то там заборы мелькали - может и правда поселок, только с мизантропским уклоном. Далеко заборы друг от друга. И дороги и тропинки запутаны. Водитель уже несколько раз навигатор перепроверял. Мне кажется, даже матерился про себя. Назад сдавал, разворачивался, то в одну, то в другую сторону ехал. Не привыкни я к нему за эту совместную поездку, подумала бы, что маньяк. Следы путает. Но, наконец, нашел верный поворот и завез меня в совсем уж сумрак и чащобу. Так что, увидев забор и даже ворота, за которые, как мне заявил таксист, надо попасть, я вздохнула с облегчением. Запахнула пальто, шапку эту красную нацепила, прижала бумаги к себе и вышла из машины. Подышала немного свежим и колким воздухом… но перед смертью не надышишься. И на кнопочку домофона возле калитке нажала. - Кто? Мужской голос. Поздняков? Или у него дворецкий есть? Сглотнула. - Искра, - сказала как можно более уверенно, старательно таращась в камеру. И добавила тихонько, - Искра Гольц. И вздрогнула от щелчка открываемого замка. Дорожка к дому вьется лесной тропинкой. Между кустами и вездесущими елями, кривая такая. А сам дом… Громадина. Но какой-то объемный, воздушный, не кирпичный замок совсем, как я себе навоображала. Не высокий, этажа два или три. Дерево, стекло и совсем немного камня внизу. Удивительный такой. В удивительном доме - терраса. Или веранда… я не очень-то разбираюсь. Потопталась на ней немного, чтобы снег стряхнуть. На ручку дверную нажала, как будто меня пригласили и ждут. Меня же ждут? Немно-ожечко так дверь приоткрыла... - Заходи. Его голос! Мигом все мысли вылетели. Умных так точно не осталось. Сплошные пузырьки шампанского - и от них в голову ударяет дуростью. И дыхание спирает. Я делаю несколько шагов, иней с ресниц смахиваю и замираю. Как же красиво... Не передать, как. Как будто я все еще в лесу, в котором лесные эльфы объединились с суровыми колдунами и создали среди деревьев эту сказку. Одно огромное пространство: сразу и холл, и гостинная с каким-то модным камином посередине, а не как положено, у стены. В нем огонь горит. Еще кухня позади, тоже большая, со столом и стойкой, лестница наверх. И окна - в пол. А вместо крыши будто бревна шалашом сложены. И сам хозяин тоже здесь. Сидит на диване возле камина. Без дворецкого, один. Точнее, вдвоем мы. - Раздевайся, - звучит как то неправильно. Пошло даже... Угомонись, женщина. Что за ураган чувств и эмоций на каждое его слово? Не будь дурой. Хоть это и сложно. Особенно когда смотришь на гения вживую, а не в телевизоре. Слишком остро - видеть его так. Лицо как будто из камня, стальные глаза и волосы тоже стальные... Костюм серый. Вот кто носит костюмы дома, а? Поздняков только. Чтобы сильнее контрастировать с теплом своего жилища, да. Он может и купил этот дом, чтобы хоть как-то с живыми соприкасаться. Но от живого на всякий случай отгораживается формальной одеждой. Только вряд ли кому-то в голову придет пожалеть его - не мне, так точно. Мне сейчас только Железный Человек вспоминается в одной из сцен, где его спросили язвительно, кто он вообще без своего бронированного костюма? А он и ответил: - “Гений, миллиардер, плейбой, филантроп”. - Долго стоять там будешь? Спохватываюсь. Суетливо оборачиваюсь, чтобы найти вешалку или гардероб - нет ничего у входа - пристраиваю пальто на спинку стула ближайшего, туда же ставлю ботильоны. Шапку стягиваю. Тороплюсь. Хотя голос не раздраженный, нет. Но холодный. В дом эльфы тепло жизни вдохнули, а вот в него забыли. Делаю несколько шагов вперед, прижав к себе папки. Под физически ощутимым взглядом Позднякова дыхание опять спирает. И хочется вдохнуть и сказать что-то яркое, дерзкое, хочется невероятного диалога, который я буду потом смаковать в тишине и любоваться собой в нем. Хочется чтобы он теперь знал о моем существовании, может даже вспомнил когда-нибудь. Но вырывается только смущенное: - К-куда мне идти? Снова время как муха в янтаре застывает. Только он и может разбить этот янтарь своим острым: - Ко мне подойди. Иду аккуратно и бесшумно. Но, надеюсь, со стороны смотрится уверенно. И понятно, что я не просто так здесь. По делу. Важному. У меня задание от начальства, папочки… И пусть эта ситуация экстремально странная с самого начала, как будто снится мне… Я толкование этого сна потом прочитаю. Наверное, там даже будет что-то про самые глубокие желания. Или это не к соннику, а к Фрейду? Иду по этому невероятному дому и смотрю куда угодно, только бы не на него. На темноту за окном, в которой прячутся ели. И медведи, наверное. Есть там медведи? На светящийся справа дверной проем. Различаю внутри небольшой кусочек книжного шкафе и мысленно дорисовываю кабинет. Стол и компьютер на нем, с большим монитором. Залезть бы хоть на минутку туда, где творятся шедевры. Хотя, может он не там работает? А на ноутбуке за той стойкой кухонной? Или наверху - там спальня, наверное. Может он лежит на огромной кровати, подоткнув под спину подушки, с блокнотом в руках, взъерошенный и сонный... Мамочки! Хватит думать об этом! Спотыкаюсь. Сначала взглядом о его взгляд. Неразличимый. Потом просто спотыкаюсь... Уж слишком близко я оказываюсь. Так близко, что вижу, как бьется венка у него на виске. И запах его парфюма слышу... - Ну? - снова нарушает тишину Поздняков. Ну? Ах да, я же должна рассказать, попросить, отдать документы.... Черт, что в той бумажке было написано?! Что говорить?! - Меня прислали, чтобы.... Поперхиваюсь. Потому что Поздняков вдруг хватает меня за свободную руку, в которой нет папок, и резко дергает вниз. Так что я падаю перед ним на колени. Еще и на плечи надавливает, чтобы я даже не пыталась встать. А потом выдыхает морозцем мне в лицо: - Переигрываешь с неопытностью, Искра Я в таком шоке, что до меня из всей фразы доходит только мое имя. И то, как он произносит его с длинным змеиным “с-с-с” и хрипло-торжественным “р-ра” оглушает даже больше, чем сама ситуация. Но я стараюсь взять себя в руки. Делаю глубокий вдох и выдавливаю вопросительное: - Ч-что…? А он мне на губы палец положил. Затыкает. И ощущение его на удивление грубой подушечки, клавиатурой может натертой, почти отключает сознание. Но в следующее мгновение оно вспыхивает сверхновой, потому что мужская ладонь обхватывает горло, а вторая его рука ловко вытаскивает шпильки из пучка, отчего волосы рассыпаются по плечам. - Прекратите! Ч-что вы творите?! - то ли кричу, то ли сиплю я, глядя на него потрясенно. - Говорю же, переигрываешь, - сообщает мне чертов Поздняков и резко дергает за волосы, так что моя голова откидывается беспомощно. Красная Шапочка не того, похоже, боялась... Красная шапочка Мои друзья - идиоты. Да. Ничем иным я не могу объяснить утренний звонок и отвратительно - предвкушающий тон Павла Сергеевича, уважаемого в миру адвоката. Типа они решили, что я засиделся в своей глубинке. Один. Без отдыха. И девок. И друзья, как настоящие меценаты, отправят свой дар, который разожжет огонь в моем ледяном сердце. Он сказал не “сердце”, нет. Назвал другой орган. Но и без того его высокопарное дерьмо, которое, вообще-то, должно оставаться моей прерогативой, выглядело фарсом. У меня и так не было настроения из-за издательства. Там работали не меньшие идиоты, решившие, что могут заставить меня делать то, что я не хочу. А когда я им подробно и наглядно пояснил, как именно не хочу, намекнули на обязательства и разрыв контракта. Они забыли, что я еще и юрист. И что мои книги не единственный и далеко на самый большой источник дохода. И дела с ними я веду ровно до того момента, как они меня устраивают. А если нет… При желании я могу и сам напечатать, продвинуть новую историю. И следующую. Мне просто не хочется налаживать механизм, который выглядел уже работоспособным. Поэтому я взял паузу и перестал отвечать на их звонки. На Пашин ответил… И он еще поплатится за попытку контролировать мою личную жизнь. “Искру” они отправят, ага. Такую, как надо, чтобы “выдержала тебя и твои заморочки”. Идиоты. Псевдоним тоже идиотский. Но, надо отдать должное, мои предпочтения они уже изучили. Подробностями я не делился - не хватало еще, чтобы кто-то лез в мою постель - но догадались же как-то, заказали кого-то… идеального. Очень хорошую девочку. Я почти восхитился, насколько уместно её подобрали. И одели. Пиджачок дешевый, офисная юбочка, папки какие-то, которые она к груди прижимает… Переигрывает, правда. Но может ей сказали в агентстве, чтобы играла во всю силу? Чтобы я не успел выгнать. О нет, Красная Шапочка, я не буду тебя выгонять. Мне действительно надо расслабиться. Семенит ко мне аккуратно. Смешно. Послушная. Боится вроде даже. Таращится по сторонам своими глазищами, пальчики стискивает, впивается короткими ноготочками в бумаги… Хороша. Но будет выглядеть еще лучше, когда встанет передо мной на коленях. Я немедля выполняю свое желание и любуюсь получившейся картиной. Почти идеально потрясенное выражение лица и хрупкие плечи под моими руками. И взгялд снизу... - Ис-скр-ра... Губы мягкие, пухлые, полуоткрытые и густые блестящие волосы, которые так приятно распустить и дернуть, открывая беззащитную шею с бьющейся венкой. Вот прям хоть вампиром становись… Ограничиваюсь пока тем, что наклоняюсь и втягиваю её запах. Незатейливый. Но вкусный. Не духи даже, а что-то совсем простое, может гель для душа. Она лопочет, только этот лепет перекрывается голодным гулом у меня в ушах. Сейчас… сейчас все будет, хорошая моя. Рывком встаю, её поднимаю, спиной к себе поворачиваю, перехватывая запястья сзади. И ремень из шлевок достаю. Р-раз. Ремень, описав восьмерку, легко стягивает тонкие женские запястья. Хочется увидеть на них веревку... Что ж, если “Искра” будет хорошей девочкой для меня , дам ей и это. Два. Пиджак дергаю назад, и плевать, что пуговица оторвалась и отлетела. Застрявший на локтях, он дополнительно стягивает её руки и ограничивает движение. Восхитительно. Три. Толкаю вперед и в сторону, прижимаю к окну за диваном. Всего несколько шагов, несколько её судорожных вдохов - и вот мы уже в самом правильном положении. Она грудью и щекой притиснута к прозрачной гладкости, я сзади. Между нами только её связанные руки. И моя эрекция. Стекло прохладное, я знаю. Но не ледяное. Этот дом спроектировал очень дорогой архитектор. Один только эскиз стоил немерено, на материалы я тоже не поскупился. По всему дому панорамные окна, но внутри всегда тепло, даже когда на улице минус двадцать. Я почти чувствую, как сжимаются её соски под тканью рубашки от разницы температур. И гул в ушах становится громче. Меня ведет, как подростка. Уже хочется просто задрать юбку и трахнуть, но я решаю потянуть время. Да, мои друзья - идиоты, но на этот раз они правы. Я слишком долго не приглашал никого к себе, и теперь, когда игра началась, мне интересно. И плевать, что это игра за деньги. Мы всегда и за все платим. Временем, эмоциями, поступками. Деньги в этом ряду самая дешёвая валюта. Её губы шевелятся, сиплый шёпот едва достигает моего сознания. Какие-то глупости про какие-то подписи. Пора выходить из роли, девочка… Она высокая, тонкая. Я предпочитаю более женственный формы, но и эта хрупкость мне нравится. Обхватываю рукой талию, скольжу по животу и просовываю пальцы под довольно тесный пояс юбки. "Искра" шепотом своим захлебывается, замолкает. Вот так, девочка… вот так. Навалился на нее, бедрами сильнее прижался. Свободной рукой волосы снова прихватил и прикусил полыхающее ушко. Мочку лизнул. И не удержался, потому что она не удержалась - застонала-заскулила тихонько и коротко. К себе резко развернул и сжал пальцам острый подбородок. В глаза заглядываю, а там - тьма. Зрачки расширены, дыхание тяжёлое, выражение лица… Страх, мольба и вожделение. Такое вкусное сочетание. Взгляд на рот перевожу. Губа нижняя прикушена. Под моим взглядом белые зубки перестают её терзать, ротик открывается. Приглашающе. Наклоняюсь чуть. Он выглядит таким мягким, таким аппетитным, что меня тянет накрыть его своим свои ртом, язык засунуть и высосать обещанную сладость…. Возбуждающим выглядит. Желанным. Может быть позже. Пока же я снова подался вперед бедрами, давая ощутить эрекцию. А она будто ослабла от этого движения, чуть не стекла по окну к моим ногам. Почти идеально. Мой контроль, её реакция. Какая же искренняя "искра" попалась… Мне импонирует, как она реагирует на меня, но это еще не настоящий голод. Он придёт чуть позже. Не отрывая от неё взгляда, нащупываю пуговицы на рубашке и расстегиваю верхние. Веду кончиками пальцев по прохладной, гладкой коже, натыкаюсь на кружевной край белья… И совсем не ожидаю того, что девочка вскинется и застынет. Как будто транс, в котором она находилась все это время, внезапно закончится. Вожделение на ее лице сменяется ужасом. Ужем выскальзывает прочь, и с дурацким всхлипом отскакивает на несколько шагов. Какого хрена?! Злостью кроет. Проститутка опять вошла в роль хорошей девочки, на которую напал серый волк? Надоело. Хорошие девочки дома сидят, а не бродят по темному лесу. Понимаю, что уже готов наказывать. За промедление. И за то, что промедление это не по моему плану. Приказываю холодно: - Иди сюда. - Я не… - голос у неё прорезался. Не вовремя. - Ты - да, - говорю громче чем планировал, - Идёшь сюда, становишься на колени и просишь у меня прощение. - Что - что я должна сделать? - Все, чтобы я остался довольным! - рычу уже по настоящему. Потеря контроля - плохо. Но раз у неё такое неоднозначно отношение к происходящему, пора отрезвить. - Или мне надо учить проституток? Это ты пришла продавать себя. На лице Искры появляется странное выражение. Губы складываются в удивленное "о", а невнятное мычание вспыхивает яростным и четким: - Вы все не так поняли! Я не проститутка! - Ага, и зовут тебя не Искра… - Искра! - взвизгивает, да так тонко, что я морщусь, - Но я не продавать себя пришла! Я от издательства! - Какого блять издательства? - Вашего! Моего... Что то не так. Или девочку поднатаскали и разъяснили, чем я занимаюсь по жизни, чтобы легенда выглядела правдоподобно? Ну не может же она и правда быть от издательства, никто бы не рискнул ко мне сунуться без предварительной договорённости. Я не пускаю в дом кого попало. К тому же это её имя… И то, как она реагирует - реагирует ведь, я не могу в этом ошибаться... Здесь кое-кто тупо напрашивается на наказание. Выпрашивает буквально. Не буду отказывать. Девочка в мое лицо вглядывается. Понимает что-то. Ойкает, на шаг отступает и кричит с особенным пылом: - Бумаги! Бумаги посмотрите! - Ну конечно посмотрю, - улыбаюсь даже по ощущениям язвительно. - И не смей повышать голос в моем доме. Орать будешь по другому поводу. Снова к ней шагаю. И замираю резко от звонка домофона. Для человека, у которого дома никого не бывает неделями, кроме домработницы, я слишком популярен сегодня. Может мне не одну девку прислали, а две? Тогда почему они не приехали вместе? И я бы не сказал, что любитель тройничка. Беру телефон с журнального столика, к которому привязаны все системы в доме, и смотрю на монитор. Мужик?! Бросаю взгляд на все еще застывшую Искру и чувствую как меня злостью снова кроет - у той на лице облегчение. Вот облегчение - это прям оскорбительно. Что вообще происходит? Такого, что не происходило с ней прежде? - Это твой сутенер? - спросил почти риторически. - К-какой сутенер? Но я уже отвернулся и раздраженно в микрофон процедил: - Кто? - Такси. Мне сказали, что это ненадолго, - отзывается мужик недовольно, - сколько мне ещё ждать? Блять. Ненадолго?!!! Серьёзно? Она не отпустила таксиста, потому что решила… бросаю взгляд на часы. Что за десять минут справится? И что я... скорострел? Ничего ответить не успеваю - девчонка чуть ли не врезается в меня и вопит в телефон: - Я уже выхожу! Пожалуйста, подождите минутку! Минутку, блять. Отключаю телефон. Смотрю на нее… - Отпустите меня. Это ужасно… Ужасное недоразумение. Я не хотела. Не думала, что я… Что она… Что они… Они должны были позвонить! Я не считаю себя тупым, но, в чем подстава, распознать никак не могу. Единственное, что понимаю - трахаться с напуганной и едва ли не плачущей девицей я не собираюсь. Разворачиваю опять спиной, ремень распускаю и подталкиваю в спину с тихим: - Вон И почти ненавижу её за торопливый бег в сторону двери Продолжает что-то бормотать, пальтишко запахивает, ботинки свои даже не завязывает - просто ноги сует - и вываливается наружу. А у меня горчит на языке от понимания, что она от меня сбежала. Меня не захотела… Чертова девчонка. Я снимаю пиджак, сажусь возле камина и закуриваю. Номер Пашин набираю. - Какого хрена происходит? - спрашиваю вместо приветствия. - Влад, я все объясню, - вот что в нем ценно, так это то что знает цену словам. Говорит чётко и по делу. Может потому, что знает, как можно извратить каждое слово, - Эта дура из агентства, перепутала адреса. Я, вообще-то не о том спрашивал, но эти ответы меня более чем устраивают. Наконец картина проясняется. - “Искра” ты имеешь в виду? - Ну да. У тебя ж там черт ногу сломит. Она заехала в чей-то дом, её туда пустили… Веселая какая-то компания. Пока поняла, что не то происходит, пока до агентства дозвонилась, те - до меня, пока разобрались… Не успел ещё отписаться. Я знаю, ты пунктуален, но может дождёшься девочку? Я сейчас на тебя её переориентирую. - Нет. Не дождусь, - говорю четко. И с удовольствием добавляю, - На хер иди. Вместе с девкой этой. И с... Не договариваю. Отключаюсь. Затягиваюсь глубоко, надеясь этой горечью другую перебить. Была значит проститутка. Должна была быть. А вот та, что бежала сейчас сломя голову - не она. Не моими друзьями заказана. На огонь смотрю, а потом сигарету туда выкидываю и встаю. Под ногами что-то мешается - папки. Те самые бумаги, которые Искра, или как там ее на самом деле, к себе прижимала. Беру их, разворачиваю… И понимаю, что меня в очередной раз накроет сейчас. Бешенством. Это настоящие бумаги из издательства. Те самые, которые я отказался подписывать. Да еще и предложения по новому роману. Который я отказался писать. И правки - по старому. Эти идиоты реально прислали ко мне свою сотрудницу без предупреждения? Они может звонили, я трубку не брал - но это их не оправдывает. На свой страх и риск отправили молоденькую девчонку, которая, похоже, даже не поняла, что едет ко мне? И что ко мне нельзя… Вот вообще. Кидаю эту макулатуру в огонь и задумываюсь. Идиотская ситуация. И совпадение идиотское. И будущие проблемы, которое я до конца не осознаю пока. Перепутавшая дома проститутка, одно и то же имя, девчонка пришедшая… нарочно хорошенькая и соблазнительная, как-будто не просто так именно ее послали. Она же довольно сопела, не орала поначалу, не брыкалась. Потом только. И это тоже странно. Хотела посильнее меня завести? Может подставить? Но откуда она - или они - узнали про проститутку? Друзья сдали?У них мотива просто нет. Чтобы меня таким образом увековечить в глазах общественности. Да и общественности только и подавай жареные факты. Может это подстава от издательства? Типа записали все на телефон или еще что… Тоже глупо, ничего такого они не могут предъявить. Зато я до фига могу. И предъявлю. Еще пожалеют о том, что попытались таким образом меня как-то продавить. В груди клокочет жажда рекдакторской крови, но я решаю отложить пиршество на завтра. К двери входной подхожу. Открываю, на дорожку подсвеченную фонарями смотрю. Убежала ведь, судя по следам - зигзагами. Как испуганный заяц. И, уверен, если гляну на запись с наружных камер, такси уже уехало. Шагаю назад в тепло дома, дверь запираю. Взгляд цепляется за что-то… Поднимаю. Шапка красная. Вязаная. Усмехаюсь: - Не тому ты пирожки принесла, Красная Шапочка. Чертов извращенец - Он - чертов извращенец! - вопит мой внутренний голос, пока я бегу к выходу. Бегу, петляю. Ботинки не застегнуты, ноги вываливаются и вообще заплетаются, будто я пьяная. А я и опьянела! Сначала от близости его, а теперь - от ужаса перед произошедшим. И от того, что слухи о нем оказались верны. Злой серый волк. Мизантроп. Контроллер. И...вот если бы я не сбежала, он меня там же, в гостинной и нагнул? Со связанными руками? Я буквально выпадаю из калитки. С первого раза открыла, да. И сразу прыгнула в такси. Дождался. Порядочный такой, позвонил ведь, иначе… Что? Уже не знаю. Влад Поздняков оказался жестче, чем я могла себе представить. Вот только я ни при чем. Похоже, он ждал совсем другого человека - а я даже не смогла сразу объяснить, что происходит. Растерялась. Была так ошеломлена этим напором, что на мгновение поддалась… Странно, но я не чувствую разочарования от этого “знакомства” близкого. Скорее - боль. Ту самую, что приходит вместе с теплом в обмороженные конечности. Или это розовые очки разбились, и их осколки мне в кожу впиваются? И в горло, в котором перехватывает дыхание, стоит мне снова вспомнить то, что было. В голове туман. Не вспоминать бы… Но в то же время хочется достать из памяти каждую минуту, что я провела в доме. Осознать и расставить все по своим местам. Найти что-то, что заставит меня возненавидеть. Что-то, что вернет в тихую гавань собственной жизни. Ведь глупая моя и странная влюбленность после всех этих сцен, она же должна исчезнуть, да? Не выходит пока... И меня действительно подставили в издательстве. Может и не думали, что именно так подставят - но они не предупредили Позднякова. Сами не смогли договориться, а пушечное мясо отправили… А он подумал, что я из продажных этих? Самое кошмарное, что я не могу определиться - хочется ли мне, чтобы Поздняков на самом деле ждал проститутку и потому вел себя так. Или чтобы он… Чтобы я настолько привлекла его, что он не сдержался. - Дура, - шепчу. Таксист коротко смотрит на меня в зеркало заднего вида. Мне стыдно, я к окну отворачиваюсь. Кулаки стискиваю. Ситуация просто ужасна, но ужасней всего то, что, когда этот чёртов извращенец прижимал меня к окну, я чувствовала не только страх. Много чего еще, что хорошие девочки не чувствуют. Особенно те хорошие девочки, у которых парень есть. Не должны чувствовать! А когда развернул и на губы мои смотрел, будто поцеловать хотел… Это вообще запредельно оказалось. Стальные глаза с темным ободком вокруг радужки, его дыхание, пахнущее кофе и сигаретой... Что было бы, если бы мы поцеловались? И почему он не захотел? Поразительно, сколько всего произошло в том доме за короткое время, а меня больше всего расстроило не то, что он сделал. А то, что не сделал. Не поцеловал. И это было очень обидно. Я обиделась, понятно? - Точно дура, - прошептала опять. Но почти беззвучно. “И сумасшедшая”, - услужливо добавил голос внутри. Только ненормальная будет сидеть и переживать о каких-то несостоявшихся поцелуях, а не о том, что состоялось. Задание я провалила, Позднякова еще больше, наверное, настроила против издательства. Да и редакторы поступили со мной так, что тошно. А я сама? То стонала рядом с ним, то мямлила, то плакать пыталась. Вот почему не объяснила кто я и зачем пришла? Четко и уверенно. И на эти все его замашки не отреагировала пощечиной? Хотя ударить Влада это вряд ли кто может себе позволить… Но можно было ведь его жестко остановить. А если бы он меня насиловать начал? "Завтра снова пойду", - напомнило внутренний голос известный анекдот. "Заткнись", - посоветовала ему устало. - Куда едем-то? - не менее устало спросил таксист. Я очнулась. Мы в город въехали уже? Даже не заметила. Открыла рот… И выдала другой адрес. Виталика. Не хочу одна сегодня оставаться. Хочу перебить странное послевкусие после этой встречи. Снова вернуться к той Искре, которая мне хорошо знакома - с моим Виталиком это можно будет сделать. И когда протрезвею - в переносном смысле - спокойно уже все обдумать. Многоэтажка с серыми проплешины старого снега вокруг - и ни одной елки - выглядит настолько привычно, что я начинаю успокаиваться уже на подъезде. Из машины выхожу, догадавшись, наконец, застегнуться и ботинки застегнуть. Воротник пальто поднимаю повыше - шапки у меня не оказалось. Уж не знаю, когда обронила - может бежала когда… Будет лежать теперь там, на снегу, пока не истлеет. Или по весне её не найдёт Поздняковский садовник. Дворецкого у него может и нет, а вот садовник такому саду точно нужен. Или он сам копается в земле? Так, хватит думать о нем. Задираю голову и натужно улыбаюсь, безошибочно находя светящиеся окна Виталика Код на двери набираю, поднимаюсь на кряхтящем лифте. Жму на кнопку звонка. Думаю, что пора мне ключами обзавестись. Но мой парень не предлагал особо, не самой же выпрашивать? Инициатива от мужчины должна исходить. Хотя, после всех этих событий, на счет инициативных мужчин я уже не уверена... Снова звоню. Настойчиво. Он если фильмом или игрушкой какой увлекся, может и не услышать сразу. Распахивает с недовольным: - Да что вы тут… Взъерошенный. Милый. В штанах домашних. Родной почти… Выдыхаю с облегчением и в тепло маленькой прихожей шагаю. Здесь, кстати, и вешалка есть, и полочка для обуви. К Виталику обращаюсь с улыбкой: - Я раньше освободилась. И только в этот момент понимаю - что то не то. На крючке - розовая дутая женская куртка. С искусственным мехом вокруг капюшона. Мне всегда такие куртки жуткой пошлостью казались, а уж если в сочетании со сползающими обтягивающими джинсами... Но так половина города ходит. Ботиночки на полу стоят. На каблуках. И был бы шанс, что это просто вечеринка какая, или друзья Виталика, которые как бы и мои друзья, кино собрались посмотреть, винишка выпить посреди недели. Только вот одна эта курточка болтается - не считая Виталиковой. И выражение страха и вины на лице у моего парня тоже присутствует. Одно и всеобъемлющее. В горле пересыхает, а руки-ноги холодеют. Вот это и есть измена, да? Мне рассказывали. Мы даже обсуждали как-то с девчонками, хохотали, что все мужики кобели. Всегда ходят налево. И случись с нами такое - достанем дробовики и расстреляем изменников. А потом, задув дымок на дуле, пойдем напьемся в ближайший бар и подцепим там красавчика для сладкой мести… Во рту сделалось горько. Дробовик я вряд ли бы удержала в ослабевших руках. А мести, бара и красавчика сейчас хотелось меньше всего. Хотелось сжаться, стать невидимой. Спрятаться от всего происходящего, и чтобы никто меня не нашел. Чтобы можно было сделать вид, что меня здесь не было. И я ничего не видела и не знаю… Не разуваясь прохожу в комнату - эта разулась и хватит... Квартира у Виталика однокомнатная и с мебелью старой. Но уютная довольно… я помогала. Вот эти шторы ему подарила, очень мне орнамент понравился. Ковер круглый мы вместе покупали. Подушки на раскладывающийся диван… Сейчас на этих подушках незнакомая девица сидит. Глаза круглые, а лицо пытается сделаться наглым и уверенным. Сидит на моих подушках, в одной только блузочке - юбка с колготками шерстяными рядом валяются. И вино рядом стоит. В моих бокалах... Разворачиваюсь и пощечину Виталику влепляю. Так, что рука загорается, а голова у него откидывается. Ни звука не произношу - нет у меня внутри звуков. Да и что тут скажешь? В горле ком, в ушах - вата. Мой... бывший парень говорит что-то, а мне не слышно. Гудит. В голове, в груди, в руке отбитой... Как зашла, так и ухожу - дверь ведь даже закрыть не успели. На автомате в лифт сажусь, который не успел уехать на другой этаж. Телефон достаю и вношу Виталика в черный список. И восхищаюсь как-то отстраненно, какая я быстрая. Метеор просто. Всего две минуты позора - и парня у меня нет. И у Позднякова тоже быстро получилось. Может и на работу так сходить? А что, зашла, все высказала начальству - или все узнала о себе - и вышла. Девочка-супер-скорость. Научит, как похерить свою жизнь быстро и результативно. На автомате, не особо различая, что там у меня под ногами и почему периодически мокро, добредаю до метро. Всего девять часов вечера - а я как девять жизней своих уже потратила. Вот, девятая вообще бесполезная оказалась. В вагон сажусь и усмехаюсь недобро. Мы же с Виталиком так радовались, как удобно у нас станции расположены - на одной ветке. И до работы всем удобно было. Удобная ветка. Удобная детка. Хорошая дочка. Холодная ночка… Дома тоже холодно. Что-то с батареями, наверное… или может это у меня изнутри лед? Воду погорячее включаю и затыкаю пробку в старенькой ванне. Квартирка мне от бабушки досталась. Точнее, от бабушки нам досталась большая хорошая квартира - мне и моей сестре - и родители здраво рассудили, что два жилья лучше чем одно. И вообще это хороший старт для девчонок. Помогли разменять и разъехаться. Так что я неплохо устроилась - и жилье свое, и работа в престижном месте. И парень… И нет его. В углу исходящей паром ванны приткнулась и коленки свои с выступающими косточками обняла. Глаза закрыла. И позволила, наконец, слезам стечь в воду. Ну не на людях же плакать и переживать? Вода долго остывала. Как совсем остыла, халат надела огромный, махровый, выползла на кухню. Несмотря на то, что я почти не ела сегодня, есть не хотелось. А хотелось… Открыла морозилку и достала ведерко с мороженым. На кресло возле кровати уселась и мрачно начала выковыривать перемерзшую массу, глядя в одну точку. Телефонный рингтон - какой-то встроенный, я ведь его даже не меняла - заставил очнуться. Даже не сомневалась, кто это. Марьяна. Почему-то сестра считала нормальным звонить так поздно. Она вела полуночный образ жизни и как бы я ни пыталась ее приучить к тому, что люди после девяти могут спать, не приучалась. Не хотела ни с кем разговаривать... но трубку взяла. - Как дела? - жизнерадостно пропела Марьяна. Покосилась на ведерко. Никогда. Никогда не спрашивайте у женщины, которая ест мороженное из ведерка, как у нее дела. - Нормально. “Мой бывший уже парень мне изменял, а кумир едва не трахнул. И я сижу и не могу понять - может зря не позволила ему сделать это?” - Ну и отлично. Слушай, меня в пятницу позвали на мероприятие, а надеть нечего. Дай мне то свое длинное платье, синее которое... - Конечно, заезжай. “У тебя полный шкаф шмоток. А тебе зачем-то единственное мое приличное платье понадобилось”. - До тебя та-ак неудобно ехать, - проныла сестра, как будто я жила в соседней области, - Возьми его с собой на работу, а? А я завтра или послезавтра заскочу. - Хорошо. “Хотя меньше всего мне хочется с утра толкаться в метро с неудобным чехлом”. - Спасибо милая, пока-пока. - Пока. А жить-то больно... *** Виталик с букетом в восемь тридцать утра выглядел экзотично. И достаточно несчастно, чтобы спешащие на работу простые клерки, заходящие в наше здание, оборачивались на него. А я не спала почти. Всю ночь провела, сжавшись в комок под одеялом. Вяло гоняла мысли по поводу собственной жизни, и насколько все в ней тухло, аж попахивает. Останавливаюсь молча. Букетом в меня тычет. Смешно - потому что букет роскошный. Мне дарили цветы на три святых женских праздника, но самый лучший я получаю в качестве извинений за чужие шерстяные колготки на моем - уже не моем - ковре. И правда смешно. А еще очень грустно. В этой роскоши напоследок я подтверждение вижу, что всё плохо уже давно было, а я и не замечала. И снова в комок сворачиваюсь мысленно. Вот такая вот Искра… не боец. Мне привычно прятаться от опасностей этого мира в коконе из вялого “Все проходит - и это пройдет”. Как в детстве, когда играешь в прятки, глаза закрыл и все, типа спрятался. И никто не видит. Детство ушло, а привычка осталась. Руки оттягивает сумка и чехол с платьем. Память услужливо подсовывает мысли из прошлого о нашей возможной свадьбе и двух детях. А внутренний голос, защищая меня от боли, сообщает, что нам, вообще-то, плевать. Виталик - проходной вариант был. Временный, пока нормального принца не встречу. Так что пусть катится, он нам никто и ничего не должен. Внутри же крошево изо льда и острых осколков. И странно, и холодно, и все равно больно. Но состояние это длится уже так долго, что все чувства притупились. Весь этот показательный букет и слова Виталиковы - как через вату. Особенно те слова, что ничего такого он не хотел. Тиндер злой попутал. И что он никогда и ни с кем, а меня - любит. Просто так получилось… Просто так получилось, что после твоего звонка я лайкнул кого-то в Тиндере. И она тут же согласилась на свидание, а потом и ко мне домой пойти. Просто так получилось, что нам было настолько то ли грустно, то ли весело, что мы решили погрустить голыми… Тьфу. В голове - вспышка совсем другого “так получилось”. Мои руки, связанные за спиной, прерывистое дыхание, оставляющее на идеально чистом стекле след, мужское тело, прижимающееся ко мне сзади… Вздрогнула. Глаза на Виталика подняла. И он на меня смотрит. Так скорбно, словно уже понимает - его присутствие рядом закончилось. Вышло выданное в кредит время. Вот странно, я даже не думала, что могу рвать с другим человеком одним махом... Это хорошо или плохо, что могу? Вздохнула, букет, который едва ли не приморозился ко мне, забрала и сказала: - Просто так получилось, что нам больше не по пути. И в теплое нутро здания шагнула. Даже если он за мной пойдет - не пустят. Через турникеты и охрану без пропуска не пройти. - День рождения? - кивнул на мою ношу один из представителей службы безопасности. День рождения? Ах да, цветы, платье, макияж сегодня поярче, чтобы замазать зеленоватый цвет лица и круги под глазами... Фактически, начало новой жизни... было бы в каком-нибудь голливудском фильме. Где героиня таким букетом сначала метелит изменника, выкидывает в мусорку платье, которое она должна отдать сестре, и пишет заявление об увольнении. А потом, показывая "фак" всем и каждому - в том числе неожиданно появившемуся в офисе главному обидчику в сером костюме - уходит в счастливое будущее. С гордо поднятой головой. В реальности… в реальности я поднимаюсь в офис. Криво улыбаюсь сотрудникам, аккуратно ставлю букет в найденную вазу и почти под стол, и вешаю в шкаф не только пальто, но и любимое платье. Кофе растворимый заливаю кипятком. И вместо заявления об увольнении пишу комментарий к отчету, который вчера написать не успела. Потому что меня отправили прогуляться по лесу… - Как все прошло? - шипит восторженно моя “подружка”, нависая над низкой перегородкой. - Что? - хмурюсь и поворачиваюсь к ней. - Ходят слухи, - она почти растекается по пластиковой преграде в намерении выпытать у меня все подробности, - Что тебя вчера отправили кое-куда к кое-кому... О-о, какие цветы! А это откуда? Открываю рот и закрываю. Потому что первый порыв начать оправдываться - то ли за то, что не имею право рассказывать, то ли за то, что все прошло так кошмарно, что я в жизни не расскажу - выглядит жалко даже для меня. Собираю все силы, чтобы посмотреть на Катерину спокойно: - Не понимаю, о чем ты. Я вчера отвезла документы в одну контору, по пробкам долго получилось. И над отчетом склоняюсь, давая понять, что разговор окончен. Мне кажется пол здания слышит, как она воздух в легкие набирает, чтобы сказать что-то эдакое, но в этот момент к нам подходит еще одна моя коллега. - Искра, тебя там главный вызывает. Встаю. Даже не поспешно. Делаю лицо еще спокойней. Не знаю, как смотрится со стороны, по моим ощущениям у меня там железная маска прикипела. Отчет беру и свои записи - ну а мало ли зачем меня вызвали? И придумать пытаюсь, что скажу. Так и не решила за эту мучительную ночь и не менее мучительное утро. Правду сказать? Сгустить краски и предъявить им все, в чем они и в самом деле виноваты? Ведь меня подставили. И разгребают пусть сами. Тем более, что Поздняков, если соизволил прочитать бумаги, уже в курсе, что я действительно от издательства. Пригрозить начальству каким-нибудь иском? Правда я не знаю, каким, хоть и дочь юриста… Но их действия явно противоправны. Расплакаться и надавить на жалость? Послать и уйти, громко хлопнув дверью? Неужели я не найду такую же работу: бесперспективную, где меня все считают “никакой” и спокойно посылают в пасть ко льву, не рискуя другими сотрудниками? Передернулась внутренне. Тоже мне христианская великомученица. И в дверь постучала. Нерадивая сотрудница - Вас подождать? - Не знаю сколько там пробуду. Я позвоню. Киваю водителю и выхожу. Серо, стыло. Псевдо-суета вокруг и минимум зелени. Ни то, ни другое мне не нравится. Потому почти не бываю в городе, только если меня вынудили . И это нравится мне еще меньше. Закуриваю. Терпеть не могу курить на холоде. Но мне нужен еще один триггер, чтобы окончательно разочароваться в этом утре и тех людях, из-за которых я вынужден покинуть свой дом. Захожу в здание и набираю нужный номер. Мои приезды обычно связаны с фотосессиями или интервью и много раз согласованы. И встречать меня выходят заранее, толпой с караваем. С лицами напряженным и гордыми… Ну это я так, утрирую. Фантазия у писателей дорисовывает картины происходящего в режиме нон-стоп. Тренируется. Дайте мне ситуацию - да хотя бы вчерашнюю - и я придумаю десять финалов такому началу. Финал, который я выбрал для этой истории, издательству вряд ли понравится. Интересно, сколько мне ждать? Я время засек... шесть минут. Бежит неуклюже незнакомая девица. Пропуском машет, пищит что-то полузадушенно-восторженно, провожает к лифту, создавая вокруг ненужную суету. Окружающие теперь напрягаются и вглядываются в мое лицо, пытаясь понять, ради чего все это. Меня можно назвать медийным персонажем, но не настолько, чтобы на улице останавливали и просили на груди расписаться. Хотя эта особа, похоже, не возражает. Смотрит почти влюбленно и шумно дышит все то время, пока поднимается лифт. И делает еще сотню лишних движений, провожая меня по боковому коридору к нужному кабинету. Как-то обходимся без повсеместного опенспейс и удивленных взглядов. Хотя я не отказался бы найти среди одинаково склоненных над столами макушек одну конкретную. Или вчерашняя девочка работает не здесь? Интересно, она уже рассказала о нашей встрече… или не успела? И что рассказала, если ей дали слово? Что я попытался над ней надругаться? Сожет, наоборот, не отреагировал на ее прелести, потому документы не подписаны? А может вообще устроила скандал и послала их самих… в лес? Если эта Красная Шапочка действительно хорошая девочка, она должна была возмутиться произошедшим. Или побоялась? Странно, но вот эта сюжетная линия с незнакомой девицей вызывает у меня интерес. Может потому, что я не могу пока просчитать её. Не хватает вводных данных. А все что вызывает мой интерес… интересно. Наверное, я допустил вчера ошибку. Не нужно было расслабляться и позволять ей уйти. Надо было взять и потрясти её за шкирку. Не потеряла бы сознание от ужаса - выложила бы, насколько она замешана во всем этом. А так придется узнавать самостоятельно. Но я не собирался спрашивать. Когда не спрашиваешь напрямую, у людей, зачастую, дар красноречия и прочие чакры открываются. Всего-то и надо смотреть на них пристально с отстраненным лицом. Как убийца. Это мои друзья так подначивают. Но это и правда действенный способ - люди начинают нервничать и говорить. Иногда даже правду, а мне она и нужна. Потому что если произошедшее - большая глупость и недальновидность парочки зарвавшихся редакторов - это одно. А вот если пытались меня использовать… - Так что скажете по поводу вчерашнего? - откидываюсь на кресло на колесиках - что за манера ставить такие для посетителей? - и смотрю без улыбок на главного. Даже не собираюсь конкретизировать вопрос - не хочу дать ему и шанса избежать ответов. Он начинает вещать про то, что наше сотрудничество всегда было для всех сторон очень выгодным. Но под моим взглядом замолкает. И переключается уже на бумаги. Подробно рассказывает, что и почему там было написано, уверяет, что, на самом деле, это лишь предложения... - Предложения? - перебиваю его. - Мне показалось, что это были ультиматумы. И еще парочка совершенно безграмотных попыток переписать мою книгу. Причем я, при разговоре по телефону, сразу сказал, что это невозможно. Что там еще было? Ах да, ощущение, что издательство вообще перестало справляться со своей работой. Главный горло прочищает. Выбегает куда-то на минуту - может за подмогой к своему секретарю - возвращается и говорит уже не так уверенно. Осторожничать начал. - Возможно, если бы наша Искра - сотрудница, которая привезла документы - смогла вам объяснить все более подробно, не возникло бы недоразумений... - сам же замолкает. Мнется. Осознает, что и в этом был не прав. Полностью. Адрес мой дал кому-то, хотя это запрещено, отправил девчонку без предупреждения… Самое странное, что я не о том сейчас думаю. О другом - Красную Шапочку действительно Искра зовут. Это удивляет, но, почему-то, радует. Красивое имя, я не стал бы писателем, если бы не любил слово. Но что-то и не нравится мне в его предложении... Понятно, что мне в принципе не может нравиться происходящее и их танцы с бубнами. Только слух режет не это. “Наша Искра”. С хера бы ваша? Я не успеваю понять, что за странные инстинкты. В ответ на мое все еще многозначительное молчание главный редактор вываливает, наконец, информацию. Что телефон у меня не работал. И потому решили все привезти лично - не курьера же отправлять - кстати, было бы уместней. Их вина, конечно, что сотрудница оказалась нерадивой и не смогла толково объяснить, но они не имели в виду ничего плохого… "Нерадивая сотрудница"? Тяжёлый шёлк волос. Сбитое дыхание. Тонкие запястья, стянутые моим ремнем. Сладость, с которой я успел соприкоснуться, но слишком мимолетно. Наверное у меня взгляд меняется. Потому что редактор опять опасливо замолкает. И вдруг с облегчением взгляд на дверь переводит, в которую стучат. И раздается тихое: - Вы звали? Девчонка в свете дня кажется бледной. И несуразной какой-то… Вчера на ней был бездарный костюмчик, но хотя бы с юбкой. Сегодня - слишком бесформенные брюки, ботинки грубые и широкий серый свитер. И очки на тонком носике, кончик которого вздрагивает, когда она замирает в проеме. Неловкая - едва не споткнулась и на пол не полетела. Меня увидела. И еще больше побледнела. Держать лицо она не может... в отличие от меня. Я неоднократно встречался в обществе с женщинами, с которыми спал - порой не один раз. Внутри ничего не дергалось. А от этой, с которой ничего не вышло - пусть начало было столь многообещающим - дернулось. Может потому, что не вышло? И зачем ее позвали? Серьезно решили, что меня устроит такая… коза отпущения? Они полагают, что я идиот? А может Искра - способ вызвать во мне жалость или отвлечь? Я не собираюсь отвлекаться на женские прелести. И вообще, если всмотреться в нее, не сказать, что она “прелесть”. И не думаю я о женщинах в этом ключе. Женщины либо цепляют - либо нет. Вчера она меня зацепила. Привлекала самой возможностью делать все , что я захочу… Но сегодня, при свете дня, я чувствую лишь недоумение и вспышку ярости на главного. За то, что прикрывает свои ошибки девчонкой. А Искру еще и потряхивать начинает. Как будто она меня боится или терпеть не может. Не смотрит прямо - на мои ботинки уставилась. И это тоже, неожиданно, злит. Да так, что вся муть с глубины души поднимается и хочется сделать что-то такое, чтобы всех здесь тряхнуло. Например, поставить ее на колени прямо сейчас. И челюсти разжать, трахнуть этот рот. Я же помню, какими мягкими были ее губы. Бля… Какого я об этом думаю? - Ну здравствуй, Ис-скр-ра… - протягиваю многозначительно. Глаза на меня вскидывает моментально. И тут я понимаю, что цепляет в ней. Вот этот взгляд, в котором сразу столько всего намешано, что хочется взять десертную ложку и смаковать по крошке. До-олго. Сзади меня снова начинает свою песнь главный. Пытается внимание на Шапочку переключить, а той привить чувство вины. За то, что она такая бестолковая, и "уважаемый писатель" вынужден был сам приехать в издательство за разъяснениями. А я смотрю на то, как она поджимает тревожно губы, как стискивает тонкие пальчики в кулаки, и ловлю себя на мысли, что даже рад этому шоу. Потому что её реакция означает, что нифига она не в сговоре с идиотами. Девчонка оказалась у меня по глупости. Меня Серым Волком назначила и убежала. И сейчас сбежать мечтает, не от меня - из кабинета. Хотя, кто уж здесь не прав, так это точно не она. Я не нанимался ее адвокатом. А вот своим - да. Разворачиваюсь в бесячем своем кресле и следующие полчаса наслаждаюсь публичной поркой. И главного, и неглавного, и забежавшего “на огонек” менеджера по связям с общественностью, и юриста - хотя не садист ни разу. Наверное, столько слов, сколько я высказал за это утро, я не произносил и весь последний месяц. Но идиотская ситуация просто вынуждает меня говорить. К тому же точно знаю - я могу работать с ними, а могу не работать. Последнее мне, в свете происходящего, предпочтительней. Понимают это, от того и пытаются спасти ситуацию. Я давно взял на вооружение один принцип. Если вспомнить историю, Достоевскому намного меньше платили за книги, чем Толстому. Потому что Толстой мог писать, а мог не писать. У графа были свои деньги, был титул, поместье. Он не жил с продажи рукописей, мог выставлять свои условия. А Достоевский, каторжник и игрок, не был свободен. Он нуждался в деньгах, издателе, продажах, всячески демонстрировал отчаянное свое положение. Потому ему доставались гроши - при том, что писать на износ приходилось. Нельзя выпрашивать и слабость свою показывать, что ты в бедственной ситуации. Этим обязательно будут пользоваться. - Печататься у нас не только выгодно, но и престижно! - продолжает делать хорошую мину при плохой игре главный, промокая лоб. Раскраснелся весь, его помощники не лучше выглядят... Могу я считать, что уже отыгрался? Пожалуй, нет. Не хватает финальной росписи кнутом. - Престиж и адекватность издательства сильно упали в моих глазах, - качаю головой и поднимаюсь. Все, цирк уехал. - Но мы как-то можем это исправить? - подается мужчина вперед. - Никак, - сообщаю с огромным удовольствием. - Мне не интересно… больше. И хочу добавить, что планирую разорвать контракт, но снова взглядом за Искру цепляюсь. Которая тоже здесь сидит все это время. На самом краешке стула. Молчаливая и бледная. И даже жаль ее становится - я-то уйду, а ей остаться придется. Хотя какая жалость? Мне это не свойственно. Как и то, что я выдаю дальше. Чертов эгоист Он - чертов эгоист. Самодовольный. Чужой. Не то чтобы я раньше его знала - думала , что знала. И вообще слишком много о нем думала… Сейчас до меня окончательно доходит. Самоуверенная сволочь, вот кто этот Поздняков. Но размышлять об этом не стоит. Где-то я читала - и согласилась ведь тогда - что если ты не можешь человеку в лицо сказать гадости, не думай их. Это трусость. Хотя я кто? Трусиха. Разве рассказала, что произошло вчера? Возмутилась тем, что на меня всех собак пытаются повесить? Хоть кому-то возразила? Нет. И от этого тошно. А еще от того, что я невольно продолжаю любоваться Поздняковым. Привет, я Искра, и я идиотка. Но он такой… острый. Уверенный. Глаза сталью поблескивают. А все те, кто ходит по издательству задрав нос, сейчас едва ли не на задних лапах перед ним отплясывают. Поздняков наотмашь бьет словами не только в своих книгах, но и вслух может. Колет до кровавых отметин - а сам при этом будто не пачкается. И я не могу не восхищаться. И не могу не хотеть его… Да-да, как обычная человеческая самка, которая из всех присутствующих мужиков старается выбрать самого сильного и статусного. Таков биологический закон. Чем больше силы, выше статус у самца, тем вероятнее, что он сможет прокормить и защитить будущих детей. А кто здесь самый главный самец, понятно даже без розовых очков. Отвращение к себе самой чувствую. Весь цивилизованный налет куда-то девается в присутствии Позднякова. Ужасно это. А еще возбуждение чувствую. Что-то стреляет внизу живота - нош-па не поможет. Щеки горят, ладони потеют, а коленки до одури сжать хочется. Или раздвинуть… Черт. Я с ума схожу. Думала, меня вся эта биология не касается. Что помани какой-нибудь миллионер-принц-знаменитость, я только недоуменно бровь вздерну. Я же видела привлекательных богачей, даже общалась с ними - по работе, через отца, у которого были разные клиенты. Но никогда не вела себя как… животное. Получается, если бы Поздняков меня поманил, я бы согласилась? “А ты и согласилась”, - ехидно напомнил про вчерашнее внутренний голос. Я так погрузилась в размышления о том, какая я пропащая, что едва не пропустила самую главную фразу. С нажимом сказанную. “Мне не интересно больше”. И пауза театральная… Злит меня. И будоражит. А потом - как морозом окатывает. Потому что чертов гений продолжает: - Я не хочу больше работать с такими сотрудниками. Взгляд потрясенно поднимаю - он что, и правда разорвет контракт? - и натыкаюсь на его. Насмешливый. Он что, меня имеет в виду?! На главного редактора смотрю, на стоящих рядом редакторов. Ищу помощи. А на лицах чуть ли не облегчение. Что не про них это. Аж зубы стискиваю, представляя, как кусаю кого-нибудь. Ненавижу. Всех здесь ненавижу, Позднякова особенно. За то, что вообще явился, за вчерашнее. За Виталика. За мои очки розовые. За то, что тоже меня решил во всех грехах обвинить. Хоть он больше чем кто-либо знает, что никакого отношения к наезда издательства я не имею. Я всего лишь была гонцом, принесшим дурные вести - но он не правитель древнего мира, чтобы голову мне рубить! Открываю рот, чтобы сообщить об этом, но первым успевает главный: - Да-да, я понимаю, Искра не справилась со своими обязанностями... И еще одна театральная пауза. От второй сволочи. Взглядом в стол впиваюсь. Делать то что? Брыкаться? Соглашаться? Продолжать молчать? Задыхаюсь пока только… и как сквозь вату, ленивое: - Причем здесь Искра? Я про вас, вообще-то. Вот тут задохнулись все. Буквально поперхнулись воздухом. И снова Поздняков в центре внимания - смотрит свысока на окружающих, хотя сидит. И продолжает: - Искра вообще единственная здесь, с кем я готов продолжать общение. Причем вы сами это придумали… передавать через нее информацию. Вот пусть и будет так дальше. Подготовьте все, что дОлжно - исходя из моих замечаний - и пусть ваша сотрудница ко мне приедет… скажем так, на какое-то время. Мне все равно помощница нужна была, чтобы закончить разные дела, так почему бы не взять своего человека. Который знает уже, где я живу. Конечно, если девушка согласится... Девушка против! Да он маньяк какой-то! Как я могу после того как мы… как я… после вчерашней сцены и вот этого всего к нему снова ехать, а?! Он же не просто так меня зовет, как сотрудницу издательства… Или просто так? Не знаю. Но проверять не собираюсь! Вчера один только шаг внутрь его дома превратил мою устоявшуюся жизнь в какой-то сюрреалистический кошмар, а что будет, если я в том доме весь день проведу? А вдруг и целую неделю ? Это ненормально… спрашивать о таком. Я же сотрудник издательства, а не девочка по вызову! Вскидываюсь и натыкаюсь на взгляд главного редактора. В котором - неумело спрятанная ненависть. И понимаю вдруг, что он мне не простит. Не простит того, что я увидела и услышала в его кабинете. Всей этой ситуации. В его иерархии даже знаменитые писатели не имеют права так с ним разговаривать. И о том, что он позволил это, никто не должен был знать. Ладно непосредственные подчиненные - они в бар вместе постоянно ходят, наоборот, обсудят там, какой Поздняков мудак. Порычат вместе. Но вот я… Кажется, мне не работать здесь больше. При любом раскладе. - Может оставите нас наедине с Искрой, обсудить… детали? - и снова мне не дают додумать. Или возразить. С каким-то даже облегчением встают все и уходят. И правда наедине оставляют. В кабинете, который вдруг делается ужасно тесным ... Вцепляюсь в подлокотники идиотского кресла - они у нас везде, и в кабинетах, и в переговорных. Замираю. Не дышу наверное - а то вдруг этот вдох последним будет? Ведь все выходят... а Поздняков встает и ко мне идет. Не смотрю. Но мне слышать и видеть не надо - чувствую каждое его движение. И мысли все более странные. Что вот сейчас, когда закрылась дверь за последним участником “переговоров”, он меня из кресла выдернет. И поцелует. Ужас как хочется ощутить вкус его поцелуя. Узнать, какие у него губы. Плотные и твердые, наверное, как он сам. Вчера мне так этого хотелось.... Поцелует, а потом снова спиной к себе развернет. Прижмется. На стол может швырнет и брюки вниз дернет. А у меня там трусы ужасные… Ему же все равно? Или пусть трусы тоже сразу сдергивает, вместе со штанами, чтобы не успел разглядеть... Господи, я вот сейчас фантазирую или боюсь этого? И правда разворачивает - вместе с креслом. Только к себе. На соседний стул садится, напротив. Теперь я не могу не смотреть. Не имею права прятаться. У Позднякова насмешка в глазах. А у меня, наверное, уже все лицо красное. Мне кажется, что он понял, о чем я думаю. По моему лицу увидел, что именно я представила, увидел и смеется надо мной. Сколько у него этих баб, которые текут в его присутствии? Собственная грубость отрезвляет. И заставляет, наконец, открыть рот. - Я не могу к вам ехать, - после долгого молчания голос сиплый. - Почему? - а у него - негромкий, но уверенный. - Как вообще вам такое в голову пришло? Какая помощница? Что я могу… Да и я на издательство работаю, не на вас, чтобы вот так мною… управлять, - прорывает меня взволнованным. - Мне в голову много чего приходит, - он тонко улыбается. А меня вдруг шарашит мыслью, что если не одна я здесь фантазирую? - И я никогда не делаю ничего, что не нужно именно мне. Помощница действительно нужна - работы много, не только с новыми текстами. А вот в это верю. Что всегда и всё для себя любимого. И что нужен кто-то в помощь - я вообще полагала, что помощник или секретарь у него были. Поздняков не только книги писал, но и критические статьи, рецензии, лекции записывал. Бизнес, кажется, вел какой-то. Вряд ли он мог обходиться совсем уж без сотрудников при всей его гениальности. Только в доме у него никто не жил... - Но от меня какой прок? - получается горько. Крик души почти. И не относится этот крик к Позднякову. Хуже всего - он и это понимает. Медлит чуть. И с уже привычной насмешкой уточняет: - Ты же редактор? - Д-да… то есть нет. Я училась, но пока что эта должность… - Вот и всё. - Что? - Всё. Сними очки. - Ч-что? - И волосы распусти. Кажется, я только и могу, что глупо открывать и закрывать рот, и в такт этому хлопать глазами. Странный диалог, странное требование без какого-либо перехода… Одно не странно, что я, как завороженная, резинку с волос стягиваю. И очки. У меня нормальное зрение, они просто солидности придают. И чувство защищенности. А так… Я как ладони. Обнажена. Оголена. Прикоснись кто ко мне - больно будет. Обоим. Не прикасается. И у меня вырывается жалобное: - З-зачем вы это все? - Тебе знать надо? - Да! - Чтобы спокойней было, чтобы не бояться, чтобы безопасно? Обязательно нужны все причины и следствия? Может тебе еще и отчитаться о моих планах? - Д-да… То есть нет! То есть я хотела бы понимать точно... - Так не будет. Решай, исходя из того что есть. Но дважды не предлагаю. И кстати... Он придвигается еще. Наклоняется. Глаза его близко-близко - как вчера были. И снова с нечитаемым выражением. - Не выдумывай лишнего. Если мне понадобятся сексуальные услуги, я получу их другим образом. Черт. Это хорошо или плохо? Что меня он не рассматривает как сексуальный объект? Все-таки я неисправима… А Поздняков встает. Больше не смотрит на меня, из кабинета выходит. Сижу оглушенная. Что это было? И что делать? Я точно понимаю - меня уволят. Найдут за что. Если я откажусь от этой поездки к Позднякову - уволят за отказ. Не откажусь и поеду - потом, когда снова вернусь в офис, сделают все, чтобы я не работала здесь. Чтобы забыть об этом шоу. О том, что какую-то Искру противопоставили всему издательству. Но раз результат один, зачем тогда мне ехать куда-то? В тот волшебный дом? В котором все так быстро становится с ног на голову? Не поеду. Нельзя мне. Я и так ненормальная становлюсь, когда его вижу, а если буду видеть часто, потом никто уже не вылечит. Он как яд - принимать стоит в гомеопатических дозах и, желательно, только через книги. Не вживую, нет. Я еще какое-то время сижу. Жду, наверное, что вернется главный и что-нибудь мне скажет… определенности жду, да. Но не дожидаюсь. Возвращаюсь на свое рабочее место и достаю чистый лист бумаги... - Искра, я приехала! - радостный возглас сестры настолько не совпадает с угнетающим словом “Заявление” на белоснежном листе, что я какое-то время пыталась соединить две реальности. Голос в телефонной трубке и мое намерение свалить подальше из этого дурдома. И плевать, что декабрь месяц. Что скоро Новый год, корпоратив с беспроигрышной лотереей. Премию вроде обещали, которая мне точно не грозит с таким вот словом на листе... Ну и что. Во мне поднялось достаточно столь редкой злости. На глупость свою и беззащитность перед обстоятельствами. Зато все еще оставалось надежда, что я была хорошая девочка и Дед Мороз довезет таки мой подарок. Разрулит все эти неприятности, и в Новый Год я войду уверенно и с улыбкой, а не безработной, одинокой и потухшей. - Ты там уснула, что ли? - продолжал звенеть в ухе Марьянин голос, - Я говорю, что стою на другой улице, ты же знаешь, у вас там не припарковаться, а внутрь заезжать дорого. Добежишь ведь? Вздрогнула, припоминая, как ветрено и холодно сегодня. На часы глянула - уже обеденный перерыв… заканчивается. Я и не заметила. И оделась быстренько. Приволокла чехол - значит отнесу. Не переломлюсь… Что-то было в этой мысли, что-то, уколовшее прямо в грудь. Туда, где и так болело со вчерашнего дня. Оседало мутью. Но я решила потом ее додумать, мысль эту. В спокойной обстановке. На улице и правда мрак. Всегда удивляюсь: почему в Европе зима - это красивые пушистые снежинки, огонечки и радостные лица, обрамленные яркими шерстяными шарфами и шапками? А у нас все стылое, серое и черное… здания, дороги, машины, одежда. Мысли у людей. Хотя чему удивляться? Сама такая. С мыслями так особенно. Зато ничем не выделяюсь, да. Прям часть социума. Маленький винтик в большом механизме, пока что достаточно новенький, ладный и блестящий, чтобы его не отправляли на свалку. Неплохо же? Марьянка сидела в прогретой машине и курила, едва-едва приоткрыв окно. С идеально уложенными волосами, накрашенная, в распахнутой шубке. Машина и шубка досталась ей от бывшего мужа. Сестра на два года была меня старше, но замуж уже сходила. И развелась. Последнее все комментировали, что “время сейчас такое”. Первое “ну конечно, к Марьянке очередь выстрается, не упустит своего женского счастья”. Мне доставалось только “Искра, а ты вообще собираешься на личную жизнь внимание обратить? Часики тик-так”. Мы обе сейчас одиноки, но отношение к этому одиночеству будет ой какое разное, когда узнают, что я с Виталиком рассталась. Тоску внезапно почувствовала. А потом и раздражение на удовлетворенное Марьянино: - Растрепа. Кто ж ходит так с распущенными волосами? Ты их собирай хоть... Собирай. Рука дернулась рефлекторно и коснулась спутанных и каких-то влажных прядок, торчащих из-под шапки. Они и были собраны, только Поздняков сказал распустить. А я такая послушная девочка… Снова укололо в районе груди. Я руку медленно опустила, ничего так и не сделав. - Так, платье давай мне, а то некогда сегодня. Суета весь день. А туфли не догадалась положить, да? Надо было тебе сразу сказать… Ладно уж, найду. Как у тебя дела, кстати? - спросила совершенно равнодушно, уже поворотник включая. - Нормально, - ответила, сглатывая ком в горле. - Ну беги, пока-пока. Беги. Собирай. Сделай. Расскажи. Дай. Как давно люди разговаривают со мной исключительно в повелительном наклонении? И как давно это стало нормой жизни? Я не бегу назад. Не иду даже. Просто ноги переставляю. Я будто в аквариум погрузилась глубоководный и теперь каждый шаг и вдох с трудом дается. Или я давно так? - Искра, тебя зачем звали-то? - и не заметила, что вернулась в издательство. К своему столу. На автомате. И Катька тут как тут. Похожа, кстати, на сестру мою. Не внешне - манерами. Этого я тоже не замечала. - О чем вы там с редакторами так долго общались. О… - она взгляд на лист бросает и округляет глаза. И рот. И от удивления, и от предвкушения, что вот, сейчас, ей что-то жареное подадут, - Ты что-то не то сделала? Они тебя увольняют, да? О-о... Ну ты правильно, что решила заявление “по собственному” написать, легче будет объяснить следующему работодателю... И лист мой подхватывает, вдруг еще там что прочитает кроме единственного слова. - Отдай. Это не твое. - Чего? Я выдергиваю лист из рук коллеги, хотя он мне и не нужен особо, таких сотню за час напишу. Но он - мой. А она… она вдруг начинает все символизировать, что я в своей жизни уже ненавижу почти. И не хочу. Не хочу, чтобы Катька к моим вещам прикасалась. Ко мне лезла со своей псевдо-доброжелательностью. Я же уходить отсюда собралась - так какая теперь разница, в каких отношениях с ней останусь? - Не твое, говорю. На лист смотрю, а на слегка опешившию Катьку - нет. Демонстративно сминаю его. И в мусорку вышвыриваю. А потом букет вытаскиваю из воды и в несколько движений стряхиваю капли. Так что они попадают и на отшатнувшуюся коллегу, и на мой стул, стол. Хорошо что не разделась - одеваться не придется. - Я плохо себя чувствую. К врачу поеду. Справку принесу, - сообщаю непосредственной начальнице, которая по соседству сидит. Не слушаю даже, что она начинает говорить. Нет у меня сил еще и ее слушать. Или с заявлением сейчас об увольнении возиться. Силы остались только на то, чтобы вниз спуститься, на улицу. Снова. И позвонить Гельке, которая терапевтом работала. - Помнишь ты говорила, что если мне справка понадобится, ты нарисуешь? - Конечно, - радостно подтверждает подруга, - и ты, кстати, единственная, кто этой возможностью не воспользовался. - Неудобно было… - Неудобно ей, - проворчала Ангелина, - Тут уж выбирать надо - или стыд с совестью, или все остальное. Искр… а чего голос такой? Что-то случилось? Не просто так же ты справку просишь... Помедлила. И вздохнула: - Не просто. - Тогда, как врач, я тебе прописываю вечер в нашем доме и пару-тройку рюмочек, - совершенно серьезно говорит подруга. - У меня как раз укороченный день. Хочешь вместе заберем мелкого из сада пораньше и ко мне? - Очень хочу, - смаргиваю подступившие слезы. И чувствую, что в этом бесконечном московском мраке хоть какой-то появляется просвет. *** Никогда не буду больше пить. С врачами - особенно. И верить, что “у меня такая ядреная смесь есть на утро - похмелья не будет” тоже не буду. И соглашаться. Например с "отличной идеей" - уложить ребенка и достать еще одну бутылочку. Ма-аленькую совсем, зато коллекционную. На юбилей свадьбы подарок, который не состоялся и не состоится уже. И о позоре с бывшим рассказывать тоже не буду. Или позоре бывшего? Запуталась. Ну да, и осознавать среди ночи, что номер Виталика пусть не у меня, но у подруги сохранился тоже не стоило. Как и проводить параллель с Ангелининым бывшим мужем. Теперь остается только мрачно сидеть за столом, давясь горячим сладким чаем. И воспоминаниями о том, что мы делали. И друг на друга поглядывать - кто тут бОльшая дура? Хорошо что Антошка этих переглядываний не видит. Его уже соседка увела, с которой детей в сад по очереди водят. - А я считаю, что если ты можешь после расставания не следить за своим бывшим в соцсетях, если не звонишь ему больше никогда и не пишешь, то ты круче супергероев Марвел, - бахнула в итоге размышлений Геля по столу. Кулаком, - Но мы с тобой обычные русские бабы. Так что... Так что мы отследили. И позвонили. И написали. Я покосилась на ее телефон, на котором было минимум двенадцать звонков Степе, Антошиному отцу. Вспомнила все выражения, которыми этого Степу припечатали ночью. Хотя он неплох в общем-то был, там просто своя история… Перечитала несколько простыней в сообщениях Виталику, в которых острая на язык Ангелина вообще не стеснялась - и его напуганные, а потом и раздраженные ответы. Застонала и глаза руками закрыла. Стон отозвался тупой головной болью - ядреная смесь от похмелья все еще не действовала. Может и не подействует. А закрытые глаза хоть и ограждали меня от компрометирующих записей и стопки смятых листов, на которых мы тренировали мое заявление об увольнении - с подробным перечислением всех причин - и то, что я должна сказать Позднякову о его предложении - с подробными пояснениями тоже - но никак не могли стереть память. Которая стала кристально-ясной, в отличие от всего остального. - На работу-то пойдешь? - вздохнула подруга. - Мне кажется я пьяная еще, - вздрогнула от ужаса и головой помотала отрицательно. Ох, не надо было ничем мотать. - Мне к часу. А тебе я и на сегодня выпишу больничный. Но дальше… Искра, ты же не можешь прятаться у меня вечно. А хочется. Я понимала, что даже какой-нибудь воробышек выпавший из родительского гнезда был смелее, чем я. Но можно мне еще пять минуточек? Мне дали даже больше времени. А потом выпнули таки из дома с наказом возвращаться только с новым мужиком и новой работой. И поэтапным планом, как этого добиться. На все том же мятом листочке. Написанным врачебным почерком, да. Геля она такая. Не забудет. Потом еще позвонит раз десять, чтобы убедиться, что я все выполняю. Не знаю, что уж она во мне нашла, но вот я ее считала офигенной. Яркая, колкая, уверенная в себе, смешливая, мягкая где надо, и очень мудрая… когда не названивает бывшему. В общем такая, какая и должна быть лучшая подруга. И какой хотела бы быть я. Мы встретились три года назад на какой-то студенческой вечеринке. Геля после полуторагодового декрета с трудом, но поступила в ординатуру, и решила по этому поводу наконец “выйти в люди”. А я пришла в надежде сойтись с парнем, который мне нравился. Только тот парень сошелся поближе с кулаками другого гостя, и новоявленному специалисту пришлось вспомнить навыки по травматологии. Так и познакомились - я таскала ей зеленку и воду, как бойцы таскают снаряды. Попутно разочаровываясь в визжащем пациенте, которому обрабатывали ссадины, и очаровываясь будущим врачом. Помахала Ангелине, которая к метро побежала, и лист развернула. Хотя первый пункт я и так помнила - сменить имидж. Потому что по мнению моей подруги внутренние изменения, в которых я нуждалась, надо подстегнуть внешними. Хихикнула, прочитав, как она это записала. “Купить блядскую одежду”. Помнится год назад, когда Геля развелась со Степой, она обрезала свои роскошные волосы и перестала носить платья, променяв их на куртку косуху, джинсы и грубые ботинки. Подстегнула так подстегнула… Только внутренне не стала “лесбиянкой и феминисткой”, как грозилась. И меня радовало, что сейчас она снова чуть отрастила волосы и вспомнила, как ей юбки идут. И ничего блядского я покупать не собиралась. Но кое-чего мне захотелось… *** Три крохотных вышитых розочки на совершенно прозрачной розовой ткани - ничего не прикрывающие цветочки, подчеркивающие сосок. Бархатные лямки чуть более яркого цвета. Такие же прозрачные трусики совершенно обычной формы. И от этого еще более провокационные. Комплект для девочки которая очень старается быть хорошей. Но уже не получается. И второй… из переплетения множества черных резинок. Широких, не оставляющих следов. Но на тело будто плети легли и опутали. Их чтобы даже надеть пришлось воспользоваться помощью милой девушки-консультанта - настолько непонятно было, куда какая петля. А уж чтобы попросить для примерки - собрать всю мою похмельную дерзость. Розовый меня очаровал. У меня никогда не было чего-то настолько невинного и порочного одновременно. Черный… в черном я сама себя пугала. Точно плохая девочка. В любом случае это белье, которое не снимают. Или рвут на тебе, или отодвигают в сторону, делая частью игры. В таком и надо стоять перед мужчиной. Или лежать… Я провела руками по бедрам, по животу, поправила плетение, представляя, как это могли бы делать мужские руки. И дрогнула - так легко оказалось представить его руки. Полумрак и тяжелые, бархатные шторы примерочной дорогого магазина подстегнули и без того распоясавшуюся фантазию. О том, кто мог бы зайти сюда. Не спрашивая разрешения. Поздняков может… и ему позволили бы. Не пикнули. Он был бы, конечно, в костюме. Не садился на лавочку, нет, встал бы позади. Перекрывая пути к отступлению. И смотрел на меня в зеркале. На то, как я примеряю разные лифы. Как наклоняюсь, снимая трусики. Как поднимаю ногу, надевая новые. Он замечал бы все. Как напрягаются мои соски. От взгляда его и от трения жесткого кружева. От того, что я сама, специально их задеваю. Как я смущена. Щеки покраснели, а дыхание тяжелым сделалось. Прерывистым. И запах моего возбуждения… Как я не выдерживаю порой и закрываю глаза. Чтобы хоть ненадолго спрятаться от него. А потом распахиваю резко, пугаясь, что он куда-то делся. Как расправляю на груди шелк. Или прозрачные вставки. По спине мурашки бегут от удовольствия. Пояс кручу в руках, не понимая, как его застегивать - он точно знает, да. Но не помогает мне. Ждет, чтобы я сама… Жарко становится. Волосы подобрать приходится. И вздрогнуть от дуновения прохладного воздуха на взмокшей шее, так что все волоски на ней дыбом. Губы пересыхают. Я облизываю. И черный комплект надеваю. Путаюсь в плетениях, но справляюсь. Несколько полос перекрещивается на бедрах, несколько поддерживают чашечки лифа. Кожа будто светлее становится на контрасте с глубоким черным. А тело - более женственным. Красиво очень. Ему тоже нравится. Один только шаг делает. Кончиками пальцев по руке ведет от косточки на запястье до плеча. И вслед за этим движением - моя дрожь. А потом скользит по лифу, намеренно не дотрагиваясь до сжавшихся вершинок и руку на живот кладет. По-хозяйски. Легким толчком в себя впечатывает и смотрит какое-то время на нас в зеркале. Он - полностью одетый, обутый. И я - босая, в одном только белье, с блестящими глазами. Распластанная на нем. Голову ему на плечо откидываю, тоже смотрю… На его пальцы, которые под трусики пробираются… - Как вам размер? Все подошло? Вздрагиваю от вежливого вопроса консультанта и губу прикусываю, чтобы не застонать от разочарования. И тут же вспыхиваю, осознав, что я в подробностях представила… У меня немного времени уходит на то, чтобы снять с себя все и одеться. И купить эти два комплекта - розовый и черный. И запретить себе даже думать о том, чтобы оставить потраченные накопления там, где они лежат - на карте. Ведь неизвестно что у меня будет с работой и деньгами дальше. Мне надо. Маленькое безумие… но надо. И вот это белье тоже нужно. И я даже не позволю ему отлеживаться в отдельном ящике в комоде. Буду носить. Я вышла из магазина с улыбкой. От похмелья даже следа не осталось, на работу ни уже, ни еще не собиралась, пункт первый из Гелькиного списка я выполнила - на свой манер. Да и вообще, жизнь налаживалась… К тротуару, на котором я стояла, резко вырулила машина. Посигналила. И в тот же момент в кармане зазвонил телефон. Адреналиновая игла - Не волнуйтесь, мы заставим её. Мне все не нравится в этой фразе. Тон, будто собеседник считает сказанное хорошей шуткой. Предположение, что я могу волноваться. Вот это "заставим"... Словно мне нужны люди, которые появляются у меня на пороге вынужденно. Нет, они должны хотеть там оказаться. Да и сам разговор не нравится. Похоже, девочка решила сбежать. Потому что поверить, что она "приболела " я не могу. Сбежа-ать… От меня. Теперь я чувствую азарт охотника. Мне нужен помощник, да, но это не обязательно должна быть Искра. Просто нравится раздражать окружающих, поступая так, как они не ожидают. Всегда интерес просыпается - как отреагируют? И что произойдет с их отношением друг к другу? Этот интерес меня и держит в моей профессии. А ведь не так просто испытывать его. Я много знаю людей, которые ближе к сорока вынуждены искать свою адреналиновую иглу. Менять семьи, подсаживаться на экстремальный спорт, идти во власть или развлекаться совсем не одобряемыми обществом способами. По сравнению с ними я выглядел почти хорошим… хотя никогда не собирался им быть. - Пришлите мне её номер телефона. Я сам проинструктирую Искру, как действовать дальше. Озадаченное молчание. Я знаю что он думает - то же, что и большинство. Что я просто наглый мудак, которого не волнует, что говорят собеседники. Который не слышит ничего, кроме того, что хочет слышать. Вообще с самим собой ведет беседу... В целом, они не ошибаются. Я и не пытаюсь притворяться, вот только причина не во мне и не моем характере. Пока наивные девочки визуализируют мечты, представляя, что у них уже все есть, я разговариваю с людьми, считая, что они уже мне все дали. Выполнили то, на что я рассчитывал. Минуя стадию запроса. Прям слышу, как ворочаются заржавевшие шестерёнки в его голове. Искра явно не согласилась на мое предложение, но до тех пор, пока она мне не сообщит это по телефону, главный вроде как может держать лицо. Притворяться, что он имеет авторитет и вес в своей редакции. - Против правил издательства сообщать личные данные сотрудников… - думает, что нашёлся. - Ну вы же дали сотруднику мой личный адрес, - возвращаю любезное. Молчание. То самое, за которым стоит: “Да пошел ты на хрен”. Но у него гонору не хватит сказать так. Или пойти со мной на открытый конфликт. Хотя, по факту, для издательства потеря одного из топовых авторов в моем лице не критична - не на мне они зарабатывали. Это я на них зарабатываю. Но для главного моей редакции это означало удар по имиджу. А репутацию свою он не хотел терять больше, чем приличные девочки - невинность. Интересно, а Искра… - Я вам сейчас все отправлю. И не сомневался. Отключаю телефон. В окно смотрю. Пробки эти дурацкие… второй день подряд я в городе, пусть повод относительно нормальный. Но становиться частью человеческого муравейника никогда не доставляло мне удовольствие. Друзья называют меня мизантропом. В глаза, в отличие от прочих. И я не отказываюсь от этого звания. Психически я достаточно устойчив, чтобы моя неприязнь к людям - в целом - не превратилась в расстройство. А то, что я тщательно отбираю тех, с кем общаюсь, скорее, плюс. Как и то, что открыто презираю распространенные человеческие ошибки и слабости. К своим я тоже неумолим. На телефоне всплывает окно входящего сообщения. Вот всегда бы так оперативно… И тут же - звонок. По другому поводу. - Ну ты где? - Если бы ты женился пореже, приехал заранее. А так не вижу смысла торопиться - может к разводу успею. Все равно все в одном ЗАГСе делаешь… - Козел ты, Поздняков,- смеется Тимофей. - Все равно поторопись - я считаю твое присутствие хорошей приметой. Отключается. Невольно сам улыбаюсь. Мой друг - полная мне противоположность. Да хотя бы в том, что старается сделать людей счастливыми. В том числе девиц, с которыми спит. Четвертая будет осчастливлена через полчаса - не удивлюсь, если на свадьбе будут присутствовать три предыдущие. Тимофей умудряется их не только подкармливать после расставания, но и дружить как-то. Я по-честному этого не понимаю. Может потому мы так долго и общаемся - все еще надеемся обратить друг друга в свою веру. - Долго еще? - торопливостью невольно заражаюсь. - Через пятнадцать минут будем на месте, - уверенно отвечает водитель. Киваю молча. И снова телефон беру в руки. Не привык без дела сидеть. Чертов колдун Он - чертов колдун. Иначе как еще объяснить, что все мысли мои - о нем? Что я, когда наедине с ним - в своей голове, в его книгах - полностью отключаюсь? Когда я мечтаю о нем - ничего не вижу и не замечаю? Хотя уже поняла, насколько сложен... насколько не-мой Поздняков. Все равно ныряю в него, даже когда рядом нет... И возвращение в реальный мир - автомобильный гудок, окрик, звонок телефона - как пощечина действуют. С размаху. Снегом и ветром в лицо. С ноги. Пакет фирменный едва не роняю на асфальт, пытаясь одновременно телефон достать, шарф спадающий закрутить и понять, не мерещится ли мне сестра. Это - ее машина, и ее же вопль: “Садись, скорее, здесь стоять нельзя!”. И сигналят другие автомобили, которые тоже знают - нельзя. А мама что-то говорит, я же на звонок отвечаю на автомате - раз звонят, то надо принять звонок обязательно, хоть ни слова не понимаю, не слышу. И это мама. И шарф все таки падает. Я наклоняюсь, подбираю, чтобы какофонию вокруг остановить, прыгаю в машину, которая тут же срывается с места. Увозя меня… да не знаю, куда увозит. В любом случае, подальше от кофейни, в которой я хотела и кофе, и пироженко... Я даже вдохнуть не успеваю, только ошалело сижу, пакет, сумку и шарф прижимаю к себе. Как я здесь оказалась? Почему меня спрашивают со всех сторон требовательно? Как можно было встретить меня случайно в таком огромном городе? - Ты что здесь делаешь? Посреди рабочего дня, а? - требует ответа сестра. - Искра! Ты чего не говоришь ничего? Я не поняла, что за шум? Что происходит?! Мамины вопли - хотя нет, она не вопит у нас, возмущается громко - Марьяна тоже слышит. Телефон забирает у меня. Требует пристегнуться - а то автомобиль пищит - и говорит матери, что перезвонит со своего. По громкой связи. И перезванивает тут же, не дав мне отдышаться. - Ма-ам, Искра в машине. У меня. Я представляешь, ее на улице встретила, возле торгового центра! Совсем на другом конце Москвы, чем ее работа! - Как так? Что случилась? Ты что заболела? - мамин голос начинает сочиться неподдельной заботой, и мне вроде приятно должно быть - беспокоиться ведь - но почему-то неприятно. - Здоровой как лошадь выглядит, - Марьяна не дает мне и рта раскрыть и не выбирает выражений, - А что она здесь делает сейчас разберемся. Ты прогуливаешь? Или что похуже произошло? Тебя уволили? - Как уволили? - ахает родительница, слыша, почему-то, только последние слова. И веря сразу в худшее. - Что ты такого сделала? - Вот и я пытаюсь понять, только Искра молчит... Я молчу, потому что вы и слова не даете вставить! Я молчу, потому что вы уже сами все решили, сами удивились, сами вынесли вердикт “виновна”, и даже моё присутствие не понадобилось. Оно и не помешало! Пальцы стискиваю. Шарф в сумку запихиваю - пока удавкой на шею Марьяны не накинула. Пальто расправляю. Открываю рот… и закрываю. Нет уж, никому ничего доказывать не буду. Оправдываться. Объяснять. Им есть о чем поговорить- пусть разговаривают. Это они глупо будут выглядеть, когда расскажу, что происходит… А вообще, не буду рассказывать. Никого особо не интересовало, что именно происходит в издательстве, их интересовало только, почему я не сделала головокружительную карьеру. Вот пусть и дальше не интересует. Я спустя какое-то время понимаю только, что в машине повисло молчание. Марьяна выжидательно на меня посматривает, а в телефоне не менее выжидательно мама дышит. Они похожи - мама и сестра. И внешне, и по характеру. Я больше в папу пошла, и вообще - папина девочка. Мама шутила иногда, что они детей поделили. Я не смеялась почему-то. - Меня не уволили, - сказала спокойно. А потом соврала, да… ну пусть будет представила в несколько ином свете, - Мне отгул дали. За одно сложное дело. Вот я и пользуюсь. - Ты не врешь? - хмурится Марьяна. - У тебя точно все в порядке? - вторит ей мама. - У меня все замечательно, - улыбаюсь через силу. - И можно меня, наконец, высадить, Марьян? Я еще планировала... - Нет, погоди, - она меня не слышит. Как всегда не слышит - делает что сама считает нужным. Выруливает и вливается в поток машин на проспекте. Марьяна едет по своим делам, и плевать, что мне совсем не нужно в ту сторону. - Все это странным выглядит. И ты выглядишь странно. - Это как? - раздражение прорывается. - Я чешуей покрылась? - У тебя ПМС что ли? - мгновенно реагирует на мой тон. - Девочки, только не ссорьтесь! - выступает миротворцем мама, - Я вам запрещаю! Угу, всегда запрещала. Потому что раз мы сестры - обязаны любить друг друга. И не имеем права ссориться. Делить что-то или кого-то. Игрушки, платья, парней. Потому всегда тот, кто понаглее забирал. Это не я… Почему я об этом думаю? “Потому что это всегда сидит внутри тебя”, - услужливо сообщает внутренний шепот. - Я тебя не узнаю, - обвинительно сообщает мне сестра. Я сама себя не узнаю. Но… я вообще себя знаю? - Нет ничего такого, чтобы сказать самым близким, что у тебя проблемы, - назидательно продолжает. Она всегда умела говорить на публику то, что надо. И мама восторженно поддакивает, - Мы для того и семья, чтобы помогать друг другу. Особенно младшим. Если что-то происходит у тебя на работе - просто скажи. Придумаем, как выкрутиться. В конце концов ты там всего лишь девочка на побегушках, думаешь не найдешь подобную работу? Она может все и правильно говорит, но… Не так. Это не забота. Это не любовь. Это даже не беспокойство за близкого человека. Это желание в очередной раз поставить меня на место. Не надо, спасибо. Я и так знаю, что мой жизненный рейтинг крайне низок. Не обязательно указывать мне на это снова. Да и вообще… - Кто бы говорил… - говорю тихо. - Ч-что? - Ты-то сама кем работаешь? - Девочки, о чем вы там болтаете? Мне не слышно! Болтаем, угу. Сейчас, похоже, будем болтать обо мне и моем “странном” поведении. Или о том, что я Марьяну, “личную помощницу руководителя” смею считать такой же девочкой на побегушках. Она рот открывает, да. Но в этот момент мой телефон звонит снова. Смотрю. Я терпеть не могу незнакомые номера. На экране цифры вместо имени несут или опасность, или предложение сходить на бесплатный массаж лица. А всем известно - туда зайдешь и не выйдешь, пока не купишь косметику на миллион. Не выпустят. Но сейчас я буду рада даже магазину в телефоне и “уникальным предложениям по кредиту”. Лишь бы отвернуться от Марьяны Бешеной. - Алло! - почти кричу. И чувствую, как крик замирает, а меня попеременно холодной и горячей волной окатывает. - Искр-ра-а... Его голос я сразу узнаю. Хотя никогда по телефону Позднякова не слышала. И хорошо, что не слышала - так он оказывается непозволительно близко. Будто рядом сидит и мое имя тянет. Глубоко, вибрирующе, чтобы до нутра - и по венам растечься. Всего одно слово, и я снова выбываю из этой реальности. Не задаюсь вопросом, как и почему мне звонит Поздняков, хотя он вообще не должен мне звонить. Не положено. Пугаюсь этого звонка и своего имени, прокатанного по языку мужскому. Так, что во рту пересыхает, конечности сводит. Позвонил мне… Сам! Что бы сделала нормальная двадцатичетырехлетняя женщина? Поздоровалась и спросила, по какому поводу набрал. Спокойно и уверенно… даже не так, с ноткой холодного недоумения. Что делаю я? Забываю о нашем с Гелькой решении, что я больше не дура, а Снежная Королева. Недоступная. Всех неугодных в стенку из льда заковывающая. Забываю, что я по возрасту все-таки ближе к нормальным женщинам, а не к малолеткам психованым. И... в ужасе сбрасываю звонок. Еще и телефон в карман прячу, застежку на кармане застегиваю. Чтоб не пробрался. Ни голосом… ни собой. Потому что я не забываю - Марьяна все еще рядом, мы стоим в пробке, и выбраться отсюда, не ответив на миллион вопросов и не услышав миллион гадостей, не удасться. Потому не могу я сейчас ответить. Я рядом с Поздняковым - как выяснилось, с его голосом тоже - не могу ни думать, ни дышать. Ничем хорошим такое не заканчивается. Нельзя говорить с ним, когда сестра и мама рядом. Это - моё. Даже в таком виде. И с ними я не поделюсь. Слабостью своей очередной тоже не поделюсь. Нельзя чтобы видели, как не могу я совладать со своим глупым сердцем. Оно, кажется, в пятках колотится. Хотя приказано ему было забыть об этом человеке. Потому что он - циничная льдышка. Людей ни во что не ставит. Ужасный он. И вообще… ест на завтрак девственниц и закусывает на обед редакторами. Не могу с ним разговаривать, да. Но хочу ка-ак… - Высади меня. - То есть после того, что ты мне наговорила, собираешься просто сбежать? - шипит Марьяна. И мамины лепетания тут же подхватывают это шипение. Но я отмечаю это вскользь. Фоном. Так меня пришибло звонком. Зато мой голос - громкий, немного каркающий. - Прижмись к обочине и высади. Иначе я просто открою сейчас эту дверь - будешь ты в этот момент ехать или нет - и выйду. Ошеломленное двойное молчание. А потом, сквозь стиснутые зубы, выруливая резко вправо: - Ты ненормальная вообще! Да иди куда хочешь, тоже мне... Я ведь и правда готова выйти - так все достало. Выскакиваю, прижимая к себе свои вещи, не прощаясь. На тротуар перебираюсь, в тень домов. Дышу холодным, загазованным воздухом - глубоко дышу. В надежде что холод прочистит мне мозги, а гадость, разлитая в нем, вытравит то, что поселилось внутри меня. Не помогает. Но я хотя бы успокаиваюсь. Успокаиваюсь же? Еще немного… И перезваниваю. Отрепетировав раз сто, как я скажу: “Здравствуйте, Владлен Матвеевич, прошу прощения, что не смогла говорить” Черт, он же не любит, когда к нему Владлен обращаются - видела как морщился на одном из интервью... - Здравствуйте… простите… Влад Матвеич, я… - получается в итоге. Как бы ни репетировала, поверить, что он ответил на звонок все еще сложно. Сложнее даже, чем поверить, что позвонил. - Ты...? - спокойно и как-то насмешливо уточняет Поздняков. - В метро ехала! Вот связь и прервалась! Но сейчас я могу говорить… - В метро? А мне сказали, что заболела. Черт. Дура. И не просто рядом с ним - по жизни дура. Сержусь на себя, на него - что самое худшее, похоже, достает из меня. И на волне этой сердитости бурчу. - От врача ехала. - Помог? - Что? - Не что, а кто. Помог врач тебе? Он знает. Он знает, что я вру. И вообще, похоже, все знает - даже то, в чем я еще не уверена. Тогда что мне терять? Я же у него и не собиралась работать, вообще нигде не собиралась - вот и не буду. Можно не просто уходить, но и дверью хлопать. Так чтобы окна дребезжали. - Помог, - говорю резче. - А вы звонили… - Звонил. Хотел сказать, что отправлю тебе на электронку договор. - К-какой договор? - я так сбита с толку, что забываю мямлить и волноваться. - Двусторонний, - он будто даже удивляется, почему я удивляюсь, - Между мной и тобой. - Не понимаю... Потому что я и правда не понимаю… ничего. - Как всегда - права, обязанности, - скучающе продолжает Поздняков. - Чтобы ты не разглашала сведения… - К-какие?! - … никакие. Ну и не домогалась… - К-кого?! - … никого. Правки не принимаются, но вопросы можешь задавать. Или не задавать. Инструкции, что брать с собой, тоже там есть... До меня, наконец, доходит. Поздняков издевается. Ну или у меня вырезали часть мозга, отвечающую за вчерашний день. Ту, в которой воспоминания, где я соглашаюсь на его предложение. Или это какая-то изощренная игра? Сделать вид, что я уже согласилась и таким образом запутать меня? Чтобы что? Чтобы и правда согласилась? В жизни не поверю, что я ему настолько нужна. Столько сил потратить... Или в издательстве сказали, что я готова приехать… может даже переехать? Они ведь меня за бесправную рабыню держат. Они могли... продать. Но я не собиралась поддаваться. Продаваться тоже. Нет. Так ему твердо и скажу: “Нет”. Как собиралась. У меня даже на листе написано. Послать не пошлю, как Ангелина советовала - не посылают таких, как он. Чревато. Но откажу... В детстве, если я не была уверена, что выбрать, монетку кидала. Но не для того, чтобы орел или решка мою судьбу решили. Я конечно загадывала, на какой стороне какое решение, но если чувствовала острый укол разочарования, видя результат, понимала - не моё. И делала противоположное тому, что выпало. Это меня дедушка научил. Работало. Вот и сейчас, вроде решение приняла, рот открыла, чтобы сказать свое твердое “нет”... И тут же тоска обуяла. Что не увижу больше Позднякова вживую. И дом тот, волшебный, не увижу никогда. Не узнаю, каково это - жить в таком доме, пусть и временно. Не стану причастной к чему-то великому… к новой книге, например. Не одной может даже. Не приближусь к нему так, как никогда и не смела мечтать. Хоть сколько заявлять можно и на листочках писать, что он меня не достоин. И пускай идет подальше со своими предложениями. Но в душе… в душе я же понимаю, что просто боюсь. Боюсь его настоящего. Боюсь разочароваться. И снова не в нем - в себе. Окончательно. Боюсь того, что выяснится - это я его не достойна. Даже рядом находиться... Потому я молчала. Стояла и в никуда смотрела. Дышать иногда забывая, да. И Поздняков молчал, но так громко, словно понимал - его слова прошлые на почву благодатную упали. И тут же проросли. Насквозь. - Я же не согласилась на ваше предложение, - шепчу через силу. Заставляю себя. Шепчу... потому что вдруг он услышит и трубку положит? И все закончится. Все-таки я непроходимая дура. Никакая монетка не поможет. - Это было не предложение. - А что? - Всего лишь выбор. Вздрагиваю. Выбор... Может ли один человек читать мысли другого? Ученые утверждают, что нет. Но прямо сейчас, когда я далеко от него, мне почему-то кажется, что он не только мысли мои прочесть может… Он знает меня. Лучше, чем я себя. Знает, что я на самом деле хочу. Пора остановить это безумие. Я же точно так протопчу себе в психушку дорогу. Буду там ходить с поднятыми как у зомби руками и скандировать “Поздняков. Поздняков”... Однажды, совсем давно, я съела очень много мороженого. Несколько пачек за раз. Не помню по каким причинам - то ли в знак протеста, то ли на спор. Зато помню, что было очень-очень вкусно. А дальше у меня разболелся живот, началась ангина, да такая, что в больницу уложили. С уколами и всем сопутствующим. Кошмар это был. С тех пор я мороженое не люблю. Почти никогда и не ем - даже вкус его разлюбила. Может мне так и надо с Поздняковым? Наесться его, чтобы затошнило. И никогда-никогда больше не захотелось видеть. До дна выпить все, что он мне предлагает. Ощущение беспомощности перед лицом надвигающегося цунами. Его непробиваемую уверенность - и мою слабость. Его способность слова составлять не только в предложения, но и использовать каждое мое слово против меня. Его непредсказуемость и циничность. Выпить, отравиться и излечиться таким образом. - Да, - выдыхаю. Всему этому. - Что именно “да”? Всё ведь он понял. Но каждую секунду требует, чтобы по его правилам играла. Произнесла вслух то, что произносить не хотелось. Не просто роспись под невидимым пока договором поставила, но еще и внесла туда паспортные данные и адрес проживания. Он все понял, будто не сомневался, что я в итоге скажу. Интересно, каково это быть Поздняковым? Получать все, что хочется? - Да, я соглашусь на ваше предложение, - выходит довольно устало. А я и правда устала. Может быть снаружи, в реальности, пять минут прошло ничего не значащих событий. Но внутри меня - выматывающая война. Которая, кажется, не закончилась еще. - Выбор, - упорствует. Но улыбается. Кажется мне так, я ж его не вижу. И может из-за этой улыбки следующая фраза звучит мягче, чем я привыкла, - Про договор не забудь. И инструкции. Там все подробно. Интересно, будет ли там про цвет моего белья? Прикусываю губу, чтобы не застонать от бессилия, что ничего я не могу поделать с этими странными эмоциями и чувствами. К стене прислоняюсь. Ну а чего возле нее рядом стоять просто так? - Не забуду, - говорю уверенено. Стараюсь звучать так во всяком случае. А потом слышу хлопок двери. И чьи-то голоса. И кто-то даже радостно кричит: “Влад”. Это отрезвляет какой-то горько-ревнивой ноткой. Потому что когда мы разговаривали по телефону без помех, было ощущение, что он только со мной. Я - его. А сейчас понятным становится, что у него совсем-совсем другая, своя жизнь. В которой кто-то может его приходу радоваться и называть по имени. - До встречи, Искр-ра, - говорит Поздняков и отключается. Оставляя меня наедине с моим… выбором и его последствиями. И непониманием - в последней его фразе предвкушение или угроза? Блин, что я творю? Я ведь даже условий не выставила никаких. Не прочитала, что в этом договоре. Еще с редакторами ни о чем не разговаривала… Меня же пальцем поманили - и я пошла. Для виду только подергавшись… Когда протрезвею, а? *** Марьяна вечером позвонила. Я уже успела выслушать от мамы негодующее: “Что там творится в твоей голове, что ты так себя ведешь?”, от папы участливое: “Милая, у тебя все в порядке?” , и от Гельки задорное: “Ну что, ты уже ступила на скользкую дорожку”? Марьяна привыкла, что я первая мирюсь. Даже если мы не ссорились. Даже если ссорились, но она была виновата. Первая на контакт всегда я шла. Задабривала ее извинениями и обещаниями, что так больше не буду. А сегодня не смогла. Потому что осознала - буду. Продолжать отстаивать свое право быть собой. Что-то изменилось во мне. Менялось, точнее. Прям с того момента, как я в такси села и поехала к Позднякову. Неудержимо смещалось, и мне… Мне, как ни странно, удерживать не хотелось. И было немного стыдно и страшно, и странно… Но настолько любопытно, что не могла я от этого отказаться. Не сейчас. Да, может потом я пожалею. И снова в свою норку спрячусь. И покаюсь перед всеми. Это же я, Искра, никогда не оправдывающая своего яркого имени. Шаг вперед - два шага назад. Но сейчас я чувствовала, будто кислорода хапнула. А что от этого случается? Пламя. Может и не до небес, но огонек явно разгорался… - Ничего не хочешь мне объяснить? - по тону сестры было ясно все, что она думает о моей выходке. Оскорбили, унизили, выставили идиоткой, я такого не ожидала от родного человека… Она и раньше демонстрировала подобный набор. Я же не дура - замечала. Делать с этим ничего не хотела. Берегла мир в семье и наши отношения, как мама учила. - Ничего, - сказала спокойно. И поправилась, только чтобы не вызывать залп сразу из всех орудий, - Нечего говорить. Тот телефонный звонок тебя не касался, и твои предположения о моем увольнении были мне не слишком приятны. - И это дает тебе право грубить мне?! - все-таки взвилась. - Не дает, - сказала примирительно, - Но я не знала, как еще тебе объяснить… - Ртом, - рявкнула Марьяна, - Объясняют через рот! - Угу. Тем кто слышит, - вырвалось у меня. Зловещее молчание. А я к окну подхожу и телефон стискиваю. На улицу смотрю, на темноту зимнюю и окна в домах напротив. Не вижу почти ничего. Сердце колотится и руки холодеют от того, что я сопротивляюсь. Ох, как мне не хочется этого делать… страшно. Все страшно. Но если я даже с сестрой не могу справиться, то как я с Поздняковым собралась рядом находиться? Да, в его договоре и инструкциях все было прилично и очень по-деловому. Я этот договор с легкостью редакторам своим могла демонстрировать - там ни намека на особые отношения было. Помощница и все. Без извращений... Но я ведь понимала - суть не в том, что за указания он будет раздавать. Не в том, какую работу я буду делать. А в том, как он будет со мной говорить. Что продемонстрирует, и как я отреагирую… Суть была в том, что он уже меня трогал. А я стонала от этого. В том, что я почти переспала с ним - пусть даже не в реальности, а в своих мыслях. Вот где придется чудеса стойкости и здравомыслия проявлять. Отстаивать свои границы и уверенность демонстрировать, которой нет. И на Марьяне можно тренироваться. - Я не узнаю тебя. Совсем, - повторяет сестра свою фразу, сказанную еще в машине, - Ты собралась порвать со своей семьей, раз так себя ведешь? А вот это больно. То, что сразу, одним моментом решила - если она по каким-то причинам со мной поссорится, то и родители со мной перестанут общаться. Что ее поддержат без всяких сомнений. Больно и злит. Злит настолько, что я выдаю резкое: - Я решила, что до тех пор, пока ты не начнешь со мной нормально обращаться, пока не начнешь себя вести со мной как со взрослым человеком, у которого свое мнение есть, пока уважать меня не будешь… Я как-нибудь обойдусь без твоих звонков и твоих нотаций. Сказала?! Я это и правда сказала? Поняла, что меня аж трясет. И затрясло еще больше, когда Марьяна опять безошибочно выбрала мою болевую точку: - А за что тебя уважать? - уточнила насмешливо. Ну да, вот так всегда. Я трясусь, в слезах стою и кулаки сжимаю - а она непрошибаема. За этим должен следовать мой оправдательный лепет. И ее снисхождение. Такие споры и ссоры - ее поле, где она всегда победитель. Только на этот раз кое-что изменилось. На этот раз я не пытаюсь оправдываться. Отступать. Мне просто некуда. Потому молчу. Марьяна шипит: - Извинишься, когда в себя придешь. И сама отключается. Я долго за окно смотрю. А потом снова договор перечитываю. Каждую букву. Ничего не нахожу… ужасного. Даже урегулированы все вопросы относительно издательства, как третьей стороны. Похоже, здесь поработал грамотный юрист. И на следующее утро распечатываю его в офисе, старательно избегая общения с кем-либо, кроме главного редактора, который также ставит свою подпись. Да и с тем особо не общаюсь, просто демонстрирую готовность выполнить свою работу, не акцентируя на том, что это, вообще-то, не моя работа. “И плевать что все подумают”, - остается за кадром. А он говорит, что был во мне уверен. И такое сотрудничество и опыт пойдет мне на пользу. “И даже не думай, что ты спокойно потом вернешься”. Я не думаю вообще. Я действую механически. Собираю вещи в небольшую сумку, сто раз повторяю про себя: "Я - Снежная Королева”, закручиваю все вентили в квартире, сообщаю родителям, что в командировку и обязательно к ним приеду позже... И вызываю такси. Приятное предвкушение Предвкушение. Приятное чувство. Включаю душ. Сначала горячий, как привык. Голову и плечи под упругие струи подставляю. Моя задумка мне нравится. И чувствовать себя хозяином ситуации нравится. Заводит. Эта игра, начавшаяся с совпадений и двусмысленностей, тоже заводит. Пусть даже ничего не собираюсь делать с Искрой. Ничего особенного , кроме как использовать её… в качестве помощницы, естественно. Перевоспитывать, выращивать, спасать - не мое. Да и “хорошие девочки” никогда не были интересны в постели. Я предпочитаю плохих. Знающих, что они хотят, зачем приходят. Осознанно встающих передо мной на колени. Не заядлых мазохисток или рабынь, которые подсаживаются на служение, как на наркотик. Без перегибов. А готовых подчиняться с удовольствием. Не потому, что их заставили и заперли. Вопреки этим мыслям видение Искры на коленях отдается напряжением в паху... Это потому, что я не закончил начатое. Определенно. Не заведи девочка меня тогда, я бы не думал о ней даже. А так слишком хорошо представляю ее шелковистые волосы. Как я их держу и тяну, задавая амплитуду, пока она насаживается на меня ртом. И рот ее представляю хорошо. Пухлые губы, блестящие от смазки и слюны. И мой член, вокруг которого они растянуты… Рука автоматически обхватывает стояк. Затылком к стенке душа прислоняюсь и сжимаю себя сильнее. Плотнее. Мне не надо долго раскачиваться. Странно только, что одна из подружек невесты, которую я вчера нагнул в подсобке ресторана - просто развернул спиной, заставил опереться о стену и трахнул - не смогла утолить мой голод до конца. Я полностью отдаюсь своим фантазиям о совсем другой спине и оттопыренной заднице, со светлой, наверняка, кожей, на которой отлично будут видны красные следы от ладони... И кончаю, шумно выдыхая. Освобождаясь. Холодную воду врубаю. Лед на распаренную кожу, всплеск адреналина, резкий переход от расслабления к бодрости дает нужный прилив сил. Как и беговая дорожка. И плотный завтрак. Я один живу, держать прислугу при себе мне не нравится, потому научился хорошо готовить. Истории про несчастных холостяков, которым не хватает женской руки - не мои истории. Мне нет ни в ком необходимости… “Тем не менее, жить ты сюда позвал именно девицу” Внутренний голос со мной разговаривает ехидно. Пашиным голосом почему-то. И отвечаю я не менее ехидно, что не жить, и не девицу. Помощницу. Разгрузит меня и развлечет. А когда надоест - выгоню. Я переодеваюсь в костюм - терпеть не могу “домашнюю” одежду, особенно когда работать надо - и выкидываю все лишнее из головы. Когда мне надо сосредоточиться на текстах и текущих вопросах я это делаю. Не отвлекаясь. Потому и вспоминаю о приезде “девицы” только тогда, когда слышу звонок домофона. Надо же, появилась. Я полагал, что может и сбежать. Уж слишком неуверена она была в ответах. Но приехала. Может вопреки, может заставили. Сама себя заставила. Мне не интересно особо. Отодвигаюсь от стола, очки снимаю, в которых всегда работаю, чтобы глаза разгрузить. Одновременно и дверь открываю, и сам выхожу в гостиную. На диване располагаюсь у негорящего сейчас камина. Сколько ей времени потребуется, чтобы дойти до дома от ворот? Как-то слишком много… Либо медлит, боится. Либо чемодан волочет, хотя я четко обозначил, что большое количество вещей может не брать. Либо на дорожке на нее напал настоящий серый волк. Хмыкаю. И что меня веселит еще больше, так то, что входная дверь тихо-онечко открывается. Кажется, Искра только кончик носа просунула. И правда боится. Вкусный такой страх, не от реальной опасности, она же не идиотка. А от разумных опасений . Не отказываю себе в удовольствии продлить этот момент немного. - Заходи, - говорю довольно громко. И тут же резкое выдаю, - Раздевайся. Точно как тогда. И как тогда девушка теряется на пороге. На лице - желание сбежать. Шапка другая - красную я в гардеробе оставил, может отдам. Ногами переступает, как жеребенок, в руках - маленькая сумочка, на плече - сумка для документов. И еще одна, спортивная, с вещами. Смотрит на меня во все глаза, раздеваться не торопится. Как будто кто-то ей даст возможность так просто уйти сейчас. Поздно. Это в сказке история заканчивается на том моменте, когда Красная Шапочка в дом заходит. Эта история только начинается сейчас. Не сказочная, нет. Надеюсь, она и не рассчитывала на сказку... *** - Куда поставить кофе? - Искра на стол смотрит, на котором громоздятся бумаги. Я киваю на пустой угол и краем глаза наблюдаю, как наклоняется аккуратно. Движения будто отмеряет. И беззвучно ставит мою любимую кружку. Интересно, как бы смотрелось, если бы она была в белом фартучке на голое тело? А еще лучше - в кожаной сбруе-портупее? Но Искра ходит в закрытых блузках, простых юбках и лодочках без каблука, как я и требовал. Ненавязчиво ходит. Не раздражает, против ожидания. Может зря я отказывался от помощников все это время? За два дня девочка разгребла мои многочисленные записи, перепечатала все тщательно, избавилась от старых документов. И вполне успешно отвечала на звонки. Готовила. При этом не пыталась поразить меня своими кулинарными талантами - на то, чтобы воспользоваться ресторанными заготовками они и не были нужны - не задавала идиотских вопросов, вообще не заговаривала со мной первой. Даже перестала задыхаться в моем присутствии. На счет того, что последнее - хорошо, уверенности не было. Все остальное устраивало меня полностью. У меня большой дом и нулевая потребность, чтобы меня отвлекали своим присутствием. Особенно, когда в работу погружен. Но Искра не отвлекает. Работает, в основном, в гостиной, точно понимает, что от нее хотят, комментирует по делу и производит впечатление умницы. Странно даже, что ее держали в издательстве на последних ролях. Мне уже хочется посмотреть на нее как на редактора. И такими темпами, мы и правда вскоре приступим к моим книгам… День идет своим чередом. На почту падает последнее задание, которое я поручил помощнице. Саму её не видно. А мне почему-то делается интересно, что она делает. Чем вообще занимается в свободное время? Пару раз я замечал, что на улицу ходила - гуляла среди елок с задумчивым и восторженным лицом. Может и сейчас там? Хотя темно уже… Захожу в гардеробную у выхода. Там верхняя одежда хранится, куртка ее висит. А дверь в гараж - открыта. Спускаюсь по небольшой лестнице. Искра внизу. Стоит возле моего мотоцикла и осторожно, кончиками пальцев поглаживает хромированный руль. Смотрит очарованно, будто единорога увидела. И больше ничего и никого не замечает. Лицо расслаблено, нижняя губа прикушена - ей это идет. На фоне мощного “коня” выглядит еще более хрупкой и ранимой… Я хриплым выдохом себя выдаю. Вздрагивает и отшатывается. Она явно смущена и напугана, что застал ее здесь. У меня нет секретных комнат - разве что в мою собственную спальню никто без приглашения не входит. Но прямо в этот момент мне очень хочется, чтобы такая комната у меня была. Чтобы я запретил туда заглядывать. А она - нарушила запрет. И её за это ждет наказание… Кажется, мысли у нас совпадают. Потому что помощница выдает с неловким смешком: - Мне нельзя было сюда приходить, и вы убьете теперь, как предыдущих жен? - Мне нравится твое чувство юмора. Кивает смущенно. Краснеет - то ли от комплимента, то ли просто так, по привычке. Снова к мотоциклу поворачивается, рукой гладит пузатые бока, будто оторваться не может… Говорит тихо: - Я и не думала, что вы можете ездить на… таком. - Зимой не езжу. - Вообще... Сложно представить, как вы в костюме... Замолкает. Делает движение, будто уйти собирается, но я останавливаю её одной фразой: - Заберись на него. - Ч-то? - пищит тоненько. - Садись на мотоцикл. Он надежно закреплен. Я же вижу… ты хочешь. Сглатывает. В гараже не жарко, но я вижу капельку пота, которая стекает по ее виску. Слизать бы… Зубы сжимаю. И повторяю уже резче. - Сядь. Попробуй Она судорожно вздыхает, проводит всей ладонью по коже сиденья, примеряется… И только тут до нее доходит то, что я и сразу понял. На Искре - обычная офисная юбка. В такой не заберешься на мотоцикл. Я жду. Она в растерянности. Глаза на меня поднимает снова. Я тоже смотрю. Молча. Рискнешь или нет ? Взгляда от меня зачарованного не отрывает и подцепляет пальцами подол юбки… И ме-едленно начинает тянуть ткань вверх. Я смотрю исключительно на её лицо. Но все равно вижу как обнажается кожа. Сантиметр за сантиметром. Здесь и правда жарко становится… Во рту пересыхает. Не у меня одного. Быстрым движением розового язычка Искра губы облизывает, а потом резче тянет ткань наверх, собирая на бедрах. Наверное хочет закончить эту пытку быстрее… Только кто тут и кого пытает? Девочка разворачивается и одним движением вскарабкивается на сиденье. Ногу перекидывает, отчего юбка окончательно сминается гармошкой, а правая нога обнажается от тонкой щиколотки до изгиба задницы. Она в колготках, не в чулках… но от этого зрелище не становится менее пикантным. Тонкие черные колготки идеально очерчивают и без того точеные ноги и будто подсвечивают бледную кожу. Замирает. Не знает куда деть себя. На меня не смотрит больше - только вперед. - Наклонись немного, - говорю тихо, - и руки на руль положи. Колени сожми... Медлит, но выполняет. А я любуюсь получившейся картинкой. Мотоциклисты так не сидят. При сидении на мотоцикле корпус должен быть максимально прижат к баку и колени очень плотно его облегать. Плечи опущены. Искра сидит так, будто под ней не мотоцикл, а мужчина. Острые коленки слишком высоко, поясница прогнута, сама как натянутая струна… и руками не держится, а вцепляется в руль. В реальности это только дестабилизирует байк. Маневренность затрудняет. Надо сидеть так, чтобы в любой момент можно было убрать руки с руля и продолжить ехать. Девочка же держится как за последнюю надежду. Дышит хотя бы? Делаю несколько шагов вперед. Руку кладу ей между лопаток, ощущая одновременно и холодный шифон, и горячую кожу. А еще - застежку лифа. И дрожь... Давлю немного, так чтобы она ниже ушла: - Наклонись сильнее… во время езды мы не распрямляемся, уж лучше зад оторвать. И расслабься… Это самое важное в движении. Напряженный человек не может быстро реагировать на дорожную ситуацию. Физиологически невозможно. От постоянного напряжения мышцы сжаться могут и будет сложно нажать, например, на тормоз… или на газ... Попеременно, скользящим движением, рукой дотрагиваюсь до её пальцев, демонстрируя и газ, и тормоз… Выдыхает сквозь зубы. И веки опускает, пытаясь совсем отгородиться. Зря. С закрытыми глазами все остальные чувства еще острее. Я это демонстрирую. Склоняюсь к ней. “Помогаю” принять верное положение… Ее дыхание совсем сбивается. Ноздри трепещут в попытке мой запах втянуть, а может сопротивляясь этому. Пальцы белеют аж - будь у нее побольше сил, выломала бы блестящие рычаги. А тело, вопреки всем моим словам, напрягается так, что каменным становится. Очень красивая статуя. Сдерживаю улыбку и отступаю на несколько шагов. И вижу, как она обмякает. Едва ли не растекается по дорогой коже и стали… - Вот так и в жизни. Вдох-выдох. Хватаешь - отпускаешь. Напряжение - расслабление… Контролируй это. Кивает вымученно. Неловко, быстро, чтобы не остановил, сползает-спрыгивает с мотоцикла, юбку дергает вниз и, пробормотав что-то невнятное на прощание, сбегает. Я не задерживаю. Подхожу к своей любимой игрушке. На темном сидении - небольшое влажное пятно. Именно там, где ее промежность с ним соприкасалась. В паху аж простреливает. Какая мокрая девочка… Оставить свою влагу несмотря на два слоя одежды. Пальцами стираю пятнышко и вдыхаю запах. Вкусно. О-очень. И она вкусная, и то, как заводится рядом со мной, как замирает испуганным комком, всегда в ожидании - шлепну или поглажу. Реагирует. Такое не сыграешь и не заплатишь за это. И не понятно, что с этим делать… Воспользоваться? Или внимание не обращать? Разве не предпочитаю я более опытных в отношениях с мужчинами? Четко понимающих правила игры. Тогда зачем играю еще и в это? Свет рубанул в гараже и вышел. Чертов провокатор Он - чертов провокатор! Я не захожу - забегаю в свою комнату. Плотно-плотно дверь прикрываю. И на кровать бросаюсь, прячу горящее лицо в покрывале. Вою беззвучно. Ну почему так, а? Думала, что умею сдерживаться. Аж два дня гордилась собой, насколько мне удавалось оставаться спокойной. Выдержано-профессиональной. Не пускать на Позднякова слюни, не гладить украдкой восхитительное дерево его дома, не рыться в его шкафах, парфюм его не нюхать. Не видеть сны непристойного содержания. Два дня все было хорошо! И дернуло же меня залезть в его гараж и мотоциклом восхищаться… Но этот огромный монстр и правда оказался восхитителен. И тот, и другой. Застонала от бессилия, одеяло сграбастала, обхватила этот кокон руками и ногами, в надежде унять томление. Какое томление… Пожар. Полыхали не только щеки, но и между ног. Я влажная была, влажная для него. И эта разбуженная потребность не просто в мужчине - во Владе, в его прикосновениях, запахе, его настойчивости - не желала утихать. Не выйду сегодня из комнаты. Вот не выйду и все! Ужин я Позднякову подготовила и накрыла, только разогреть надо. Работу доделала. И у меня здесь все есть, чтобы переждать остаток вечера. Ванная комната, вода, книги… Книг в гостевой спальне много. Не изначально, нет, это я перетащила. В доме оказалась шикарная библиотека, а мне позволено ей пользоваться. Я же пошла на литературоведческий из любви к книгам. Сколько себя помню, всегда читала - в семье Гольц все читали. Я таскала с собой книжки за стол, в кровать, в ванну, в метро. И в Позднякова так же влюбилась. Через его талант. Как прочла в пятнадцать его роман, тот самый, нашумевший. Про запутанное дело и юриста, который убивал, а потом брался за защиту подозреваемых в этом самом убийстве. С тех пор и продолжила взахлёб его читать... и захлебываться. Но сегодня любые другие тексты. Не его. Его слишком много на мне сегодня. Схватила ту, что сверху внушительной стопки лежит… « Мириам позвонила в дверь в семь часов вечера. — С днем рождения, Франсуа... — сказала она с порога тоненьким голоском, и, кинувшись на меня, поцеловала в губы, поцелуй ее был долгим, сладостным, наши языки и губы слились воедино. Возвращаясь вместе с ней в гостинную, я заметил, что она был еще сексуальнее, чем в прошлый раз. На ней была другая черная мини-юбка, еще короче прежней, и к тому же чулки — когда она села на диван, я углядел черную пряжку на поясе для подвязок, блестевшую на ослепительно белом бедре. Ее рубашка, тоже черная, оказалась совсем прозрачной, сквозь нее было хорошо видно, как волнуется ее грудь, — я осознал вдруг, что мои пальцы помнят прикосновения к венчикам ее сосков, она растерянно улыбнулась и на мгновение я ощутил в ней какое-то смятение и обреченность. — А подарок ты мне принесла? — Я попытался сказать это весело, чтобы разрядить обстановку. — Нет, — серьезно ответила она, — я не нашла ничего, что бы мне понравилось. Помолчав немного, она вдруг раздвинула ноги; трусов она не надела, а юбка была такая короткая, что сразу обнажился лобок, выбритый и беззащитный.” Отвлеклась называется… Отбросила от себя томик, как змею ядовитую. Даже книги против меня. А это ужасное предательство. Уэльбек написал политическую фантастику, антиутопию. Давно хотела прочесть - так почему открыла именно на этой странице? Всхлипываю приглушенно. Мотаю головой, как будто разговариваю с кем-то, отказываю кому-то… Себе. Раздеваюсь, принимаю прохладный душ, кровать в порядок привожу, беру в руки толстый и нудный роман, в котором уж точно не будет эротического подтекста… И обреченно откладываю и его тоже. Свет выключаю. И рука сразу вниз по животу спускается, будто неподвластная мне. Пробирается под край пижамных брюк... Я возбуждена до сих пор. Так сильно, что пальцы с легкостью скользят по влажной плоти, по набухшим складочкам, ныряют в жаркую глубину. Мне так легко представить, что это его пальцы. Я уже слишком хорошо их изучила. Я знаю их длину, насколько они твердые, насколько подушечки загрубели и где у него “писательские” мозоли от частого использования ручки. Я знаю его запах. Почти догадывалаюсь, какой он на вкус. Как будет ощущаться его кожа под моим языком, его щетина на моей щеке, пока он загоняет свои пальцы в меня… Оргазм заставляет меня выгнуться почти в мостик. И только прикушенная до крови губа не дает заорать. Обмякаю и снова лицо прячу в подушке. Это ужасно. Все что происходит. Мои фантазии о моем работодатели. То, как поступаю с этими фантазиями… Хорошие девочки так себя не ведут. Мне надо взять себя в руки... Уже на следующее утро мой план провалился. И ночь вне влияния хозяина дома, хозяина моих мыслей не помогла. Какое там “вне”? Мое тело все еще помнит его прикосновения. Даже те, которые вообразил мой мозг. И понимаю ведь, дело не в том, что Поздняков меня провоцирует… Это я вижу провокацию почти в каждом его действии. Это я дышу его действиями и им самим. Это я каждый шаг и движение его отслеживаю… Рассчитывала на гомеопатическую дозу? Пока не выходит. Пока что в меня внутривенно литрами вливают то ли отраву, то ли лекарство. Какое-то время я могу не замечать этого. Не долго, конечно. Но надо продержаться до его отъезда в город. И целый день я буду свободна от позывов собственного тела. От смешанных эмоций. Без тумана в голове займусь поручениями и отойду немного. Снова Снежной Королевой стану. А он… Хмурый. Сосредоточенный. Молчаливый. Близко. Подхожу. Себе задание даю не то что не видеть его - не с закрытыми же глазами кофе подавать - но принимать как… Да пусть будет как часть дома. Самый дорогостоящий элемент интерьера. Игнорировать его как личность, как мужчину. Почти получается. Черный кофе, папки с бумагами, блокнот для записей, в который я слово в слово заношу все то, что мне сделать надо… Уходи уже! Встает. И замечает, что подшитый край его брюк - строгих, серых, дорогих наверняка - вывернулся. Будто нитка распустилась и штанина не лежит теперь идеально… Я тоже замечаю. Мне это даже нравится. И мне так кажется совершеннее - когда есть небольшой мазок несовершенства. Но то я, а то Поздняков. Если на острие его лезвия окажется пылинка, он предпочтет порезаться, чем оставить ее там. Только вот раны сегодня нанесут мне... Потому что переодеваться он не спешит. Смотрит на меня и говорит: - В правом ящике шкафа найди булавки. Сначала мне смешно делается. Ну как так: Великий Писатель в роскошном доме, а у него, как в любой обычной семье, есть на кухне коробочка с нитками, иголками и булавками. Но смех затих внутри, так и не проявившись. Повернулась к Позднякову и понятно стало - сам он приколоть не сможет. И не планирует. Он хочет, чтобы я это сделала. А сделать это можно одним единственным способом - на коленях. В этом же ничего такого? В этом всё. Не унижение, нет. И его вспыхнувшие глаза говорят о том же. Давать мужчине служение, чтобы получать от него реакцию - сильную, острую - вот что здесь. Два шага вперед и, не думая, склоняю колени. Взгляда от его лица не отрываю. Только когда еще и наклоняюсь, так низко, что грудь почти соприкасается с полом, опускаю веки. Пальцы подрагивают, когда я берусь за гладкую шерстяную ткань, протыкаю ее иголкой. Закрепляю. И дыхание такое громкое, что перебивает стук сердца. Понимаю вдруг, что не хочу немедленно подниматься. Что хочу еще немного почувствовать это… Почтение, принятие и терпимость. А еще - себя саму. Ласковой бездной, домашней кошкой, которая ластится к своему хозяину, но делает это так, что сама вдруг становится во главе… Вздрагиваю от этой мысли. Отодвигаюсь. Медленно, очень медленно распрямляюсь и встаю. Бесстыжий мой взгляд скользит по идеальным стрелкам на брюках, по выпуклости, угадывающейся даже под пиджаком… Сжавшимся в кулаки пальцам. Шее с дернувшимся кадыком. Губам… И ртутному переливу его глаз, которые также следят за мной и моими движениями. - Теперь все… идеально, - проталкиваю хриплую фразу. - Да, - кивает он. На брюки и результат моей работы даже не смотрит. Только на меня. А потом подхватывает документы и уходит. И только у входа бросает: - До вечера… Искра. Киваю. На автомате. И, оглушенная, продолжаю работу. Сортировка документов и записей, изменения в расписании, несколько звонков - программистам, чистильщику дымохода, компании по вывозу мусора, с которой надо перезаключить договор на следующий год. Приходит помощница по хозяйству, женщина в возрасте уже. Она в деревне неподалеку живет и подрабатывает в нескольких домах. С ней первый раз вижусь, но мы знаем о существовании друг друга. Обе немного смущены и не хотим друг другу мешать или разговаривать. Обычное, повседневное течение дня, благодаря которому лодка в бушующем море эмоций причаливает, наконец ,к надежному берегу. Ближе к вечеру перекусываю, внимательно смотрю, какие заготовки делает помощница и куда раскладывает их, снова в кабинет перебираюсь. На столе чисто, со шкафом я разобралась, по остальным ящикам лазать команды не было - похоже, работа моя пока закончена... И вижу в кресле в углу несколько листов. Медлю… но все-таки поднимаю их. Вчитываюсь. Почерк Позднякова - четкий, резкий, выверенный, как и он сам. Читать - одно удовольствие. Его мысли, даже не до конца оформленные и не законченные, в суть проникают, минуя зрительные нервы. Я смакую звучание и смыслы, а потом только понимаю, что это набросок будущей книги. Эскиз без всяких скучных сюжетных арок, конфликтов и описаний персонажей. Такой эскиз, который делает художник, прежде чем взяться за масло. И в каждой его линии уже отражена вся история. Про мужчину, которому стали сниться его прошлые жизни, и каждый свой последующий день он менялся, проживал исходя из новых знаний и ощущений, полученных во сне… - Ну как? Вздрагиваю. Если что-то и может меня отвлечь от Позднякова или не дать заметить его появление, так это его же творчество. Имела ли я право читать записи? Смотрю на мужчину. Не раздражен… - Очень, - выдаю “рецензию”. - А в твоем издательстве как раз от этого романа и требуют отказаться. Который я уже написал - это не план ты читаешь. Конспект. “Изменить хоть как-нибудь, это же совершенно не будет понятно публике”, - передразнил он редактора. - Ну что, мы будем менять? - Мы? - вздрагиваю еще сильнее, зачарованная его теплым тоном и каким-то… мягким поведением. Что ему вкололи в городе, что он решил сложить свое опасное оружие? - Ну зачем-то же ты у меня появилась Ис-скр-ра... Его слова - многослойны. Они вызывают множественную реакцию. Возмущение: не появилась, а сама пришла. Осознанно, по-взрослому. Желание доказать, что есть "зачем". Показать, что, на самом-то деле, я хороша - это просто в издательстве не оценили. И возбуждение. Опять. От того, как мое имя произносит. От самого контекста сказанной фразы. Возбуждение, с которым я смирилась почти. Которое теперь фоном воспринимается. Фоном всего, что я делаю. Может так и правильно? Не бороться с этим потоком - все равно бесполезно. А плыть в нем. Куда уж он меня вынесет… - Говори первое, что приходит в голову. Не разделяя, редактор ты или читатель. Не задумываясь и не анализируя, - выдает вдруг Поздняков и ко мне шаг делает. - Что тебя больше всего зацепило в ситуации героя? - Возможности, - я действительно не задумываюсь. Потому что уже думала об этом. Поясняю, - Возможность прожить больше отведенного каждому. Не одну жизнь, как положено по праву рождения, а столько, сколько захочешь. - Что такое множество жизней? Что это дает - пусть даже не нашему герою? - Право ошибаться. Проигрывать. Но при этом оставаться в игре. - Прокачанный игрок с запасом жизней дальше пройдет? - его лицо делается одновременно хищным и задумчивым. Поздняков еще ближе подается. Мне и так-то некуда отступать... Ну не садиться же на кресло, возле которого стою. Поза тогда станет безнадежно интимной, с его пахом напротив моего лица. - Конечно, - спокойно говорить и смотреть в глаза труднее становится. А надо. Мы здесь по делу. Вряд ли я держу экзамен - Позднякову просто нужна обратная связь. Даже самодостаточным писателям она нужна. Любому человеку создающему что-то для других людей, не для того чтобы улучшить или поменять. А запустить совершенно новый виток собственных мыслей и рассуждений. - То есть это обязательное условие? - сощуривается, - Множество жизней и “даров”, чтобы рисковать, ошибаться и идти вперед в этой конкретной жизни? По другому никак? По больному бьет. И знает это. И я снова восхищена его способностями… а еще мне немного больно. Потому что озвучивает то, что закопано где-то глубоко внутри меня. Что я сама еще даже подумать не успела, а может подумала, но тут же забыла. Испугалась. Только мы сейчас про книгу, а не про реальную жизнь... Да? - Это делает выбор безопасней, - я уже не могу выпаливать слова. Осторожничаю. Не хочу оступиться и улететь в прорубь. Обжечься холодом собственной правды, - И становится предметом желаний других людей. Мы же ищем в книгах подтверждения, что мы нормальны, что у нас в жизни все так же как у других. И, в то же время, что вот у таких же как мы нормальных людей, могут быть сверхвозможности… - Сверхвозможности, сверхлюбовь, сверхприключения… Издательства это любят, читатели это любят. Но никто не любит, когда показываешь реальный итог, к чему это приводит. Киваю. Ну а что остается? Всё так. Отступает. В прямом смысле. Выдыхаю. Тоже по-настоящему. Я и не думала, что задерживала дыхание все это время. Как-будто все-таки нырнула. - Есть что-то, что не понравилось в записях? - говорит мужчина уже совсем нормальным тоном. Деловым и довольно прохладным. И я становлюсь на капельку смелее. Улыбаюсь немного. - Имя. - А что не так с именем? - бровь взлетает удивленно. А я свою идею выдаю. Торопливо, потому что не считаю возможным, что я могу и правда что-то улучшить в его книгах. - Олег. Он всегда Олег. А было бы… интересно, если бы он сам себя воспринимал и называл разными именами. Не только в снах… - Имя как отражение судьбы? Вздрагиваю. Черт. Я еще один козырь ему дала в нашей игре… Но не объясняю больше. Соглашаюсь. - Иди, - Поздняков, похоже, мыслями уже не здесь. - Я буду ужинать через пару часов. *** В таком режиме мы живем еще несколько дней. В основном я занимаюсь общими его делами, иногда подвергаясь настоящему обстрелу из вопросов. Вроде бы про книгу. Хотя мне постоянно кажется, что нет… Окруженная двойными, тройными смыслами, попавшая то ли в Зазеркалье, то ли в безвременье. Просто живу. Замечать дни и часы перестала, потому что одна минута становится вечностью, а день может схлопнуться до мгновения. В этом доме посреди леса нет прошлого или будущего - только настоящее. А мера дня "сегодняшнего" - звонки от издательства с осторожными расспросами. “Куда вы все-таки продвинулись” и “все ли в порядке”. Отвечаю дежурно и лениво, без подробностей. Что все отлично, насколько это вообще возможно. И по собственной инициативе кладу трубку. Невежливо. Понимая, что возвращаться не буду. Я не уверена, что то, чем я занимаюсь в доме Позднякова - фактически, превращаясь в его личную помощницу - это мое. Но точно теперь знаю, не хочу сидеть целыми днями посреди офисного муравейника. Вести чужую статистику, переписывать чужие отзывы и выводы, составлять отчеты по чужим достижениям. Не хочу и не буду. А что хочу… Подумаю об этом потом. Чуть позже. Когда окружающая меня снежная сказка и размеренная - внешне - но в то же время острая - по ощущениям - жизнь растает. Как снег. Или раньше. Я убеждаю себя, что мне это удасться. Спокойно посмотреть на таяние, смахнуть с себя ледяные капли и подумать, наконец, о своей жизни. Вернуться в реальность. Убеждаю себя, что реальность - она там. За пределами этого леса. Об этом говорит мой разум. Но мое тело и мои чувства говорят о другом. Тело и чувства, что имеют разум более древний, чем мозг… Что именно сейчас я по-настоящему живу. Что вот оно - мое здесь и сейчас. Моя действительность. А всё за ее пределами - фантом. Тем не менее, этот “фантом” напоминает о себе все настойчивей. Потому что мне предстоит “выходной” в кругу семьи. Выходной, который, по нашему договору с Поздняковым, является вроде как бонусом и наградой. И я очень рассчитывала на него, когда ехала сюда… Но, по факту, теперь он вызывает у меня только отторжение. Не хочу никуда ехать. Не то что не хочу увидеть родителей или "серьезно" поговорить с ними, как было обещано... Просто не желаю покидать этот дом и его хозяина. Даже на один день. - Машина придет за тобой в десять, - сообщает Поздняков вечером накануне. Все-то он помнит. Надеялась ведь трусливо, что и здесь он примет за меня решение. Например, забудет, что мне отдых положен. Или у него возникнет куча срочных дел, которыми он меня обяжет. И я тогда всем отпишусь, что никак не получается… С грустными смайликами, конечно. Лживыми. Не получится. А причин остаться самой я не придумала. Ищу в нем признаки разочарования или неудовольствия, что я завтра уеду, и не нахожу. Ну еще бы. Никто ему не нужен. Удивительно, как он вообще меня терпит… Нет, я не бездельничаю - работы и правда много, от бытовых и хозяйственных вопросов до преподавательских, бизнес-задач и звонков. У Позднякова, оказывается, весьма широкий круг деятельности. Сегодня я, например, занималась переговорами со съемочной группой, которая приедет сюда на следующей неделе. Накануне Нового Года. Отснять цикл лекций по литературе и писательскому мастерству, еще и краткое интервью, чтобы разместить перед ним. Согласовывала время, тематику, количество людей, как и где они будут размещаться и питаться - съемки займут два дня. Какие вопросы можно задавать Позднякову, а за какие они пойдут в мороз. В общем, не сидела на месте. Но меня не оставляет ощущение, что он и без меня легко справится. Как справляется с любыми задачами. Быстро и эффективно. Сверхмощный компьютер. - Спасибо, - киваю на его заботу. По логике, я сама должна должна была такси себе заказать, это моя же обязанность. Не он. И приезжает за мной не такси. Водитель его, молчаливый дядька в возрасте, который быстро довозит до родительского дома. Обычной многоэтажке в довольно зеленом районе. Рядом у нас огромный парк, и сегодня в нем полно народу - катаются на коньках, ватрушках. Горках. В детстве и я здесь гуляла и каталась, и сейчас… Сейчас мне туда хочется. А домой - не очень. По дороге мы заехали в магазин, потому наверх я поднимаюсь с гостинцами. “Наполеоном”, который все любят, вкусным кофе. На мысли себя ловлю, что впервые прихожу с какими-то странными ощущениями… Как-будто в гости, а не к себе домой. Додумать эту мысль не успеваю. Дверь на мой звонок распахивается. Марьяна. С недовольным лицом. Что ж, этого следовало ожидать. Здороваюсь спокойно, не обращая внимания на ее гримасы, пристраиваю пакеты на пол, раздеваюсь, на кухню прохожу… На удивление тесную. Как это я так быстро привыкла к просторам Поздняковского дома? И выдыхаю мысленно. Папа здесь же сидит, выспавшийся и улыбающийся. Рад моему приходу. А я малодушно рада, что он не на срочной работе или еще по каким делам. Дома. И мне не придется выдерживать двойное давление от мамы и сестры. И даже если их вопросы будут не слишком приятными, я все равно под отцовской защитой останусь. С ним рядом “серьезный” разговор будет в рамках разумности. К тому же я научилась... разному. Вроде совсем немного времени прошло, но последние события моей жизни замотивировали меняться гораздо больше, чем громкие лозунги и дорогие тренинги. Замотивировали держать лицо. Не оправдываться за каждое действие. Защищать себя, не мысленно. Но все равно хорошо, что у меня будет поддержка. Слишком хорошая девочка Вопрос, насколько мой главный герой похож на меня, мне перестали задавать на третьей книге. Заменили на не менее тупой: “А есть ли в книге герои, на вас похожие?” Потому что слишком уж разные те были. Но одинаковый ритуал. Каждому из ключевых персонажей я отдавал ровно один мой кусочек. То, что про себя называл “ключом”, заводящим механизм. Оживляющим его для меня лично. И достаточным, чтобы поверить самому в его существование. Об этом не говорю на интервью. Обойдутся. Но сам любил этот момент наделения жизнью едва ли не больше всего. Кому-то цвет глаз доставался. Моему первому герою - профессия. Последнему - способность видеть другие миры. Я и правда их видел. Дугие способы существования нашей и не нашей реальности. И чтобы они не оставались только в моей голове, переносил их в книги. Может боялся сойти с ума? Может быть. Стал писателем, беспокоясь о собственном здравом рассудке. Потому что в голове у меня вспышками рождался настоящий Хаос. Оседал грязными отпечатками на бумаге. И только потом, усилием воли и навыков, приобретал доступные для остальных формы. Журналистам говорил другое. Разное. Кому-то, что ради славы и денег. Другим представлял все так, что у меня есть сверхидеи, способные излечить человеческтво. Третим показывал себя маньяком, который, если не будет писать, сам пойдет убивать. Меня забавляло, какие статьи выходили. Противоречащие одна другой. Я их собирал, свои интервью. А вот задающие мне вопросы люди - вряд ли. Не пытались перечитать, что было написано до них или проанализировать. Иначе спрашивали бы совсем другое... Но кто в нашем мире беспокоится о качественной подготовке или упорядоченности? Может из-за этого хаоса внутри, я любил, чтобы снаружи все было упорядоченно. Не менял интерьер. Людей, которые на меня работали. Строгие костюмы - они четко ограничивали контуры физического существования. Раздражало, если кто-то менял что-то без моего позволения. Именно на этом чувстве ловлю себя, когда Искра уезжает. И удивиляюсь. Как-то слишком быстро и хорошо она вписалась в мою жизнь и в мой дом. Будто в выложенный почти до конца витраж еще один кусочек вставили, налепили едва ли не по центру, туда, где пустовало место. Мутное стеклышко. Сразу сломавшее всю идеальную картинку. Но витраж сделавшее законченным. Странно… Еще более странно то, что Искру ближе к вечеру сам набираю. А может не странно? Может стоит рассмотреть стеклышко поближе? Сегодня я за рулем, наскреб несколько дел, которые не хотелось решать в суете последних дней перед Новым годом. Не я суечусь - для меня этот праздник лишь повод подвести итоги. Но люди вокруг точно с ума сходят. Пытаются сделать то, за что они не брались предыдущие триста пятьдесят пять дней, закупаются тонной продуктов, которые испортятся раньше, чем их съедят. Таскаются с ошалелыми глазами по магазинам, чтобы купить подарки, которые никому не нужны. - Алло? - звучит вопросительно. Поправляется тут же, - Здравствуйте... - Ты когда планируешь назад возвращаться? Я неподалеку, - дикость говорю, да. Но говорю эту дикость настолько спокойно и уверенно, что даже самому ничего такого в этом не видится. В беспокойстве, как она будет добираться. В том, чтобы подвести свою личную помощницу до своего же дома. Пусть и придется сделать небольшой крюк. Нет мне дела до оценки правильности или неправильности ситуации. Я делаю, что хочу. А ей хватает мозгов после удивленного вздоха не отнекиваться или на такси ссылаться, а согласиться быстро. - Как только вы… я сразу... Отключаюсь. Адрес ее знаю. Обычный двор обычного района, окна уже светятся в сумерках. Стоит у подъезда, что-то к груди прижимает и на мое появление не реагирует. Не признает машину. Но потом вспоминает, похоже, что в гараже видела, и быстро бежит к ней, чуть оскальзываясь на дорожках. - Здравствуйте, - повторяет, забираясь со всем барахлом на заднее сидение. - Я похож на водителя? - спрашиваю недовольно. - П-простите? - Вперед пересядь. Это не такси. Снова двери рывком. Но закрывает аккуратно, бережно почти. Не сразу пристегивается, возится чего-то, затихает. И начинает говорить о всяких делах, о которых она, оказывается, думала, и даже что-то делала… Не пытаюсь ей подыграть и сделать вид, что хочу обсудить рабочие вопросы. Спрашиваю, обрывая ненужный лепет: - Твой дом? - Родителей. - День с ними провела? - Ну да… - Отдохнувшей и веселой не выглядишь. Вспыхивает. Она и правда как-будто осунулась… Губы сухие и искусанные, в глазах почти загнанное выражение. Видел уже такое в издательстве. Не ее это выражение. - У тебя с ними проблемы? - спрашиваю чуть мягче. - Не то чтобы… - снова затихает. А потом выдает взволнованно. Накипело, видимо. - У меня прекрасная семья. Честно. Только у них очень много от меня ожиданий. И я их не оправдываю. Никогда не оправдывала, а сейчас особенно. Что в издательстве карьеру не сделала, в моем возрасте еще замуж не вышла, живу сейчас непонятно где… с мужчиной. Голос срывается, а мне весело почти становится. За ее переживаниями - давно забытые мной эмоции и жизнь. Вкусно. Гораздо вкуснее напыщенности и “усталости от всего”, что я часто вижу в своем окружении. - Но ты же рассказала, что у нас исключительно деловые отношения? Да, девочка, это сарказм. И она им захлебывается. Но язвить в ответ не рискует. Только добавляет вымученно: - Им не важно. Хорошие девочки так не поступают. Даже папа так сказал... В этом “даже” много чего-то внутреннего. Но мне интересно другое. - А ты хочешь оставаться “хорошей девочкой”? - Да, - не так уж уверенно. - Зря, - уже не подавляю смешок. - Почему это? - бурчит сердито. - Хорошие девочки отправляются на небеса, а плохие - куда захотят. - Уте Эрхард? - вскидывается. - Просто наблюдение. - Угу. “Жила-была девочка… сама виновата”... Какое-то время мы молчим. Но Искра перестает тяжело дышать и съеживаться, значит, не окончательно потухла. А потом совсем оживает, когда я останавливаюсь перед рестораном: - Где это мы? - Я голоден. А плохие мальчики, если их не покормить, становятся совсем кошмарными. И давай без глупых вопросов, можно ли тебе посидеть в машине. Со мной пойдешь. Искра явно чувствуют себя неуютно. Скованно снимает верхнюю одежду, знакомо, по-жеребячьи, переступает длинными ногами в простых джинсах. Свитер одергивает и постоянно волосы поправляет, с опаской глядя по сторонам. Ресторан не самый пафосный, просто один из моих любимых. А Искра - не девочка из глухой деревни, чтобы так переживать. Она дергается, когда я ей стул отодвигаю. И только тогда до меня доходит - из-за меня нервничает. Из-за того, что оказывается со мной за одним столом, да еще и в общественном месте. Как спутница. Против ожидания, мне это не нравится. Что в меню вцепляется, смотрит только в него, сжимается вся на стуле напротив, как будто хочет быть подальше… - Расслабься, - хмурюсь, - Или я подумаю, что ты ни разу в общепит не ходила. Сидишь как изваяние, а я может рассчитывал на интересного собеседника... Напрягается еще больше. - Интересно, если я тебя посажу на стол и трахну, это сделает тебя более мягкой и разговорчивой? Её аж откидывает от стола и вжимает в спинку кресла - хорошо хоть не упала вместе с ним. Глазищи круглые, рот удивленно распахнула и меню выронила, задев бокалы, которые здесь всегда стоят в качестве сервировки. Девочка в шоке, а я смеюсь. - Согласись, после такого предложения уже ничего не страшно? - В-вы что это… специально? - слова толчками выходят вместе со страхом. - А есть что-то, что я делаю случайно? - смотрю на нее внимательно. Медленно качает головой. Потом к столу придвигается и уже спокойнее бокалы на место ставит, папку с меню берет. И вдруг спрашивает: - Как это… - Что? - Как это - быть настолько уверенным в себе? Знать, что получишь все, что хочешь? Хм. На интервью если бы меня о таком спросили, скучно мне не было бы. А Искра еще и с настолько жадным, искренним интересом спрашивает, что хочется ответить. Тоже искренне. - Восхитительно. И, кстати, не всё я получаю... Не всё, да. Не могу же я и правда трахнуть ее на глазах у всего ресторана? Хотя этот образ, определенно, волнует. Не возможность сексом на публике заняться - это точно не то, что мне нравится. А то, как это могло бы выглядеть… Скинутая на пол посуда. Её волосы, разметавшиеся по белой скатерти. Определенно, сюда нужно платье. Чулки. Шпильки. Руки за край стола цепляются, чтобы удержаться от моих толчков. Соски съежились. Влажные от моей слюны. Интересно, какого они цвета? А на вкус? Девочка на меня взгляд поднимает и считывает что-то. Краснеет. И снова утыкается в папку. В итоге откладывает, жалуется несчастно: - Ничего не разбираю в этих названиях. И вообще не голодная я - целый день почти за столом сидела… - Да? И прям смогла поесть? Уж если я что-то в характере Искры понимаю, то вряд ли она под обстрелом родственников проглотила хоть кусок. Отрицательно головой мотает. Официанта вызываю и делаю заказ за нас обоих. Несмотря на то, что мы живем вместе, ужинаем вот так впервые. С кем я вообще ужинаю? С любовницами. Иногда. С друзьями - чаще. Бывают деловые ужины… Или один. Этот выход выпадает из системы. Под внутренним микроскопом рассматриваю новый вариант - нравится или нет. И прихожу к выводу, что неплохо. Искра не болтает раздражающих глупостей. Вообще не болтает - это я ценю. Умеет себя вести за столом, да и смотреть на нее приятно. Очки свои странные носить перестала, волосы распустила. Красиво лежат. И светлый свитер ей подходит. Правда, делает совсем юной - на контрасте я в костюме, наверное, на ее папика похож. Но в этом даже есть непошлая притягательность. - Расскажи мне про свою семью, - говорю, когда она суп доедает. Оправдываю свой интерес тем, что люблю досконально понимать характеры персонажей в моей жизни. Ежится чуть под моим взглядом. И выдает неохотно: - Мои дед с бабушкой из русских немцев. Ну вы поняли, наверное, по моей фамилии. Интеллигенты. Папа и дядя не отставали - один доктором стал, другой - юристом. Ну и мы… - Мы? - У меня сестра есть, - говорит еще более неохотно. - Она экономический вуз закончила, а я - литературный. Тоже белые воротнички. - Прям династия, - хмыкаю. И решаю надавить, - И как в такой приличной семье родилась настоящая Искра? Вздрагивает. Смотрит изумленно и с опаской - знаю уже этот взгляд. Он появляется каждый раз, когда я заставляю её глубже нырнуть. - Вы о чем? - шепчет. - О том, что внутри тебя есть темнота. И зря ты не выпускаешь ее наружу. - Цивилизованные люди должны уметь сдерживать своих демонов! - возражает запальчиво. Сердится. Юная, милая. Интересно, когда сорвется? Ведь и правда интересно теперь. - Ой ли? - головой качаю, - Они должны научиться с ними жить. Об этом вся современная психотерапия. Жить, не бояться и не давать им кидаться на других людей… - Ваши-то кидаются и кусают, - обиженно поджимает губы. А я смеюсь. Искренне. С ней я довольно часто смеюсь или улыбаюсь. Для себя - часто. Обрываю смех резко. И наклоняюсь к ней: - Поверь, ты еще не видела моих демонов. Не знаю, к чему хочу подтолкнуть её. К тому, чтобы она заинтересовалась больше? Чтобы попросила показать… всё, что я готов показывать? Чтобы покончила со страхом нырять в темноту? Или, наоборот, испугалась так, что отодвинулась? Перестала смотреть на меня как на монумент, которому она пришла поклоняться? Или как на жестокого зверя, рядом с которым не стоит делать резких движений... Мужчину увидела. Просто мужчину? Ладно, не просто. Но увидела. Мне это всё зачем? За этим как раз. Благодаря Искре столько вопросов возникает. А я привык к утверждениям. И в отношении себя, и в отношении других людей. Только вот с вопросами интереснее... Не знаю, какой реакции от нее ожидаю, но выдает девочка, как всегда, не ту. Зубы стискивает и спрашивает тихо: - И многим вы... показывали? Ревность? Чувство собственности? Брезгливость к моим похождениям? Раздражает даже возможность такая… И смешно тут же. - Тебе поименно? - склоняю голову набок. - А у вас хорошая память или специальный блокнот? - дерзит. Опять неожиданно. И подбородок задирает. Вот значит как, Искра... Если что-то тебя задевает, ты мобилизуешься? Это можно использовать в будущем. - Считаешь меня таким скучным? - прищуриваюсь. - Значит, не блокнот, - делает вид, что размышляет. А глаза загораются ведь - ей нравится эта перепалка. И фантазии вырисовываются интересные, - Зарубки на кровати? Ящик с бельем - по одному предмету от каждой? Хотя нет, тогда бы все эти предметы мебели пришлось перевозить в новый дом… Могла бы стать моим любимым интервьюером, если бы я позволил расспрашивать о своей жизни. Хотя… спрашивать ей незачем. Она и так познакомилась с ней настолько близко, как никто другой. Почти никто. - Только самые яркие впечатления оставляют следы. Так что нет, не поименно, - пожимаю равнодушно плечами. Странно, но у самого перед глазами - Искра, поправляющая мои брюки. На коленях, так низко, что почти лежит на полу, оттопырив зад. Не знаю, что у нее перед глазами после моих слов. Но голову опускает и за приборы хватается. Как круг спасательный. Видимо надеется не утонуть после следующего вопроса, заданного хриплым голосом: - А почему вы не были никогда женаты? - А почему ты решила, что не был? Вскидывается. Хмурится. Подвижное у нее лицо, дополняющее каждое слово. Сейчас - извиняющееся. Как будто думает, что обидела этим вопросом. Меня невозможно обидеть - уж тем более не напоминанием о раннем браке. - Но ведь нигде… - Не всегда я был богатым и знаменитым, - откидываюсь на кресле. - И сейчас не распространяюсь о личной жизни. Я никогда и никому… - Естественно. Ты же подписала договор. Лоб морщит, будто силится вспомнить, что же там такого подписывала. А потом неожиданно улыбается. И снова я с толку сбит. Тараторит потому что: - Это хорошо. Что женаты были… В смысле, что развелись, наверное, не очень хорошо… Я не знаю, в общем. Меня всегда пугало, если у совсем взрослых людей не было серьезных отношений. Вдруг это патология? То есть я не думала, что вы ненормальный, просто… Губу закусывает, чтобы не сказать еще какой глупости, и набивает полный рот едой. Удивление я скрываю. То есть теперь она считает меня “нормальным человеком”? На обычные отношения способным? Заблуждается Шапочка. Расслабляется окончательно, не замечая, насколько широко серый волк пасть раскрыл. Решение принимаю. Что игра мне нравится достаточно, чтобы превратить ее в Игру. Я не сплю с теми, с кем работаю или с кем у меня деловые отношения, но ведь и это решаемый вопрос. Как только мы доведем какой-то из раундов до конца, как только я с ней наиграюсь - отправлю домой. Мне ведь не так уж и нужна была помощница. От этих мыслей внутри растекается довольная пустота. Как от стакана хорошего виски. Я уже не разговариваю, просто ем. Искра тоже затихает. Смакует десерт. Под глазами круги - уставшая ведь, то ли неделя вымотала, то ли семья. То ли я. Не дерзит. Но немного нервничает. Испугалась и своей откровенности, и моих откровений. В машине закукливается в свои куртки, шарфы, ремень безопасности. Руки еще скрещивает, защищаясь. Не учитывает одного. Что заснет по дороге. Настолько крепко - чем она по ночам занимается, так спать? - что не двигается даже когда я в дом заезжаю и мотор глушу. Мой ход. Чертов бесстыдник Он - чертов бесстыдник! Потому что засыпаю я в машине, а просыпаюсь в своей кровати. Почти обнаженная. От стука закрывшейся двери. C ноющими сосками и промежностью. Да - одна. Но я точно сама не раздевалась! И возбуждение мое вряд ли связано со сном... Как заснула - не помню. Сил вообще не осталось. За эту неделю… за эту неделю столько всего произошло, что я вымоталась до предела. Физически, морально. И как отравленная вишенка на торте - визит к моим родителям. Кошмар. Кошмарней всего было то, что, в какой-то момент, когда я сидела за столом и снова оправдывалась и пыталась объяснить свою позицию, я осознала - полжизни провела так. И нормальным считала это. Со мной всегда разговаривали так - а я терпела. Я сама приучила своих родителей и сестру к тому, что Искра - славная куколка, которую наряжать можно. Воспитывать и управлять. И не важно, что Искре уже двадцать четыре года. Я сама всеми силами цеплялась за их отношение и образ жизни. Сложности? Поговорить с родителями - пожалеют может. Не хватило денег до зарплаты? Попросить у папы. Чувствую себя одинокой? Сестра же есть. Обидит, раззадорит, уличит - и вот уже чувствуешь не одинокой себя, а несчастной. И сегодняшнее озарение, что не правильно это все, и правильным не было и не будет - как удар по голове. Как и осознание, что меня не устраивает подобное. Но это я только страдаю. Моей семье вполне комфортно. И вроде как неудобно взбрыкивать и идти наперекор, если всю жизнь головой кивала… Борьба внутренняя вымотала меня даже больше, чем все остальное. Весь день сама с собой боролась - а потом и весь вечер. Сидя рядом с Поздняковым, который вообще не должен был быть рядом. Где это видано, чтобы он по доброй воле кого-то куда-то довозил? А не по воле так и вовсе ничего не сделает… Он озадачил меня, голову задурил всеми теми дикими вещами, которые рассказал. Как всегда уверенно рассказывал, смакуя каждое слово. Провоцируя спрашивать больше, провоцируя додумывать, дорисовывать сочные картинки у себя в голове. А потом, получается, принес меня в спальню - на руках что ли? хотя глупый вопрос… как еще? - и я не проснулась? И когда раздевал меня - тоже... Застонала и лицом в подушку уткнулась. Принес, раздел, все видел. А я, как назло, не в одном из своих роскошных комплектов, а в обычных трусах в цветочек и не сочетающимся с ними непрозрачным лифчиком... Дура. Вот о чем я думаю? Сразу о многом. Например, что я, похоже, чувствовала себя рядом с ним в полной безопасности, раз продолжала спать. И о том, что он весьма искусен в раздевании… Как бы я ни устала, если бы неумело и неаккуратно стаскивал все с меня, очнулась бы. Аккуратно действовал. Едва касаясь, с легкостью... А что еще он делал? Трогал? Или нет? Прикасался к моей груди, может соски царапал сквозь ткань? Проводил рукой по животу, по краю трусиков, по набухшим половым губам? Поглаживал бедра, волосы перебирал? То, что я думаю - это мои фантазии или все-таки смутные воспоминания? И почему, черт возьми, меня это не пугает?! Поздняков же как сталкер действовал! Как маньяк! Хотя никогда им не был... Вот потому и не пугает. Преследование и Поздняков - две разных истории. Уверена, это только его преследовали всегда. А он избегал умело. Ему необходимости нет - столько красоток готовы раздвинуть перед ним ноги. Да что там красоток, взять хотя бы меня… Если бы он на самом деле мной заинтересовался, я бы давно уже голая к нему в спальню прибежала. Приползла. Потому что… Черт, надо быть честной с собой. Потому что никуда моя повернутость на Позднякове не делась. И да, хотеть его стыдно, опасно и неправильно - но я хотела. И удерживала меня от того, чтобы предложить себя, не гордость - да не оставалось ее, когда он рядом! - а страх. Что как только попробует он, немедленно прогонит прочь. А может мне это и надо? Именно этого я и хотела? Сыграть в эту взрослую игру, дойти до финиша - а потом уже перебраться на другое игровое поле? И Поздняков вроде был не против… Стал бы он раздевать меня, если бы не был заинтересован? Впрочем, мог и по другим причинам все это сделать. Непредсказуем, на самом-то деле. Мог раздеть, чтобы я лежала сейчас и мучалась от непонимания. Из насмешки, желания приколоться. Мог это сделать, потому что абсолютно равнодушен, на чистом альтруизме и великодушии - как и с тем, чтобы довести до дома. Или чтобы смутить окончательно. Придать остроты нашим и без того не совсем деловым отношениям… Черт. Мне ведь любой вариант не нравится. И что делать теперь, а? Бежать к нему возмущаться и обвинять в харассменте? В том, что это неприемлемо - и если он хочет и дальше со мной работать, пусть прекращает? Делать вид, что ничего не произошло? Что я страдаю лунатизмом - и во время приступа добралась до спальни и разделась? Уволиться? Вот прям завтра с утра? Или, наоборот, увериться, что он все не просто так, он меня соблазняет таким образом - и приложить усилия, чтобы это соблазнение, наконец, свершилось? Я вздохнула и села на кровати, прижав к себе подушку. Глупо… все это так глупо. Я наивный ребенок по сравнению с ним и с его задумками. И что бы ни сделала, все равно буду на много шагов позади. Все равно он в свою пользу все вывернет. Любое мое действие превратит при желании в глупость. Знала одно - я не готова пока увидеть его демонов... Вот только я не знала, что скоро покажу своих. *** Эту журналистку я невзлюбила сразу. C того момента, как она зашла в дом, цокая умопомрачительными каблуками сапожек. А потом переобулась в не менее умопомрачительные туфли с острыми носами. - Евгения Смойлина, - сообщила громко и с вызовом. И руку протянула Позднякову. Эффектно. Чтобы поцеловал? Тот лишь пожал длинные пальчики. С непроницаемым лицом. Но я не могла не заметить вспышку интереса в стальных глазах. И внутренне передернулась. Нормально ведь все было… Я несколько раз разговаривала по телефону со смешливым и чуть картавым мужчиной, продюсером съемки. И группа съемочная приехала нормальная - в моем понимании. В джинсах, с улыбками и бородами, обвешанная проводами, штативами и камерами. Где они откопали эту… Евгению? С ее тщательно уложенными волосами, яркой помадой на пухлых губах и в такой узкой юбке, что будь у нее задница на сантиметр жирнее идеальных девяносто - шов точно треснул бы? И даже не поноешь, что вульгарно и безвкусно. Шикарно… именно так и должна выглядеть женщина рядом с Поздняковым. Будь она хоть журналисткой, хоть помощницей. В общем, сразу не понравилась она мне. А когда выяснилось, что Евгения не только интервью будет брать, но и является редактором съемки, я совсем стухла. Два дня смотреть на нее и на ее изящный наклон головы, когда она внимательно ответы слушает? На ноги длинные в тонком черном капроне? На то, как она умеет изгибаться, когда садится на кресло? И не только смотреть - обслуживать ее? Я же вроде как на подхвате должна быть… кофе и чай готовить, принимать еду доставленную… Настроение портилось с каждым моментом. С интервью, которое было и в самом деле продуманным и следовало четко заранее согласованному регламенту. И не было повода обвинить её в непрофессионализме. С того, как она смеется… глубоко и уместно. Как ею все очарованы. Совершенством таким… С того, как умело и профессионально она руководит растрепанными операторами и звукорежиссерами. Как грамотно умеет выбрать картинку и выгодный ракурс. С уместных замечаний по поводу съемок и освещаемых тем. И я бы не догадалась таким вот образом все сделать… Вот так довести до идеала это мини-курс для писателей. С того, насколько яркая она и позитивная. Даже мне улыбалась, даже мне будто понравиться хотела… Да не буду я тебя любить! А хуже всего было то, как я на это все реагировала. Как глупый ревнивый ребенок. Понимала ведь, что не надо так, что не красит это меня и ничем не поможет - а сама визжать хотела и плакать. Потому что она была великолепна… А я просто нелепа в своей ревности. И такое зрело внутри… Черное. Острое. Мерзкое. Не удивилась почти, когда все группа уехала в соседний дом отдыха, где номера для них сняты были, а она задержалась. Потому что “на своей машине”. И с попусительства Позднякова. Который к вечеру галстук ослабил и откинулся на спинку своего любимого дивана. Тихо с ней беседовал. Не замечая меня, застывшую на кухне - кто я вообще? Кухонный агрегат... Это снаружи я застыла - внутри клокотало. От самых разных мыслей. Как скоро эта беседа перейдет в горизонтальное положение? Как скоро его руки, держащие сейчас сигарету с зажигалкой, притянут эту гибкую и женственную куклу к себе? Может быть он надавит на плечи, чтобы на колени встала… Может быть резко перевернет на четвереньки, чтобы роскошный зад, обтянутый тонкой тканью, перед ним оказался? Я не знала, какая у Позднякова личная жизнь… старалась не думать об этом. О том, что у него есть потребности, которые ему надо удовлетворять. И вот эта картинка двух сексуально заинтересованных друг в друге людей, которые знают, чего хотят от жизни, похожа была… На начало удовлетворения потребностей. Я запрещала себе мысли о том, что однажды что в дом кто-то придет. “Знакомая” или роскошная девица из агентства, готовая на все. И что мне надо будет запереться в своей комнате, или это будет в мой выходной. В многостраничном договоре об этом ни слова не было. Не знала, да… но поняла вдруг, что вцеплюсь сейчас в ее идеальную прическу. Или в его щеки, с выступившей уже щетиной. Если немедленно что-то не сделаю - вцеплюсь. Хотя не имею на это ни малейшего права. Шипение глупое едва подавила, зажмурилась - ну конечно, злые слезы полились, - а потом почти вслепую, вдоль стены, незаметная, как всегда, влетела в гардеробную. Куртку натянула, сапоги, и выскочила на улицу через боковую дверь. В темноту, на обжигающий холод. Все лучше, чем сгореть в ревнивом пламени… Ломанулась напрямую, через сугроб, сразу на задний двор. Туда, где на первый взгляд хаотично росли разлапистые ели, сгибающиеся под тяжестью снега, который никто никогда не трогал. Вот и уйду подальше! Чтобы из окон не было видно, и вообще ниоткуда! Ушла. Удивительный участок у Позднякова. Сказочный. Как дом. Ему то ли грамотный ландшафтный дизайнер попался, то ли сам он догадался, что не надо ничего вылизывать и засаживать искусственными карликами. Огромное пространство выглядело ухоженным, но лесом. Дремучим, но сказочным. Таким продолжением леса настоящего, от которого отделял незаметный в темноте забор. Я в этот “безопасный лес” влюбилась сразу. И гулять здесь обожала. Вот только сегодня я не утеплилась, как обычно - чтобы штаны с начесом, шапка, свитер, варежки - выбежала как была. И холод сразу пробрался под куртку, сдавил горло, заморозил пальцы и ноги в тонких колготках. Да еще и снега зачерпнула широкими валенками, пока лезла через сугробы… Эти валенки для хозяйственных работ использовали, ну и я иногда одевала. Тепло ведь, если снега туда не пихать. Я же и минуты здесь не продержусь! А за минуту те, двое , не определятся, что делать собираются… Всхлипнула. Совсем по марк - твеновски подумала, что вот умру я, и они пожалеют… Поймут, какую замечательную Искру потеряли! И тут же отругала себя. Слезы с трудом вытерла - примерзли что-ли? - и назад в дом поползла. Чтобы побыстрее - снова через сугробы, а не по витым едва заметным дорожкам. Ног уже все равно не чувствовала. А совсем недолго ведь бунтовала... Идиотка. - Идиотка, - сердито вторит моим мыслям Поздняков, когда я непослушными от холода пальцами с замком на боковой двери кое - как справляюсь и ледяным сугробом в дом заползаю. Не с главного же входа заходить, где они там... Дергает меня на себя, придавая ускорения, и я даже понять не успеваю, как и что происходит, оказываюсь выпутана из валенок и куртки, затащена в гостиную и усажена перед камином. На тот самый диван… - А где… Ев-вгения? - спрашиваю, стуча зубами. - Там, где и положено ей быть, - отвечает Поздняков насмешливо и строго. И плед мне кидает, - Завернись. А где положено? В его кровати? Если спрошу - еще большей идиоткой себя выставлю. Я ведь сотрудник его. Прислуга в доме. Что угодно он может делать - я должна молча уйти. Или отвернуться. Прав не имею на вот такие взбрыки, на ревность… точнее, ревновать-то я могу. Это мои чувства, эмоции, куда ж я их дену-то? Но показывать их - нет. Пальцы покалывает, из носа течет, ноги в мокрых колготках, кажется, уже не такие ледяные - но я сама как статуя из льда. Сижу, стиснув края пледа, спину держу прямо и на огонь смотрю, чувствуя и раздражение на себя, и стыд, что все-то они поняли, посмеялись надо мной… Он всё понял… - Так что ты делала на улице? - голос Позднякова близко раздается и неожиданно близко. Похоже он встал позади дивана и наклонился к моему уху. Я дергаюсь, но не оборачиваюсь. Продолжаю сидеть ровно. Хватит дергаться потому что. И так глупостей наделала. - Прогуляться решила, - сообщаю заведомую ложь. Хрипло, - Подышать свежим воздухом. Весь день в доме… - А одеться? - Не догадалась. Вы… спасибо за плед, - мысли скачут, - Но вы… не сидите тут со мной, я не отвлекаю. Мне больше помощь не нужна… Я сейчас согреюсь и тихонечко пойду к себе. - А я могу заниматься чем хочу? Это ты имеешь в виду? - его дыхание уже мочку обжигает. - И чем же я хочу заниматься? Расскажи мне Ис-скр-ра... Судя по твоему поведению ты очень хорошо знакома с моими желаниями. Что я хочу, кого... Господи, он действительно понял… Понял и издевается! Надо мной смеется. И на место меня ставит, с моими фантазиями и подозрениями. Лучше бы грубо осадил, чтобы не лезла, а не вот так. Чувствую, как щеки жаром заливает. - Я вовсе не… - Ты очень да. Поделишься своими мыслями? Из-за которых ты в ночь сорвалась. Что ты вообразила в в своей очаровательной головке, а? Какие увидела картинки? - шепчет. Горячо-о… - Я вовсе не… - Ты очень да, - мягкий смешок, - Будь откровенна со мной, Ис-скр-ра… Мы одни. Как все так перевернулось, а? Почему неловкая и глупая ситуация сделалась настолько интимной? Чего он от меня хочет? Чтобы я озвучила все те пошлости, что меня мучали? Вслух произнесла то, что даже про себя не рисковала проговорить? Стала невольным автором порно - рассказа? Так же нельзя! Хотя мы одни… И это наполняет меня смелостью и радостью. Что она уехала. Что я ошиблась… Но, конечно, я не буду подробностей выдавать! - Я просто подумала, что вам нужно уединение, - постаралась сказать нормальным голосом, - Мы же взрослые люди. Все… Но как-то не оговаривали, что в таких случаях. В общем, решила не мешать! Вот. Звучит прекрасно. Почти правдиво и правильно. По-деловому. Будто мне все-равно. - Взрослые... - Смакует. И снова воздух горячей волной от его дыхания. Не согрелась я до сих пор, что ли? - Тогда, раз ты взрослая, расскажи мне… Чему ты не хотела помешать, м -м? Поздняков это… Поздняков. Я видела однажды, как он лимон выжимает. Ни капли не осталось. Даже не знаю, чем его обезоружить, если и в одежде, и в броне из четкого понимания, что мне не стоит раскрываться, я была все равно раскрыта. Обнажена. Как на ладони. - Общению… - выдавливаю хрипло. - И это - все? - мягкий смешок шевелит боковую прядку, - Так я общаюсь с кучей людей. Будь ты Шахерезадой, и одной ночи не выдержала бы. Двоечница… лекции пропускала? Это на что он намекает? Что я толковый рассказ не смогу сложить? Да я… Я разозлилась, да. Только что растеряна была - а теперь зла. На то, что играет и вынуждает - опять - меня действовать по своим правилам. Но разве было когда-то по-другому? И почему бы мне не переиграть его? Хочет истории, достойной “Тысяча и одной ночи”? Я ему расскажу… А чтобы не уличил, чтобы в своих насмешках над моей ревностью дальше не продвинулся, без имен расскажу. - Есть диваны, будто предназначенные для того, чтобы на них предавались греху… - первая фраза выходит сдавленной, но потом голос начинает звучать размеренно и мягко. Я просто представляю себе, что зачитываю вслух отрывок из какой-то книги, - На них нет такой таблички. Они не обязательно из пошлой кожи или красного цвета. Но тело на них всегда принимает самую правильную, предназначенную природой форму. ТелА… сливаясь, будто попадают в еще одни объятия - и уже не могут разделиться... Я прерываюсь на мгновение, потому что мне вдруг показалось, что он коснулся кончиками пальцев моей шеи. Тепло чувствую, да… Покалывание… Нет, показалось. - Она оказалась на этом диване случайно. Сразу провалилась в сидение - так чтобы узкая юбка задралась, а коленки слиплись вместе. Вроде бы несексуальная поза… Но обнаженные бедра трутся друг об друга, а голая кожа выше кромки чулков влажнеет. Её соски… - и снова голос пресекается, но уже потому, что я осознаю свою дерзость… слова свои. И понимаю назад дороги нет. Бесполезно сейчас прерываться и говорить, что я вовсе не об этом, - твердеют и становятся заметными даже через два слоя ткани. Все потому, что именно такой диван… А он садится рядом. Смотрит. На нее смотрит, на ее губы, которые она языком смачивает - и плевать, что помаду размажет. На соски эти... Я чувствую, что это у меня твердеют соски. Это мне хочется увлажнить губы. У меня коленки под пледом сжимаются, и сильнее сжать хочу, чтобы унять хоть немного тянущее напряжение между ног. Глаза закрываю. Будто одна я... - ...без предупреждения на себя тянет. За шею хватает сзади - и тянет. Так, чтобы сосками в его грудь впечаталась и неудобную позу приняла: ему и дивану удобную, а ей - нет. В рот впивается поцелуем, но это единственная от него нежность. Ему не нужна нежность, впрочем - ей тоже. Они оба голодны. Весь день “аппетит нагуливали”, на этот диван посматривали, и теперь, наконец, готовы использовать его как должно... Сердце стучит как сумасшедшее, а каждый вдох - словно раскаленный воздух вдыхаю. Мне кажется, Поздняков тоже стал чаще дышать, но из-за стука собственного сердца не могу быть уверенной. - Он ее переворачивает, на четвереньки ставит, даже туфель не снимая, и узкую юбку задирает - теперь та болтается на талии. А белая кожа с тонкой полоской черного белья обнажена. Ему раздеться хочется. Кожа к коже лечь, пропитаться всем этим - и белизной, и ароматом одуряющим, и бархатистостью ее… Но еще больше хочется соединить их тела. Немедленно. Он одним движением расстегивает брюки и спускает их вместе с бельем, другим - волосы ее на кулак накручивает и тянет на себя, чтобы выгнулась… И входит, сразу полностью, просто отодвинув кружевную полоску. Она вскрикивает. Он хрипит от удовольствия... Я тоже хриплю. Ладони вспотели, а пальцы в плед вцепились, потому что у этих пальцев одно желание - к себе начать прикасаться. Или к нему… - ...а диван шепчет. Вторит звукам их тел. Рваным вдохам. Влажным быстрым шлепкам. Бессвязному бормотанию. И финальным стонам и крикам... Сама уже готова стонать. Но замолкаю. Точка потому что. Вместе с молчанием приходит и осознание, что я тут только что наговорила… Кошмар! Да, он требовал… но может не того? Не в таких подробностях? И вообще, разве я обязана была… Как приговора жду, что скажет. “Садись, пять”? “Отличный текст, ты не подумывала книги писать”? Хотя, скорее: “Султан казнил бы тебя еще до рассвета”... Но Поздняков говорит другое. Сипло и тихо… - Теперь я знаю твои фантазии. Что может доставить тебе удовольствие, Исс-кр-ра... Говорит и уходит. По дуновению воздуха понимаю. Хочу сказать ему, что это не про меня, а про него и журналистку… А потом осознаю - совру ведь. И сидеть продолжаю, невидяще глядя на огонь. Пунцовая и в пледе. Маленькая дурочка Проснулся от того, что кровать трахаю. Невозможно просто. Рассмеялся даже, потому что подростком себя почувствовал. Еще и сны шальные, на грани… Стояк такой, что больно, а одна лишь мысль, что это не мягкий матрац подо мной может быть, а раскрытая, влажная девочка, вырывает стон и желание довести таки дело до конца… Сам дурак. Надо было или журналисткой воспользоваться, которая так настойчиво себя предлагала, или самой Искрой. Вряд ли она воспротивилась бы. Не после порнографического рассказа, при воспоминании о котором до сих пор во рту пересыхает. На спину перевернулся и заставил себя успокоиться. Физиология физиологией, но нарабатывать мозоли я не собираюсь. Как и спешить. С Евгенией слишком уж понятно всё, а с моей помощницей - не понятно. И это одинаково плохо. Журналистка немного на меня похожа. И на всех тех баб, с которыми последнее время встречался. Взрослая, уверенная, преподнести себя может и знает, чего хочет. На что соглашается. И я думал, что меня именно такой подход и устраивает… Но не оценил его вчера. Больше забавлялся, якобы отвечая на ее пассы. А сам наблюдал, как Искра реагирует. Это интересней оказалась. Хотя даже я не ожидал, что она просто вывалится в ночь, сбежит к своим сугробам… Пришлось быстренько Евгению выпроваживать, и эту дурочку в дом затаскивать. Спасать. Что-то было в этом… приятное. Как и в том, чтобы дразнить. Раздразненная Искра удивить сумела. Удержался едва, чтобы не завалить на диване. Но инициатива от меня должна исходить. Когда на самом деле готова будет - а то станется с нее в одних трусах на улицу убежать снова… На мысль об Искре в одном белье успокоившийся вроде организм снова отреагировал. Тем более, что видел я уже ее. Трогал. Запах ее знаю. Знаю, какая нежная у нее кожа. Какой формы пупок. Насколько тонкая талия и грудь совершенная... Дьявол! Выдыхаю шумно и в душ иду. В ледяной. Сам себя наказываю, да. За ощущение, что упускаю контроль все чаще и чаще. Одеваюсь. Выбирать костюм не приходится - они все почти одинаковые. И вниз спускаюсь, чтобы позавтракать. Завтрак на столе, но Искры на кухне нет - впрочем, она часто исчезает, чтобы не мешать. Это даже по контракту положено. Только что толку, если она в моей голове всегда? В девять съемочная группа приезжает. С Евгенией во главе, и та тут же в бой бросается - во всех смыслах. Раздражает уже - то, что проигрывать не желает. В моих играх не стоит делать меня ценным призом, не люблю этого. Помощница тенью скользит по дому, решая вопросы, откармливая шумноватых мужиков едой, к которой они, похоже, не привыкли. На звонки отвечает, корректирует что-то. Тихая сегодня совсем, бледная, на меня не смотрит. Все еще смущена? Ловлю себя на мысли, что не совсем помню и понимаю, а как без нее проходили такие мероприятия? И морщусь. Незаменимых не бывает, так что ей не грозит такой стать. Съемки курса к позднему вечеру заканчиваем, как и планировалась. Даже Евгения слегка сдувается от усталости, только губы поджимает, когда я всех благодарю спокойно и желаю ехать осторожно.4e622d Не пытается задержаться. А я на кухню прихожу. Чтобы побыстрее закруглиться даже ужинать не стали, значит самое время. Но ни в духовке, ни в холодильнике не нахожу ничего. Помощницы тоже не наблюдаю - а ведь она должна была и приготовить что-то, и гостей проводить… Зову. Хмурюсь. Тихо. Тогда к комнате ее иду и, коротко стукнув в дверь, открываю... - Маленькая идиотка. Ну а что ещё я могу сказать? Сразу ведь ясно всё. И по той позе, что лежит ничком на кровати, и по тому, что не разделась даже. И как лицо её горит… Глаз не открывает, когда я подхожу и рукой к пылающему мокрому лбу прикасаюсь. - И не сказала ничего… Злюсь. Детский сад какой-то. Сначала полуголая в двадцатиградусный мороз бегает, потом работает, наплевав на здоровье. Явно же весь день плохо себя чувствовала. На хрена мне эта "стойкость" нужна, если по итогу все так заканчивается? Градусник приношу - тридцать девять. И мокрая вся. То ли спит, то ли в полузабытьи. Впихиваю в неё несколько таблеток, но врача решаю не звать. Как у любого взрослого человека, кто следит за своим здоровьем и, тем более, кто живёт не возле аптек, у меня есть понимание, что происходит с организмом. И как этому помочь. Раздеваю её. Забавно. Я любовниц своих не раздевал так часто как эту… Не любовницу. Чуть помедлив, в комод заглядываю в поисках какой-нибудь пижамы. Пижаму нахожу. И не только. Два комплекта белья среди спортивного трикотажа в глаза бросаются. Не заметить не возможно. Не потрогать тоже нельзя… Пальцы скользят по прозрачным вставкам, по черным переплетениям, а в голове - та же картинка. Только эти переплетения на Искре. Охватывают бедра в нескольких местах, подчеркивают полукружья… Лямки поддерживают высокую грудь. Контрастно, порочно и эффектно. Ей пойдет - я бы лучше сам не выбрал. Хотя никому я белье не покупал. Но вопрос остается - кто ей купил? Сама? Комплекты выглядят новыми совершенно, разве что бирки срезаны. Будто недавно купила, но повода надеть еще не было. Для себя? Для меня покупала? Сглатываю, представляя, как она переодевается и ко мне идет. Соблазнять. Скидывает халатик какой-нибудь или в одном белье. Чтобы я сразу все понял... Закрываю ящик и быстро пижаму на нее натягиваю. Не глядя. Я же не извращенец - хотеть свою почти пациентку. Постель перестилаю и даю напиться - глаз не открывает, но пьет, температура явно падает. И сама она падает на взбитые подушки с явным облегчением. Хрупкая такая с виду... Тянусь к ней убрать волосы со лба. Руку отдергиваю, морщусь. Не нравится мне эта ситуация и мои реакции. Я не испытываю потребности о ком-то заботиться, в домашних питомцах не нуждаюсь. Завтра если не поправится - врача вызову. Или в город отправлю - некогда мне заниматься всем этим. Поел я быстро: замороженный пирог и духовка решили все вопросы. В спальню к себе пошел, переодеться и душ принять… Снова к Искре. Вдруг...? Хотя умом понимаю, ничего запредельного случиться не может, но проверяю. Чай делаю - пьет. Выглядит лучше, умиротворенной. Кожа почти сухая, не горячая. Нормально все с ней будет! Но стоит лечь на свою кровать, приходит осознание - спокойного сна не будет. Пока я здесь, а она - там. Чертыхнулся и вернулся к ней. - И не думай, что я в кресле буду спать, - буркнул. На кровать улегся. Она не думала. Спала. Безмятежно. Чертов кошмар Он - чертов кошмар! Или это были грезы? Что за странная муть всю ночь лезла... Вечность. Просыпаюсь - а может в сознание после обморока прихожу - с ощущением, что хорошо как-то мне, и, одновременно, странно. Пить хочется. Жарко... но, в то же время, прохладно. Ворочаюсь, пытаясь понять, где я, что я и что со мной. Как засыпала вчера вообще не помню. Весь день чувствовала себя отвратительно. Знобило, голова кружилась. Переохладилась, и это результат. Поэтому не хотела показывать никому. Ну что я за помощница такая, которая по собственной глупости заболела и не может выполнять своих обязанностей, когда в доме столько народа? Поэтому тихонько пила горячий чай и делала, что должна. И в комнату свою вечером пришла… тоже не помню, зачем. Наверное, была мысль посидеть немного перед последним рывком. А дальше - темнота бредовая. Что было-то? Глаз не открывая пытаюсь повернуться. Мне что-то мешает. Нос, губы, все лицо в голую кожу утыкаются. Теплую и одуряюще пахнущую… Пить не хочется больше. Во рту столько слюны теперь, будто я самое любимое блюдо перед собой унюхала после недельной голодовки. А в голове просто взрыв из эмоций и панических мыслей. Потому что если никто надо мной не подшутил и не подложил какого-то голого мужика, то это может быть только Поздняков. Тот есть я в кровати... гипотетически своей. А рядом он... вообще-то начальник. Голый? Что было-то?! И почему я не помню ничего? Ведь если было бы… я бы запомнила! Уж в этом уверена… К тому же я одета... шевелюсь снова, убеждаясь, что на мне пижама. Над ухом недовольно ворчат, жестким захватом притягивают и по-хозяйски ногу закидывают. Ох. Поздняков. Его ворчание я наверное из сотни определю. И запах. Задохнусь ведь... Не в том смысле, что мне физически не хватит воздуха. Но я настолько ошеломлена близостью мужчины, что не могу ни шевелиться, ни дышать, ни действовать. Мне одно хочется - стать сахарным облаком, которое вокруг него обернется, облепит всего и сладостью пропитает… впрочем, таким облаком я себя и чувствую. Прямо сейчас. Глаза открываю, а то сил нет на пределе морока терпеть, когда все чувства и ощущения вдвое, а то и втрое сильнее. В спальне уже светло - в доме ведь повсюду огромные окна, светлеет вместе с солнцем, а не как в городе. Поздняковская грудь и плечо во всем их гладком великолепии предстают. И подбородок с твердыми углами челюсти, щетиной покрытый. Мой же подбородок и щека упираются в горячую со сна кожу. Отодвигаюсь осторожно, пытаясь осознать масштаб бедствия, но это ошибочное движение, за которое я тут же наказана. Он как-то ловко переворачивается и меня под себя подминает. Во сне. Глаза закрыты, а руки на инстинктах действуют… как и губы, задевающие мое ухо… Черт! И в живот мне упирается явно не колено. Поздняков и дальше спит - дыхание глубокое и ровное - но снится ему, похоже, что-то конкретное. А меня обдает то волной возбуждения, потому что он беспорядочно меня поглаживать начинает и сжимать в разных местах. То паники, потому что понимаю - проснется ведь. Осознает, что я - это я, разозлится. Почему разозлится я для себя не могу сформулировать. Чувствую так. И все остальное чувствую - его член, который уже недвусмысленно таранит меня через одежду. Мурашки, когда шею зубами прихватывает. Испарину на затылке, где волосы сжимает мужская рука… Я наверное все еще брежу, но мне не хочется останавливать его. Между ног горит и тянет, соски болезненно трутся о мягкую, казалось бы, ткань, а тяжесть его тела, вжимающего меня в матрас, такая правильная и совершенная... Мне хочется чтобы он продолжил. Чтобы стянул с меня штаны и вошел. Взял уверенно и напористо. И, желательно, во сне. И я бы тогда сделала вид, что сплю. Но это невозможно. Рано или поздно он проснется, и уж лучше мне сделать это первой. Потому что сейчас я еще справляюсь с собой - плохо, но справляюсь. Но точно не выдержу, когда он отпрянет, осознав, кто перед ним. - Подожди… те, - шепчу хрипло и плечи литые отталкиваю. У него есть спортзал небольшой. Не заходила туда никогда, но через день Поздняков там “отдыхает”. Результат закономерен - у писателя совсем не писательская фигура. Кажется, если бы не его стояк, которые мешает окончательно прижаться ко мне, на мне бы все кубики пресса отпечатались. - Стойте… остановитесь… Влад Матвеевич! Ой. Последнее громко получается и очень действенно. Долю секунды я еще чувствую его на себе - и вот свободна. Фиговая такая свобода… Поздняков приподнимается на руках, потом рывком садится и смотрит на меня сонными глазами. На мешанину из одеял вокруг. Хмурится и комнату разглядывает с некоторым недоумением, будто и сам не помнит, почему он здесь. А я ведь надеялась, что мне объяснит. Или не хочу объяснений? Надо бы еще что-нибудь сказать. Например, “Доброе утро”. Что-то приличное, короче… Или смутиться, отвернуться. Разгневаться, типа, что здесь происходит... Но я как придурочная не могу отлепить взгляда от его торса. Он не крупный, не перекаченный, но очень пропорциональный и жесткий весь. Мышцы не бугрятся, а как стальные тросы под кожей перевиты. И кубики… ох. Есть. Я понимаю, что если немедленно не закрою глаза, то подползу и просто лизну его живот. И ниже. Потому что хоть Поздняков и в мягких спортивных штанах, это ничуть не мешает мне разглядеть что совсем недавно со мной соприкасалось… Разглядывание не больше секунды заняло. А картинка эта будет мучать теперь неделями, знаю. И если не скажу сейчас чего… он же ляпнет в своей манере, а мне потом это переваривать. Потому веки опускаю, в одеяло вцепляюсь, чтобы перестало так штормить, и спрашиваю тихонько: - Что произошло вчера? Не помню ничего... На вчерашний день фокус перевожу. Намеренно. Потому что если он спросит или поделится мнением, что происходило сегодня - со стыда сгорю. По движению воздуха понимаю - встал с кровати. Бросаю взгляд - всего один! честно! - на его спину и сползшие на бедра штаны. И сжимаюсь немного, когда слышу недовольное: - Произошло то, что одна девица, которая не думает о последствиях зимних прогулок или о том, что нельзя переносить болезнь на ногах, просто отключилась вечером. - О… - прикусила губу. - Я смутно помню, что мне плохо было и знобило… - А сейчас как себя чувствуешь? - он поворачивается ко мне, и я снова отвожу взгляд. Неужели опять смотрела? Это случайность! Не от смущения прячусь, хотя того немало. А чтобы перестать облизываться на него. - Нормально, - говорю с некоторым удивлением, - Голова только тяжелая… - Значит таблетки и чай помогли. - Вы поили меня чаем и таблетками? - как я ни стараюсь, голос пресекается. Потому что... - Тебе проще представить, что я развлекаюсь с бесчувственными телами, чем то, что я могу проявить участие? Или что не рискну оставить тебя одну в таком состоянии? Если честно, то да. Но я вряд ли скажу это. Потому что слышу нотку раздраженного возмущения. И к смущению прибавляется стыд за мои мысли. А мужчина продолжает: - Тебе следует научиться получать, Искра. Киваю. Хотя смысл фразы мне не до конца понятен. - Я сейчас утреннюю порцию принесу, а ты пока… - Да я в порядке! - спешно вскакиваю с кровати, но как только ступни становятся на прохладный пол, понимаю, насколько переоценила свое состояние. Голова начинает резко кружиться, колени подгибаются, и я чуть ли не лицом вниз падаю на кровать. Поздняков не спешит ко мне на помощь, нацепив плащ супер-героя. Напротив, смотрит прищурившись. С насмешливым исследовательским интересом. Дает возможность до конца осознать мою недальновидность. - Убедилась? - задирает одну бровь. - Сегодня отдыхаешь. Завтра - посмотрим. - Но я же должна сделать для вас... Вздыхает раздраженно: - Вместо выходного. Киваю. А когда он выходит, встаю таки. Осторожно. И в ванную ползу. Во-первых, потому что уже не могу игнорировать физиологию. Во-вторых, не мешало бы зубы почистить. В зеркало смотрю и стону про себя. Там отражается что-то настолько бледное и одутловатое, еще и с гнездом на голове, что на месте Позднякова я бы сразу сбежала. Вот уж точно, вряд ли он польстился бы на такое “чудо” наяву. Умываюсь и расчесываюсь, но в душ не рискую - не в моем состоянии это делать. В спальню возвращаюсь и решаю таки переодеться. У меня есть еще футболка широкая и почти пижамные штаны… Поверх белья в комоде лежат мои комплекты, отвоеванные у самой себя. Смотрю на них какое-то время и так обидно становится. Что ни разу они не сработали. Не пригодились… Черт, о чем я думаю? Я же не для того купила, чтобы Позднякова соблазнять! Хотя он их, похоже, видел уже. Пижама-то здесь лежала… Это хорошо или плохо? И опять не о том думаю. Переодеваюсь, кое-как постель расправляю. Валюсь на нее от накатившей усталости. Вовремя - Поздняков приходит. В костюме. С подносом, на котором стоит чашка, чайник, подсушенные тосты, еще что-то в коробочках - таблетки наверное. И если есть более сексуальное зрелище, чем Поздняков-полуголый в моей кровати и Поздняков-погруженный в работу над книгой, то это оно. Теперь и эта картинка отпечатается в голове. Вместе с кубиками и утробным вздохом, когда он меня под себя подмял. Утро, мягкий свет, заснеженные деревья за окном. И он, принесший мне завтрак. С таким видом, будто ничего такого в этом нет… Да и вообще, не с его характером можно подумать, что это как-то неправильно. У Влада любое действие, любой жест пропитаны такой уверенностью в себе, что даже в откровенно клоунском наряде, в какой-нибудь откровенно идиотской ситуации он будет смотреться королем. Ничего такого… Всё такое! Потому что ни разу в моей жизни мне не подавали завтрак в постель. Даже если я болела. - Тебе снова плохо? Почему лицо сморщилось? Встряхиваюсь. Выкручиваюсь: - Нет. Просто… Неудобно за вот это все, - обвожу рукой комнату, подразумевая и ситуацию, и мою болезнь. Смотрит на меня тяжелым взглядом. Поднос ставит мне на колени и бросает короткое: - Отработаешь. И вставать не смей - не хочу, чтобы все то, что я делал насмарку оказалось. - Я могу и лежа что-то поделать… - начинаю несмело, но меня опять прерывают. Чувствую, что его ситуация раздражает, и все жду, когда это раздражение на меня прольется, но ничего такого не происходит. Так же коротко сообщает: - Обойдусь. И выходит. *** В книгах лучше себя видно, чем в зеркале или других людях. День я провожу в их компании. Засыпаю иногда, просыпаюсь. Берусь за роскошные экземпляры - в библиотеке Позднякова если не коллекционные, то самые дорогостоящие тома. Я не могу не читать. Нейронаука утверждает, что чтение полезно: описания, метафоры и эмоциональные диалоги стимулируют разные отделы нашего мозга. Не буду спорить с учеными, но не затем я книги открываю. А потому что в них мои возможности почти безграничны. Я проживаю разные жизни, разные роли, в разных странах и временах. И понимаю себя лучше. Мои обычные дни и голова захвачены эмоциями, даже когда не показываю их - а осмыслить так точно не могу. А вымышленная реальность, в которую полностью погружаюсь даже, отлично демонстрирует и меня саму, и чувства мои, проблемы. Зря Поздняков думает, что я внутренних демонов своих не знаю. Я хорошо с ними знакома - просто дальше не иду. Чаще всего захлопываю обложку и откладываю в сторону. А еще меня будоражит в книгах ощущение, что я с их авторами знакомлюсь так. Много-много людей теперь знаю, которых никогда в моем реальном окружении не было и не будет. И которые лучше, чем реальные, “слышат” меня и “понимают”. Может это такая писательская особенность? Поздняков ведь тоже будто понимает. Лучше, чем я сама. Он больше ко мне не заходит. Сегодня уборка дома, и помощнице по хозяйству, похоже, вменили в обязанность еще и обо мне позаботиться. Она дважды еду приносит и убирает грязную посуду. И хорошо. Если бы Поздняков этим опять занялся, я бы точно не выдержала - уехала к себе болеть. Да, я часто чувствую себя виноватой с ним. И вряд ли ему приятно находиться с таким человеком, рядом с которым он будто хуже, чем есть. Выздоровела за день. Ну, почти. Во всяком случае на следующее утро единственное, что напоминает о моем состоянии - слабость. Я и не собираюсь напрягаться. Поздняков появляется на кухне в обычное время. Смотрит недовольно - но я же держусь на ногах, не падаю. И завтрак приготовила, накрыла, кофейник наполнила, как он любит. Пользу приношу, да. Хмурится, но не комментирует никак. Правда и заданий на день не спешит давать, как обычно за завтраком делает. Более того, берет чашку кофе и кивает на место напротив: - Присаживайся. - З-зачем? - Составить мне компанию. И чашку для себя возьми. Что смотришь так? Мы с тобой в одной кровати спали, вряд ли твою репутацию испортит совместный завтрак. Соглашаюсь в некоторой прострации. Беру чашку, себе напиток тоже наливаю. Я привыкла есть до или после него, но так вот мы садимся впервые. Молчим. Я жую тост, надеясь, что не чавкаю громко. А он думает о чем-то. И спрашивает вдруг: - Хотела стать писателем когда-нибудь? Вздрагиваю. И головой мотаю отрицательно: - Я слишком много хороших книг прочитала, чтобы не пожалеть будущих читателей моей “нетленки”. Хмыкнул. - Но если бы писала - в каком жанре? - Детектив, наверное. Или фантастику, - говорю неуверенно. И сильнее смущаюсь, - По которому потом фильм бы сняли. Мне нравится видеть, что я сделала. Что-то про будущее написала бы и компьютеризированные способы расследования. И наказания. - Как в “Особом мнении”? - Там программа позволяет узнать о еще не совершенном преступлении, - воодушевляясь немного, улыбаюсь. Ну вот, доказательство, что он просто человек - кино смотрит, - Я бы сосредоточилась на судебных делах… Например, назначать срок в зависимости от того, насколько человек раскаялся. - А если бы он притворился умело? - брови мужчины взлетают вверх. А я понимаю - раз задает уточняющие вопросы, значит интересно. - Ну компьютеры смогли бы степень раскаяния определить с достаточной точностью. - А она есть? Степень? - Конечно, - говорю уже совсем свободно. Рядом с Поздняковым я часто кажусь себя совершенно косноязычной и глупой, но когда забываю об этом - вперед выходит и отличное образование, и опыт, начитанность, опять же, - Вот если он просто плачет и страдает, например, то это не по-настоящему. Потому что переживать легче, чем что-то делать. А настоящее раскаяние… - я остановилась, подбирая слова, - это когда он сам верит, что плохо поступил, искренне сожалеет и хочет наказать виновных, в том числе самого себя. Он поступок переосмысляет, берет на себя ответственность за его исправление. Ну и себя изменить хочет... - То есть можно уже не нагружать его внешними обвинениями и наказанием, он сам справится с этим? - Вроде того. - Чувствуется христианская мораль. - Не без того, - хихикнула, - Я же из русских немцев - может не у моих родителей, но у бабушки точно все держится на трех К. - А на чем у тебя все держится, Ис-скр-ра? Вздрагиваю и в чашку свою утыкаюсь. Удивительное дело, как в человеке может уживаться авторитарный эгоист, гений слова, желанный мужчина и вот это участливое внимание, с которым он будто подталкивает меня постоянно к каким-то важным выводам… - Не знаю пока, - признаюсь, - Я ищу. *** Елки в доме Позднякова все еще не было, несмотря на приближение Рождества. Может потому, что Рождество католическое. Или потому, что елок вокруг полно. Или же не тот праздник, который хозяин дома празднует… Спрашивать я не стала. Если бы он хотел елку, украшения, девицу в костюме Санта-Клауса и всякие огоньки по периметру дома, давно бы сделал - точнее, мне поручил. А со своим представлением о прекрасном я точно лезть не буду. Мы декабрьское Рождество праздновали. Бабушка и дедушка приучили. Собирались всей семьей, за праздничным столом, чтобы пожеланиями обменяться и пообщаться просто. Вместе пирог пекли и индейку делали, которая всегда у нас курицей становилась. И елка к этому моменту наряженная стояла, как у всех в России почти - чтобы до двадцать пятого поставить, а потом, как минимум, до Старого Нового года продержать. Я и у себя дом украшала. Но не в этом году. В этом году у меня елки нигде нет - ни в моей квартире, ни в Виталиковой, ни в этом доме, который так и напрашивался на иллюминацию и европейские венки. Чтобы окончательно превратиться в сцену для голливудской зимней комедии. - Ты же приедешь на праздник? - папа накануне звонит, но я вздыхаю только. Нет у меня по плану выходного, а из-за внеплановой болезни и не должно быть. И мне грустно немного, что традицию нарушаю, но что поделать? Отпроситься? Вряд ли Поздняков запретит уезжать. Вот только воспоминания о предыдущей нашей семейной встрече еще сильны. И целиком осознавая, что я прикрываюсь своей работой, чтобы увильнуть от схожего "удовольствия", отвечаю: - Не получится, пап. Конец года - сложный период… - Да он там тебя эксплуатирует, как не знаю кого! Если не сказать, что хуже… - вскипает почти. Но я на его тон внимание не обращаю, а вот на слова - очень даже. - “Хуже” - это ты про что? - Ну так Марьяна просветила нас, где ты и что ты, раз сама подробностей не рассказываешь. - Погоди… Я и правда не понимаю. Кому я помогаю и как сюда попала я вам сразу сказала, что такого Марьяна еще могла сообщить, а? Она же не знакома даже ни с кем из этой сферы! - Но это не значит, что она не узнала, что о писателе этом говорят! И с Виталием ты рассталась, мало ли что у тебя в голове творится, каких глупостей захочется сделать, когда ты так расстроена? Я всерьез обеспокоен, дочь. Ты там, непонятно где, да еще с человеком, чьи моральные принципы… - Ты полагаешь, что меня в сексуальном рабстве тут держат? - брякаю, разозлившись, - Да что такое происходит, а? Уж мы-то всегда на одной волне были - но сначала вы меня дома разговорами доводите, расспросами и нравоучениями, а сейчас так и вовсе предполагаете, что я не больше эскортницы значу! - Искра… - Что, Искра? Проще Марьяне поверить, да? Или мне придумать какое расстройство? А ей лишь бы грязью меня облить? И вам всем - побольше гадостей сказать? - Мы ведь из лучших побуждений… - Которыми сам знаешь, куда дорога выстлана! Я трубку кладу. Обидно очень… Но закономерно. Наверное так всегда происходит, когда начинаешь границы выстраивать с близкими людьми, с которыми и границ-то раньше не было. Я знаю, что любят они меня, и я люблю - уж родителей-то и вовсе безусловно. Но что-то явно не так пошло в наших отношениях, и давно, раз они обесценивают все, что я делаю. И до сих пор маленькой девочкой меня считают, за которой присматривать надо. Невольно выступившие слезы вытираю. А на следующее утро пораньше встаю и пеку фигурное рождественское печенье. С имбирем. И запах такой сразу! На улицу иду, несколько веток срываю, чтобы в вазу поставить - для красоты. Я не озаботилась подарком для Позднякова заранее, но когда он приходит на завтрак, то видит и ветки эти, и печенье, и праздничную сервировку, которую я нашла в одном из шкафов. - С Рождеством, - улыбаюсь. Он меня тоже поздравляет. Кивком. И, похоже, печенье есть не будет. Это тоже обидно. Может даже обидней, чем разговор с отцом. Я понимаю, что никогда он не будет из приличий поздравлять с тем, что не празднует или делать вид, что хочет попробовать то, что обычно не ест... Ой, ладно, не понимаю. Себе тоже кофе наливаю - несколько дней уже мы вместе завтракаем - и с каким-то мстительным удовольствием откусываю имбирному человечку голову. И та едва не застревает у меня в горле, когда Поздняков сообщает: - Задание на сегодня у тебя есть уже, а я в город на целый день. В шесть за тобой машина приедет. - З-зачем? - Пойдешь со мной на вечеринку. Пытаюсь проглотить и непрожеванный кусок, и это неожиданное приглашение. Наверное у меня очень выразительно округленные глаза, потому что Поздняков комментирует со смешком: - Мне нужна спутница - на такие мероприятия я предпочитаю ходить не один. Мне следует быстро кого-то найти или ты сможешь переступить через свои принципы, которые неоновой строкой у тебя сейчас на лбу, и составишь компанию? - Составлю, - хриплю быстро, чтобы не передумал. Интересно, он обязательно с кем-то ходит, чтобы на него там не накидывались? Нет, не интересно. Сегодня я пойду, и плевать на остальных! И плевать, что все это немного странно. Только… - Мне ведь домой заехать надо… - бормочу, - Я ничего не брала с собой из вечерних нарядов... Головой качает: - Твой дом в другой стороне, по дороге заедешь в магазин - там и встретимся. - А… - Это была вся фраза. Веселится. По глазам вижу - веселится, гад! Хотя лицо непроницаемое. Ну и ладно, я тоже так могу сдерживаться… Но вся моя сдержанность исчезает, когда он бросает, уходя: - Надень прозрачный комплект. Розовый. Сладкая пытка Предвкушение - важная часть игры. Не знаю, понимает ли Искра, что все уже решено? Может быть еще тогда было решено, когда я за проститутку ее принял. Или когда журналистку выгнал, вместо того, чтобы воспользоваться. Но когда я просыпаюсь с девочкой в одной кровати - уже решено. Во сне не понимаю, кто барахтается подо мной. Кожу нежную прикусил - вкусная. Руки плоть женскую сжали, и от этого по пояснице аж волной горячей продрало, потому что тоже вкусно… А когда осознал, что Искра - еще лучше стало. Но настаивать не стал, она едва ли пришла в себя. А мне хотелось, чтобы в полной мере каждую секунду со мной прочувствовала. Каждое мое действие. Прикосновение. Я ведь чувствую. Все глубже. Это странно, но мне удовольствие доставляет. Механический трах, чтобы просто спустить напряжение, не столь интересен, как этот танец на гранях. Я к ней - она от меня. Поворот… Глаза в глаза. И всегда в ее глазах - эмоции. Сильные. А моих вроде бы и нет на поверхности, но это как с глянцевой водой. Зеркальная поверхность, внутри которой смертельно опасные вихри. В магазин я приезжаю первым. Её рождественское печенье из головы не идет, что ли? Хочется сделать ей приятное. Знак внимания. Я не люблю печенье. Но и она вряд ли просила Санта-Клауса, чтобы я ее на прием одевал. В качестве подарка - Это, это и это, - киваю консультантам на выбранные платья. У меня нормально все с глазомером и с вкусом. Искре нравится тоже, та-ак она смотрит на одежду. И хорошо, что не пытается возражать или отнекиваться из мнимого “не положено”. Уж если что она решила или согласилась с чем, то будет спокойно это делать, без нытья. Я заметил и оценил. Жаль только, что не настолько раскрепощена, чтобы в примерочную меня пригласить - я бы не отказался зайти. Убедиться, что она в том белье прозрачном. Что ее дыхание от моего присуствия участится, а пальцы задрожат. Что она вожмется в угол, а когда я подойду совсем близко - дышать перестанет... Меня отвлекает звонок. Прошу девушку в магазине сделать кофе и в кресле располагаюсь. Через какое-то время Искра выходит уже в выбранном платье и туфлях на шпильк. Красивая. Она что-то сделала со своими волосами сегодня. Лежат крупными завитками - зарыться руками хочется. И обманчиво простое серебристое платье тоже свободно на ее фигуре, но стоит шевельнуться - видно, насколько вырез глубокий, какие стройные у нее ноги. Киваю. Мне нравится. А смущенная Искра вдруг хихикает. - Что? - недоумеваю. Она обводит рукой помещение, меня с кофе и телефоном, консультантов наизготовку, а потом наклоняется и говорит тихонько: - Вся эта картинка… Я достаточно хорошо играю роль содержантки? - Достаточно, что ты вообще играешь, - улыбаюсь. Помогаю пальто надеть, и мы выходим из магазина. Не по погоде, конечно, но несколько метров по сухому тротуару - это не в сугробах вокруг дома лазить. На приеме все как и всегда. Много людей, мало закусок и официанты с бокалами. Искра не то чтобы нервничает - была на подобных вечеринках - но некоторая робость заметна. Потому хватает шампанское и делает несколько крупных глотков. Сомневаюсь, что она способна напиться или вести себя как-то неадекватно. Здороваюсь с несколькими знакомыми и представляю им спутницу. Все смотрят с умеренным любопытством - привыкли, что я с разными прихожу. - Мне отойти надо. Справишься. Не спрашиваю - утверждаю. Кивает. В угол не прячется - стоит спокойно с доброжелательной улыбкой. Даже заговаривает с кем-то. Я присматриваю, да. Не то чтобы боюсь, что сожрет ее кто, скорее оцениваю ее готовность к таким местам. Все еще интересно. Я редко хожу на такие сборища, можно сказать почти никогда, если это не узкий круг приятных мне людей или какое-то действительно важное и интересное событие. Но порой мне необходимо напомнить о себе, как сейчас. Или напомнить себе, что за пределами моего дома есть живые люди. А может напомнить, за что я их не люблю? Пара праздных сценок заставила меня поморщиться, а потом и вовсе напрячься. Потому что женщина, подошедшая к Искре знакома мне. А вот моей помощнице - вряд ли. Рыцарем в сверкающих доспехах я не был. Но и оставлять свою спутницу наедине с весьма ядовитой особой, с которой мы какое-то время вместе были, не хотел. От меня-то ладно получать порцию отрезвляющей морали. У Искры на то был контракт, а у меня - право. Татьяна к этому отношения не имела. Я несколько шагов к ним сделал, но тут же замедлился. А потом и вовсе остановился. Читать позы, жесты, выражение лиц я мог и любил. Судя по ним Татьяна даже не пыталась выйти из образа кобры - о чем бы ни говорила. Собственно, ей некуда выходить. Змея и есть. Но Искра… она спокойна. Даже расслаблена. Это удивляло, потому решил им еще минуту дать. И только потом отправился “спасать” девочку. Моя бывшая партнерша не стала настаивать на дальнейшем общении - криво улыбнулась на мое равнодушное приветствие и быстро ретировалась. - Все так же бросается на людей? - кивнул я в сторону сбежавшей почти женщины и подал Искре новый бокал. Объяснять что-то не считал нужным, но мне понять хотелось, о чем они могли разговаривать. И будут ли какие последствия. - Вы о ней как о животном… - девочка говорит отстраненно, прокручивая стеклянную ножку в руках. На меня не смотрит, в бокал уставилась. Но пить не спешит и вообще - задумчивой выглядит. - Человеческого в ней немного, - я не пытаюсь принизить одну женщину в глазах другой. Правду говорю. - Или человечного? - Искра, наконец, глаза поднимает. И в них… решительность, что ли? Все интересней. Вот не зря с собой взял. Даже гул голосов и музыка тише становятся, настолько я сейчас сфокусирован на стоящей передо мной женщине. Чем-то она актрис прошлого напоминает в этом наряде. Как ровно спину держит. Как голову поворачивает. Ресницы длинные, глаза блестят. Я не часто о красоте женской размышляю, но сейчас передо мной красавица. - Смотря что ты под этим понимаешь. Если умение сдерживать себя, чтобы не вывалить перед кем-то реальность, как она есть, потому что это заденет собеседника… - Этого у нее нет, - соглашается. И дополняет без паузы почти, - Зато историй да, много. - Историй? - наклоняю голову, демонстрируя, что готов слушать. Искра шампанское в сторону отставляет и вдруг подается вперед. Ко мне. Смотрит в глаза, голос понижает: - Представляете… Она сообщила, что вы жестоки. В своем намерениии получить удовольствие или доставить его. Что вы можете связать. Выпороть. Приказать делать то, что никогда не планировала делать. Даже пытки... Голос Искры пресекается ненадолго, а у меня внутри екает. Не болезненно, нет. Я за этот короткий монолог успел взбеситься, что одна сука мою личную жизнь обсуждает, удивиться, как на это Искра отреагировала, и возбудиться. С каким ощущением она каждое слово выдает… - ...сладкие пытки. У меня ведь хорошее воображение. Я много чего себе представила... У меня тоже хорошее воображение, девочка. И то, как ты смотришь, как говоришь с придыханием, тоже заставляет меня многое представлять. А еще больше - понимание, насколько легко мы поменялись ролями. Это не я - хищник, что загнал тебя на ветку. Это ты, жертва, заманила охотника в лесную чащу. И только притворяешься загнанной в угол. Делаю еще шаг вперед, а чтобы не упала от неожиданного толчка - обхватываю за талию, вызывая у Искры хриплый вдох. Я понял теперь, чего та ревнивая дрянь добивалась - напугать хотела. Выставить все в таком свете, чтобы неподготовленная спутница задумалась или сбежала. И просто ошалел от того, насколько Искра завелась сама и завела меня. - Что именно ты представила? - склоняюсь к ней и в полуоткрытый рот выдыхаю. Она быстро губы облизывает - ох, с огнем играешь, девочка - и шепчет: - Комнату специальную. И ремень на руках, вверх задранных. И что вы можете держать меня… то есть кого-то... долго, завязав глаза и не прикасаясь, только голосом. Пока возбуждение предела не достигнет - и потом... Не выдерживаю. Крепче обхватываю и веду в сторону, за колонну, потом в коридор. Игры закончились, потому что Игра вовсю уже идет... Так вот почему уверенность в ее взгляде видел - она тоже поняла, что все решено. И своим возбуждением она дает мне разрешение вернее, чем даже мольбами, чтобы я ее трахнул. Вокруг да около мы быть может еще походим, но одно я хочу получить прямо сейчас и здесь. Первую же дверь толкаю - конференц зал какой-то, пустой и со слабой подсветкой по низу, то что надо. Искру в стену впечатываю, и руки вверх поднимаю. Не хуже ремня перехватываю хрупкие запястья. Коленом ноги заставляю раздвинуть, подол задираю. - Тш-ш, - говорю строго на ее полузадушенный писк. Стоит у меня так, что больно даже. Но я не собираюсь брать ее здесь. Первый раз у нас будет на моих условиях. Оттянуть удовольствие - это отдельный вид удовольствия. А узнать, как она кончает - моя немедленная потребность. - Правильное белье надела, - шепчу в горячее ушко и придавливаю телом чуть сильнее, чтобы она меня лучше чувствовала и возражать не могла, а то пытается уже. По гладкой промокшей сетке провожу, ногтями какую-то вышивку царапаю, а потом вдавливаю ребро ладони между складочками. Стонет. Сладко. Так сладко, что решаю ускориться. Сдвигаю ткань и осторожно по бугорку провожу. И без предупреждения вгоняю в нее два пальца. Горячая. Мокрая. Хрипит. Восхитительно просто. - Я жесток, - повторяю ее же слова. В такт таранящим пальцам. Руку поворачиваю так, чтобы еще и клитор ласкать. Шепчу все быстрее, - Всегда управляю. Говорю, что делать, показываю. Я могу связать. Могу выпороть. Но всегда это то, что хочет женщина. О чем она просит - даже безмолвно. О чем умоляет, даже если не готова в этом признаться. И всегда это добровольно... Судя по полузадушенным стонам, Искра близка к разрядке. Но я еще не договорил, потому чуть сбавляю темп. Я хочу, чтобы она сразу уяснила правила. - У меня нет специальной комнаты. Я не садист и не ищу мазохистку. Мне нравится играть и доминировать - ровно столько времени, сколько я устанавливаю. И в той форме, что устраивает меня. Я могу сделать больно, если обоим захочется. Я могу сделать нежно, если захочется мне. Никогда не меняю условий в процессе, но всегда спрашиваю, готова ли ты, - выделяю последнее слово, - быть ведомой. Без вопросов. Без отказов. Ты готова, Искра? Долгая пауза. И я помогаю ей решить, сгибая внутри пальцы так, чтобы потереть особенно чувствительную точку. Отстраняюсь чуть, в лицо заглядываю - голову откинула, глаза зажмурила и дышит тяжело. Очень красивая. И трусиха немного, раз не сразу отвечает. Снова делаю движение круговое - вместе с громким “Да!” стонет. - Назови меня по имени, - закрепляю соглашение. Пауза уже короче. А потом тихое, протяжное, в унисон особенно глубокому проникновению: - Вла-ад… - Умница, - выдыхаю и больше не останавливаюсь. 1057d2d Чувствительная девочка. Еще несколько движений, и она выгибается и сокращается так, что я рискую остаться со сломанными пальцами. Смеюсь и поглаживаю мягче уже, дожидаясь, когда дрожь пройдет. Белье поправляю, руки ее отпускаю и платье тоже. Любуюсь. - У тебя красивый оргазм, Ис-скр-ра, - пробую языком кончики пальцев, - И сладкий. Мне кажется даже в полумраке видно, насколько она краской заливается. - Иди, - киваю в сторону двери. - Я чуть позже выйду. Мне надо еще с людьми несколькими переговорить, а потом поедем... домой. Мне также надо успокоиться, потому что с такой палаткой в штанах даже я не рискну на публику выйти. Кажется, девочка в полном раздрае. Но потом глубоко вздыхает, в руки себя берет, и, чуть пошатываясь, идет к выходу. Секунду я вижу ее силуэт, четко очерченный, когда дверь в коридор открывает. И снова остаюсь почти в темноте. Улыбаюсь. Я был прав, кончает она невероятно вкусно. Чертово чудовище Он - чертово чудовище. Разорвал меня на лоскутки, разбил на сотню осколков, а потом заново пересобрал. Только это уже не я. Я никогда не занималась сексом в общественном месте. Не позволяла ничего мужчине, который настолько старше. Еще и мой начальник… Никогда не соблазняла на такие ласки сама. Осознанно и беспощадно к будущему стыду. Не отдавалась чужим пальцам столь самозабвенно и не мечтала, чтобы эти пальца сменило кое-что другое - и плевать, что общественное место, что он старше и начальник. Я никогда такого оглушительного оргазма не испытывала. И не выходила после этого в толпу, чувствуя между ног пульсацию и влагу. Уверенная, что по моему виду все точно поймут, чем я только что занималась. И никогда мне не было плевать, если поймут… Черт возьми, я никогда не была настолько плохой девочкой! Как это? Будоражаще. Восхитительно. По-взрослому уверенно. Вряд ли возможно в моей обычной жизни… Но пока я хочу этим пользоваться. Этим ощущением. Этой возможностью. Делать, что хочется. Еще чуть-чуть, можно? Я понимаю: все, что Поздняков делает - исключительно по его желанию. Но благодарна, насколько он делает это… для меня. Даже если для себя. Я чувствую, как проламываю свою треснувшую оболочку, и это страшно, это ненадолго, но… - Могу я с вами познакомиться? Вздрагиваю. Светловолосый мужчина - не мой ровесник, но молодой - смотрит с интересом. Улыбается. В первое мгновение я пугаюсь - может теперь шлюхой выгляжу? И ко мне каждый вот так запросто будет подходить? Во второе - хочу шагнуть назад, спрятаться и вовсе не отвечать. Вдруг он что плохое задумал? Разве такие симпатичные мужчины могут просто так обратиться? Но вспоминаю, как хорошо я выгляжу в этом платье, за которое Поздняков заплатил, и заставляю себя на месте остаться. Улыбнуться. Отвечаю просто и честно: - Я - Искра. И я не одна здесь. - А жаль, - в его глазах и правда сожаление, - хотя это стоило предположить. Вы - восхитительны. “Учись принимать, Искра”. - Спасибо, - киваю. - Зря ваш спутник вас оставил одну… - Не оставил, - Поздняков появляется внезапно. Не делает никаких резких движений, не скалит зубы и не рычит: “Отошел от нее”. Но как-то сразу становится понятно, что не допустит двусмысленностей от другого мужчины. Тот криво улыбается и отходит. А Поздняков… Неожиданно, но он смеется. - Ну вот, теперь ты источаешь аромат экзотического цветочка. Все пчелки на тебя слетятся. Мне стоило подумать, где ласкать тебя, Ис-скр-ра... В который раз я в смятении. И краснею. Мне вообще сложно с мыслями о том, что мы теперь можем вот на такие темы говорить спокойно. С воспоминанием, что его пальцы побывали внутри меня. Что он знает о моем теле то, чего не знает, пожалуй, никто другой. И что я все еще остаюсь его помощницей, мне на него работать ведь придется… Долго ли? Эйфория постепенно вытесняется осознанием, что именно произошло в закрытой комнате. И что тому предшествовало. И страхом. И ощущением, что я глупость совершила, сама сократила срок пребывания в его доме… - Эй, - встряхивает меня легонько, - ты же только что амазонкой стояла, хоть без оголенной груди. Вот такой и оставайся - мне еще полчаса нужно. - Да, - киваю, соглашаясь сразу со всем. Он прав. Надо продолжать, даже если это не моя роль. У этой роли слишком много бонусов, чтобы отказаться так просто. Да, уволит. Точнее, поматросит и бросит - и я сама сбегу. Да, могу огрести последствий по полной. С Поздняковым быть, как сделать операцию на сердце. Потом еще долго реабилитироваться придется и следить за тем, чтобы не перенапрягаться. Но разве я не понимала это, когда соглашалась на него работать? “Нет, не понимала. Ты и предположить не могла, каким он может быть на самом деле…” Жестким. Неуправляемым. Заботливым. Провоцирующим. Мой личный наркотик, увеличенная доза которого стала теперь чуть ли не жизненно необходимой. Но даже осознание будущей ломки не поможет отказаться от этой зависимости. Потому плечи распрямляю. Беру бокал шампанского - нет, я не буду снова пить, я и так пьяна от качелей эмоциональных... Мне просто надо держать что-то в руках. Улыбаюсь уверенно, всем сразу. Никого не выделяю. Я - амазонка. Вполне возможно, это его указание . А мы же договорились играть по правилам… Я готова. Хорошо, что игра в игре длится недолго. Незнакомая обстановка, слишком много событий для одного вечера, для одного дня, что начался требованием надеть определенное белье, отголоски болезни как-то разом накатывают. Устала ужасно. И когда Поздняков подходит, а потом мы делаем финальный “забег” по залу - черт, я ведь даже не поинтересовалась, в честь чего этот прием! - и прощаемся с некоторыми его знакомыми, облегчение только чувствую. Домой. И это не просто слово. Там, в заснеженном лесу, я и правда дома. Мы не разговариваем по дороге. На меня вообще странное спокойствие нападает. Может от все той же усталости, а скорее потому, что оба знаем - все будет. И я знаю - все будет по его. Мне не о чем волноваться или беспокоиться. И нет у меня по этому поводу сожалений, что инициатива не моя. Не мне придумывать, что я буду с ним делать, как удовольствие доставлять. Все будет… И от этого тоже спокойно. Хотя спокойствие тут же слетает, когда по приходу домой он на диван садится и командует: - Раздевайся. Полностью. Прям здесь? В гостинной? При полном освещении? Просто раздеться и голой стоять под его ничего не выражающим взглядом? Судя по ироничной усмешке, он все услышал, хотя я ни слова не произнесла. И бровь одна взлетает: “Что? Уже забыла, что обещала быть послушной?” Я медленно пальто снимаю. Откладываю пакет со своими старыми вещами, в которых из дома вышла, туфли скидываю. Он не двигается, смотрит. А меня потряхивать начинает, но не от холода, а от бездушности происходящего. Возбуждения никакого больше нет. Только скованность. Это так будет, да? А то, что произошло на приеме… мне показалось? Я буквально заставляю себя спустить платье с плеч. А дальше оно уже само падает под тяжестью ткани. Переступаю. В белье одном остаюсь и подбородок гордо вскидываю. Не потому, что бесстыжая такая, наоборот. Оборонительно. Пусть видит, что мне плевать. И что если надо - я и так могу, согласилась ведь... На что? Почему-то мне казалось, что на удовольствие… И что мешает получить его? Губу прикусываю и через полуопущенные ресницы на Позднякова смотрю. Ведь это игра, в которую двое играют - с чего вдруг манекеном себя почувствовала? Я тоже могу… звучать. И вместо того, чтобы просто бюстгальтер снять, сначала нерешительно, а потом мягче руками по груди провожу. Одну бретельку стягиваю, вторую, но не спешу к застежке прикасаться. Пусть оценит высоту и полноту моей груди, что держит прозрачную ткань без всяких косточек. Пусть увидит, какая у меня талия тонкая. И стройные бедра. Веду ладонями по телу. Руки холодные, а кожа на животе - горячая. Поздняков вперед подается. И улыбается понятливо и поощрительно. Он понял, что я поняла. А я поняла, что он… ой, ладно. Не хочу думать об этом. О том, что даже сейчас он учит. Даже сейчас подталкивает участвовать во всем полноценно. Откуда мне было знать, что “ведомая” вовсе не значит бесправная? Или пассивная. Теперь знаю. Что подчиняться можно по-разному. Можно так, что у самой и сомнений не останется в своей чувственной власти. Голову откидываю, ощущая, как скользят волосы по голой спине. А потом быстрым движением трусики снимаю. И скидываю верх - он тонкий, нежный, но даже это соприкосновение с моей кожей - слишком . - Сядь на столик. На журнальный стол имеет в виду. Это перед ним. Совсем перед ним… Сглатываю и сажусь. Я ниже оказываюсь, но это позволяет не только лицо поднять, но и выгнуться, опираясь руками о поверхность гладкую. Коленки инстинктивно разъезжаются в стороны, потому что он так смотрит сейчас… Невозможно просто, чтобы не разъехались. Между ног горит и тянет. Я не к месту - может и к месту - думаю, что наверняка пятно влажное на полированном дереве останется. Или даже отпечаток голой задницы. Еще сильнее прогибаюсь. Подставляю ему себя. А он… он вдруг встает и меня подхватывает, поднимает. К себе спиной разворачивает… И я слышу звук вытаскиваемого ремня. На запястья холодные петли ложатся, описывая восьмерку… - Мы не закончили кое с чем, Ис-скр-ра… - шепчет Влад и вперед толкает. Может это и не он. А я первая делаю шаг в сторону окна. - Знаешь, что я хотел сделать тогда? - Поздняков низко говорит и глухо, и между ног у меня все пульсирует в такт его словам. - Юбку твою задрать, нагнуть так, чтобы попка оттопырилась, и шлепнуть, проверяя, насколько ты готова к таким развлечениям. Следы красные оставить на белой коже... Его голос и слова заводят так же сильно, как тот факт, что я обнажена - во всех смыслах - а он полностью одет. Моя грудь чуть сплющена прохладным стеклом, соски каменные, и если он немедленно к действиям не перейдет… На первый шлепок отзываюсь вскриком. И тут же Поздняковское, восхищенное следует: - Красиво. Второй шлепок. Это даже не больно. Странно и будоражаще, дрожь внутреннюю вызывает, где все сотрясается тоже. А еще странную эмоцию, что вот я ему все позволяю, его фантазии воплотить - и никакого страха нет, только интерес, что еще будет. Третий. Назад подаюсь невольно и ноги раздвигаю. Поздняков за бедра крепко обхватывает и к себе прижимает, чтобы я почувствовала его член через ткань брюк. А потом… волосы мои вперед перекидывает, открывая спину и ведет по позвоночнику языком горячим. До копчика. Кажется, встает на колени... Четвертый. Я всхлипываю, а Влад шепчет: - Я бы проверил, насколько ты готова, и засадил на всю длину сразу… - А если бы не была готова? - вырывается у меня хриплое. Смешок. А потом я чувствую его язык… там . Дергаюсь, сбежать пытаюсь, но он крепко держит. В этом есть что-то ужасно извращенное. Что мужчина, который ни разу в губы не поцеловал, с такой охотой ласкает… другие мои губы. Тот, кто всегда тебя на колени ставит, сам на коленях... Извращенное, непоследовательное, дикое. Его язык проникает совсем глубоко одновременно с еще одним шлепком. Я оседать начинаю, потому что ноги не держат больше… Влад же в одно движение встает. Ремень с моих запястий убирает и к себе разворачивает. - Ты - готова,- констатирует с тем же смешком. Я - да. Я кончить готова уже, хотя мы... даже не начинали. Киваю только. И не могу не спросить: - И что бы ты делал потом? - Трахал тебя без жалости во всех возможных позах. Происходящее делает меня ненормально дерзкой. Я пересохшие губы облизываю, взгляд на него смело поднимаю и шепчу: - На словах ты, конечно, хорош... Серые глаза черными становятся от расширившихся зрачков. А потом меня снова разворачивают спиной, толкают вперед, так что я на спинку дивана животом налетаю, перегибают через эту самую спинку и после секундной паузы и шуршания фольги действительно насаживают на себя на всю длину. - Ох... Влад говорит более матерно, тоже с этих букв начинается. Я не видела его голым, не знаю какой он там, но судя по тому, насколько меня распирает, несмотря на готовность - все у него хорошо с размером. И желанием. Меня и правда жестко трахают. По другому не назовешь - молча натягивают с такой скоростью и размахом, что я взвизгиваю на каждое движение. В этом положении я вообще не могу пошевелиться. Ноги до пола не достают. Остается только за диван ногтями цепляться. Каждое ощущение до одури острое. Его проникновение, диван в живот вдавленный, ворсинки под пальцами. Пошлые влажные звуки. Воздух, который из меня вместе с хоть какими-то связными мыслями выбивают. Его пальцы на бедрах, что единственные и остаются материальными в моем падении в пропасть. То как меня заводит все это действо, где я почти кукла резиновая, а он мой единственный владелец… Влад одет и соприкосновение ткани с моей влажной кожей ощущается болезненно - сладко. Понимаю вдруг, что хочется потрогать его - именно его, а не костюм. Хочется ощутить его всего и то, что происходит с нами и между нами еще полнее. В голове мелькает совсем мысль страшная - что это первый и последний раз, и я снова могу кончить, так и не прижавшись к нему всем телом, не почувствовав всю его тяжесть… Кажется, что-то из этого я проговариваю. Влад рычит непонятное и отстраняется резко. Из меня всхлип вырывается, потому что с ним-то невыносимо, но без него - невозможно. И пока я распрямляюсь и разворачиваюсь, он от одежды избавляется. На диван меня бросает, и я громко стону и выгибаюсь, потому что потом он делает единственное, что правильно для нас обоих. Никогда не верила в половинки одного целого. Только вот прямо сейчас мне доказали обратное. Я так потрясена этим ощущением, что, кажется, не дышу какое-то время. Зато Влад дышит. Дышит, рычит, жадно глазами меня пожирает. Смотрит на свой влажный член, который как поршень входит и выходит, на мою подпрыгивающую грудь, на шею, которую я подставляю… Пальцы кладет на пульсирующую жилку и чуть сжимает. А мне плевать, пусть даже сильно сожмет - я и так скоро сдохну. От его движений, взгляда, от ощущений, от его плеч под моими впившимися пальцами, от дурманящего запаха нашего секса, от того, как все это грязно, мокро, неудобно, не как в кино. Но совершенно офигенно. От того, как его много и внутри и снаружи, и какой он красивый… Вуди Аллен сказал как-то, что правильней было бы жить в обратную сторону. И умирать от оргазма, который сопровождает наше зачатие. Я именно этим и занята. Потому что волны накатывают одна за одной, и я уже с ума схожу от этой тянущей медлительности, с которой меня на дно затягивает и распирает… Мне может только одного не хватает, чтобы утонуть окончательно. Тянусь к нему, преодолевая сопротивление, тянусь то ли к камню, который придаст мне должной тяжести, то ли к спасению… Выгибаюсь, прилипаю, и чувствую, что струна лопается внутри у меня, у него, у обоих … Потому что он как-то особенно глубоко в меня входит, вжимается, а потом, понимая, что этой сцепки недостаточно, накрывает мой рот своим. От моего вопля стекла вылетели бы, настолько меня в этот момент разрывает от ощущений. Но не вылетают, потому что я ни звука не могу произнести. Его язык, губы, зубы не дадут. Поздняков не умеет просто целовать. Он с остервенением сейчас берет мое тело - я почти смирилась с тем, что не принадлежу себе больше - а поцелуем, похоже, душу забирает. И чувство, что может и не забирает, а я сама отдаю ему, всю себя, получая взамен всего его, вырубает внутренний предохранитель и копящееся напряжение разлетается не то что по всей комнате - по всей Вселенной… *** - Ты тяжелый. - Угу. Другой бы может отодвинулся или перевернулся после таких слов, но Поздняков только сильнее меня в диван вжал. И я в очередной раз вяло подумала, что и плевать. Задохнуться от его тяжести и того, как он пахнет, вполне вписывается в рамки моих фантазий. Мне ужасно хочется сказать какую-нибудь глупость. Вроде: “Я тебя никому больше не отдам” или “Никуда ты меня не выгонишь”. Но я примерно представляю, что за этим может последовать. Потому прикрываю рвущиеся слова другими, тоже не слишком тщательно подобранными: - Небольшой же у тебя арсенал поз. Обещал во всех оттрахать… две, получается? Влад резко приподнимается и смотрит на меня с откровенным изумлением. А потом вдруг хмыкает, и как-то так ловко переворачивается сам и меня переворачивает, что я оказываюсь сидящей сверху на его бедрах. - Я же писатель, - говорит он многообещающе и хрипло, - И даже если не знаю чего-то, могу придумать... *** До спальни его мы в ту ночь все-таки добрались. Идеальная скульптура Проснуться не успел, а пальцы уже нащупали женскую плоть. Похоже, мы так и вырубились, впаянные друг в друга, на боку. Искра ко мне спиной, и мои руки еще прижимают податливое тело. А может все то время, пока мы спали, прижимали. Провожу ладонью по коже, чуть покрытой испариной. Глаз не открываю, в спутанные волосы зарываюсь лицом. Рука сама ложится на горло, а вторая давит на мягкий живот, придвигая попку ближе, так чтобы эрегированный член скользнул между двумя половинками. Подаюсь вперед несколько раз. Член зажат между нашими телами, головка трется о её копчик, и в этом столько ленивого, утреннего удовольствия, что по пояснице жар сразу растекается. Хо-ро-шо. Сосок выкручиваю и стараюсь не улыбаться придурком, когда слышу стон громкий. Проснулась или нет - не имеет значение. Откликается как надо. Двигаюсь еще. Руку перемещаю, между ног её провожу и ныряю в жаркую глубину. Пока только пальцами, но уже хочется член загнать. Я кончил трижды этой ночью, вот только не насытился. Искра оказалась идеально отзывчивой. На каждое мое движение, укус, действие так реагировала, что хотелось давать и давать, пока сама не вырубится от усталости и затопившего удовольствия. Стонет снова. М-мм… Судя по дрожи и участившемуся дыханию, девочка мне на руку сейчас кончит. И как бы ни хотелось в несколько движений и самому разрядиться, еще больше хочется оказаться глубоко внутри, почувствовать сокращения, потеряться в ее тесноте и оргазме. Приходится отстраниться немного, чтобы дотянуться до презерватива. Вскрытая пачка небрежно брошена где-то сзади, на тумбочке, но даже это слишком далеко. Хнычет немного и тянется за мной, не готовая разлепляться. - Тш-ш, - шепчу успокаивающе. Резинку раскатываю, и на контрасте с мягким шепотом грубо за колено вверх тяну и резко вперед подаюсь. Не жалея. Чтобы сразу до глубины. Это просто охеренно. Вот этот момент, когда понимаю, что она мокрая и полностью готовая. Для меня. Когда от слияния этого замираем оба, выпадаем из реальности на мгновение. Не дышим. А потом Искра хрипло выдыхает и выгибается. И я уже не останавливаюсь. Невозможно остановиться. Хотя в этой позе, в полусонном состоянии нежно получается и ванильно - и черт с ним. Мне нравится. Искра кончает с протяжным стоном, внутри меня сжимает. Ноги тоже сжимает и сгибает колени так, что у меня и шанса не остается продержаться чуть дольше. Растворяюсь в густой лаве и некоторое время пошевелиться не могу, настолько расслабленно себя чувствую. Что мне не свойственно. И с определенным весельем наблюдаю, как девочка, проснувшись окончательно, замирает, затихает сначала. Потом осознает, что и как, на часы смотрит, и вдруг рывком привстает. Да так неудачно, что почти падает с кровати. В приступе трудоголизма, что ли? Тоже на часы смотрю. Половина одиннадцатого, ага. Я за дисциплину - работа дома этого не отменяет. А вот хороший секс очень даже. И да, в девять я должен был уже кофе утренний пить и давать наставления помощнице. Вместо этого… Вместо этого та самая помощница вываливается из моей спальни с каким-то оправдательным писком. Не глядя на меня. Хмурюсь. Непонятна и неприятна ее поспешность. Она настолько жалеет? Вчера вроде не в бессознательном состоянии была, когда принимала условия. Сама провоцировала - пусть я все для этого сделал. И на вампира не похожа, чтобы терять силу и энергию при свете солнца. Я не люблю двусмысленностей, стараюсь не смешивать постель и дела, но уж если это случилось, проблем не вижу. Взрослые люди. Можно найти способ держаться в рамках и как-то разграничивать происходящее. Тем более, что избавляться от Искры прямо сейчас я не планирую. О нет, пока я не насытился… “Взрослый человек” Искра решается только на бегство. Душ принимаю, одеваюсь и выхожу на кухню, где меня ждет не только накрытый завтрак, но и упакованная до горла девица, продолжающая смотреть строго в пол. И шепчущая куда-то туда же, враньем приправленное: - Я бы хотела выходной взять. Кое-что случилось... Угу случилось. Мы переспали. И не один раз. - Предыдущий способ сказать “доброе утро” мне больше понравился, - не шучу и не иронизирую. Предупреждаю. Правду говорю. И да, с раздражением. Страхи и неуверенность, если человек их часто демонстрирует, приедаются. Успокаивать и уговаривать точно не собираюсь - идиотизм это. Мне зачем? Я сексом не проблемы решаю и проблем из него не делаю, пустое. Краснеет на мое резкое замечание. Вскидывается. Руки её так спинку стула сжали, что косточки побелели. А в глазах - море смятения. Первоначальный импульс предложить ей вовсе не возвращаться стихает. Говорю даже мягче, чем стоило бы: - Иди, раз “случилось”. Губы кусает. Волнуется. Рот открывает, будто еще что сказать хочет. И не идет, будто передумала. Я только смотрю с недоумением, почему не торопится? Ей же надо. Пусть идет. Хотя подбешивает, да. Вот это желание свалить подальше после ночи, будто я оказался никчемным любовником. Инфантильная игра эта в горячо-холодно, тогда как могли бы разжигать огонь все сильнее… Да, какая-то неловкость может присутствовать, но нам, скорее, нужен небольшой мостик между тем, что было, и тем, что будет, а не этот бред. Уходит. И я - в кабинет. Папку с разрозненными заметками открываю, с которыми хотел сегодня поработать. И тут же отбрасываю ее прочь. Неудовольствие грозит захлестнуть с головой, и это еще меньше мне нравится. Я не хочу быть зависим от своих или чужих эмоций. Снова открываю папку и заставляю себя вчитаться. Работа увлекает, но ненадолго - тихий стук в дверь заставляет поднять голову. Искра. Но меня не ее появление удивляет. А то, как она выглядит. Сглатываю. В горле пересохло потому что. На девочке только черный комплект, который я уже видел. Но в ящике комода он тряпкой смотрелся, а на ней переплетения черные выглядят так охренительно, что я уже прикидываю, какую сбрую заказать. Просто чтобы любоваться. Верх подчеркивает высокую грудь, а плотные и широкие резинки трусиков обхватывают светлые бедра. И треугольник ткани вот вообще ничего не скрывает. Поднимаю взгляд на ее взволнованное лицо. - Я подумала, - сообщает мне хрипло и несколько шагов ко мне делает, - что, раз у меня выходной, то я могу отдыхать… как мне захочется. Постараюсь совсем-совсем не мешать тебе... Откидываюсь на кресле рабочем и говорю тихо, чуть ослабляя галстук: - Ты не помешаешь... Искра сумела построить свой мостик. *** Следующие несколько дней мы проводим в роскоши полного взаимопонимания. Искра всегда рядом… настолько близко, насколько необходимо. А когда необходимости нет - у меня достаточно пространства, чтобы разойтись. Она и прежде не докучала, присутствовала только в тех моментах, когда мне самому требовалось - и растворялась в тишине дома, когда я хотел поработать один. Но сейчас в ее присутствии… Удовольствие. Смотреть. Трогать. Брать. Знать, что могу в любой момент начать... и в любой - закончить игру. Не сдерживать себя. И наслаждаться тем, насколько она себя не сдерживает. Быть творцом. Мое творение - это ее тело, ее эмоции. Иногда - с веревками или крюком. Иногда достаточно чистой стены или шелковой простыни, чтобы достичь совершенства. Скульптором себя ощущаю. Который обожает свое творение и испытывает глубокое удовлетворение от этой пластичной красоты. Подчиняет эту пластичность, не унижая. Унижение - это наказание. Искру наказывать не надо. И не хочется. Она - идеальна. И я хочу, чтобы она тоже наслаждалась каждой минутой вместе. Хочу гордится ею в послушании. И собой, кто раз за разом доводит нас обоих до пика. Разными путями. Кто её провожает на самые вершины - и скидывает в пропасть. Искра раскрывается с каждым днем. Каждой ночью. С каждым громким стоном, когда кончает. С каждым восторженным: “Не-ет”. С каждым умоляющим: “Да-а”. С каждым гневным: “Пожалуйста”. Раскрывается не как цветок экзотический. Слишком неуместное, пошлое сравнение. Нет, она - сирена. Морской водоворот для кораблей, что начался с нескольких пузырьков. А потом увеличивался и увеличивался, пока не занял все обозримое пространство. Чтобы утянуть в себя все, что оказывается в поле его влияния. Райская птица, пленяющая своими стонами и ярким оперением. Стоящая у основания древа жизни. Сама жизнь. Она живая, да. В своих реакциях и своих обидах. В страхах и нежности. В том, как она говорит и как молчит. Как двигается и как замирает. Она через это в меня будто жизнь вливает. Моими руками становится. Ушами. Глазами. Пальцами… Которые с таким удовольствием прикасаются к ее телу. - Откройся. Искра на кресле сидит. Голая. Хотя нет, на ней надеты два наручника кожаных, соединенных цепочкой железной. За которую так легко было ее вести и в это кресло усаживать. Не понимает сначала. Но потом краснеет - поняла значит. Она до сих пор так реагирует на мои указания. И от этого особенный кайф. Одну ногу на подлокотник закидывает. Затем вторую. И правда раскрывается - теперь уже точно как цветок экзотический. Влажный. Одуряюще пахнущий - я даже в паре метров чувствую сладость. Мой собственный цветочек. - Потрогай себя. Голос хриплый. Может быть от того, что едва сдерживаюсь от крика. Так неожиданно и остро все. То, что происходит в эти дни. Она сама. Мои эмоции, которыми я упиваюсь. И от которых каждое утро у меня похмелье и твердое намерение больше никогда и ни за что… Но потом все начинается по новой. Искра начинает гладить себя тонкими пальчиками. Трет клитор, проводит по складочкам. Трогает совсем не так, как я. По-своему. Я приказываю ей пальцы в себя загнать. Два, три - пусть растягивает себя для меня. Но кончать не смеет… Так ей и говорю. Смотрит в ответ зло почти. А я и этим упиваюсь. Фетишист какой-то… Но что делать, если ее эмоции и реакции - мой личный фетиш? Ее оргазм - мое божество. Ее хриплый выдох, когда я вхожу в нее - мой оберег. Вбиваюсь со скоростью отбойного молотка. Опять не могу удержаться. Искра глаза закатывает, трясет ее всю, она отключается почти - а я не могу. Потому что мне важно смотреть. Но в какой-то момент и я проваливаюсь. Ныряю так глубоко в этот водоворот, что, кажется, не вынырну никогда… (216ed) Только тридцатого декабря за завтраком мы оба выныриваем. И вместе со вдохом живительного кислорода произносим почти одновременно: - Я не знаю, как ты хотел праздновать… Но я планировала поехать на Новый Год к родителям, - говорит, и глаза почему-то отводит. - Сегодня ко мне мои друзья приезжают. Чертово животное Он - чертово животное. Ненасытное. Жадное до моего тела, до моих криков, чувств. Даром, что внешне Влад не меняется - острая и холодная сталь, способная вырезать сердце за секунду. Но внутри он другой… Тот, из-за кого мои трусики намокают едва ли не в тот момент, когда я одеваюсь после душа. Контраст завораживает. Наши дни и ночи с резкими переходами от наслаждения друг другом к работе, от подчинения телесного к подчинению умственному, от застегнутых на все пуговицы костюмов до голой кожи тоже завораживают. Его взгляд, в котором я малейшие оттенки научилась различать, которому я подчиняюсь быстрее, чем успеваю подумать - с чего мне вдруг потребовалось расстегивать блузку? - завораживает. Дрейфовать в чувственном море до бесконечности хочется… И если вдруг достигну края мира и провалюсь за него вместе с морским водопадом, я попрошу его, чтобы помог подняться. И снова утопил. В самой глубине … Но во мне тоже две Искры живут. Одна на сто процентов погружается в то, что происходит здесь и сейчас, другая не может не думать о будущем. И последствиях. Да, она появляется реже, на границе дня и ночи, когда тело выпито до дна, а разум засыпает от усталости. И тогда перед моим внутренним взором мелькают неясные картинки. Новый год, который наступит совсем скоро и который - давным-давно, похоже, что в прошлой жизни - я договорилась с родителями праздновать. С бабулей. С Виталиком, кстати… И непонятно, что делать с этим праздником, который имел для меня важное значение, а теперь всякое потерял? Поздняков ни намеком, ни словом не сказал о своих планах, и меня не спрашивает. Продолжает работать, будто к нему ни на шаг не приблизилась лень предвкушения новогодних излишеств и каникул. Прошедший корпоратив, на который меня никто не позвал. Хотя я не уволена официально. И с редакторами я продолжала созваниваться и списываться ежедневно - они присылали вопросы и запросы для Позднякова, предложения, а я формулировала их в приемлемую форму и обсуждала с ним. Нет, Влад не пошел ни на какие компромиссы и нет, я не пыталась выкрутиться перед своим будущим бывшим начальством - то, что буду уходить, решила точно. Но, кажется, мне удалось убедить издательство, что если они немного сместят фокус с успеха финансового на то, что им и дальше удастся печатать его книги эксклюзивно, объявят общественности, что для них не деньги важны, а возможность донести до людей глубокие мысли, это тоже будет успех. В другой обертке. Мое будущее профессиональное, в которое я больше всего боялась заглядывать. Хотя... Больше всего я боялась заглядывать туда, где нет Влада. Нет его дома и нашей жизни в нем. Нет его рук, продолжающих обнимать меня во сне - черт возьми, я даже подумать не могла, что он может быть столь нежен, пусть и когда спит… Мое отношение с окружающим миром, которое менялось, трансформировалось, но пока настолько зыбким оставалось, что в эмоциях меня швыряло из крайности в крайность. Ну не могла я собрать себя снова в единую систему из прошлого, настоящего и будущего. Из принципов и правил. Так меня разобрало…На слишком мелкие кусочки. Я позволяю этим картинкам совсем недолго дурить и без того бестолковую мою голову. А потом вжимаюсь в спящего Влада сильнее, глубоко вдыхаю его запах, который с самого начала моим фетишем был, всей своей сутью ощущаю нашу близость… И проваливаюсь в спасительную темноту. Но не бывает вечно темно. Как бы мне ни хотелось. Наступает утро, когда приходится выходить на свет. И я, подслеповато моргая, решаюсь поднять разговор про Новый год. В надежде, что он потребует праздновать с ним. В страхе - махнет рукой равнодушно и заявит, что у него вообще другие планы. Только все идет не так - как и всегда. Я договорить не успеваю, как он сообщает о приходе гостей. И слово “друзья” от него пугает меня так, как мало что могло напугать. Потому что я успела изучить Позднякова - сегодня приедут самые близкие его люди. Других он бы друзьями не назвал. И что они сделают, когда обнаружат меня рядом с ним? Как отнесутся? Как вообще отреагируют на нашу ситуацию? И... Меня жаром окатывает. Получается, это будут те друзья, которые несколько недель назад послали ему Искру ? В этот день все из рук валится. Прям буквально: я будто подвисаю периодически в своих мыслях и страхах, и если что у меня в этот момент в руках - будь то вещи или бумаги - падает. Несколько раз я подступаюсь к Владу с предложениями украсить дом или приготовить чего, но, оказывается, он и здесь все решил. В пять приезжает служба доставки и несколько человек в униформе расставляют елово-цветочные композиции и раскладывают еду - что в холодильник, что готово к духовке... Они еще и стол хотят сервировать и декорировать, но тут я делаюсь настолько несчастной, что это, похоже, отражается на моем лице. - Хочешь сама? - с некоторым недоумением Поздняков спрашивает. Киваю. Он только рукой машет - делай, мол. А у меня едва ли не слезы выступают. Потому что ловлю себя на мысли, что видно ведь - я не сама готовила и украшала. А значит, плохая хозяйка. И тут же, вдогонку, мысль другая - что я вообще не хозяйка здесь. И глупее всего будет сейчас переживать именно по этому поводу. Да и вообще, если его друзья, как он, вряд ли оценят обычную домашнюю еду и уют… В полном смятении накрываю стол в гостинной, возле углового окна. Он там всегда стоял, большой, деревянный, важный - но только мы им ни разу не пользовались. Мы… оно вообще существует? Ведь как Новый год встретишь... а он и не предложил встретить вместе. Не потребовал, чтобы отказалась от посиделок с родителями. И вообще отстраненный весь какой-то - сегодня мы друг к другу и не приближаемся. Не трогаем друг друга. Не соблазняем. Поздняков поглощен работой и какими-то сложными телефонными переговорами - несколько раз запирается в кабинете и раздраженно высказывает невидимым собеседникам по видеосвязи. А я поглощена своими страданиями. Осознание этого заставляет меня улыбнуться - хотя бы через силу. Сменить удобную обувь на каблуки. Подкраситься. Я даже помаду на губы нанесла, что уже совсем перестала делать, она же моментально стиралась под напором Влада… Только один раз он потребовал накрасить губы красным, потому что ему очень нравилось смотреть, как я заглатываю его член, оставляя следы… Ох, пошлячка. Не надо! К семи часам настроение выравнивается, но нервничаю я все так же. Мелькает мысль, что надо все-таки нарядней одеться, но у меня из приличного - только роскошное платье, купленное Владом, а оно неуместно, наверное, сейчас… Поздняков переодевается из просто серого костюма в Серый Костюм. Я научилась отличать его дневной образ от вечернего по галстуку и качеству ткани. Придирчиво стол осматривает, на который я закуски выставила, потом меня… хмурится почему-то. Но отворачивается и огонь в камине разводит, музыку приятную включает, пока я в сотый раз поправляю скатерть, которую привезли вместе с сервировкой. И говорит вдруг: - Мы похожи на пару, которая уже много лет вместе, - сердце екает, потому что я начинаю верить, что это комплимент… но Поздняков такой Поздняков. Потому что дополняет, - Так же молчим, как будто нам не о чем говорить, и печемся о производимом впечатлении больше, чем о собственном настрое... Что-то есть в задумчивых словах его… какой-то двойной, тройной смысл, а может интонация, которую я распознать не могу. И не успеваю. Звонок раздается домофона, Влад открывает. Его друзья пунктуальны - может потому что сами такие, а может потому, что хозяин дома того требует - и прибывают вовремя, шумной и многоголосой компанией. Я вообще теряюсь, такие они... другие. На него не похожие по внешности и поведению. Мужчины, которые заходят, громкие и, кажется, уже начали праздновать. А повисшие на них девицы - в коротких полушубках и сильно моложе. Моего возраста, наверное. Только вот я унылой Шапокляк себя чувствую рядом с всеми этими блестками и инста-формами… А потом с ужасом осознаю, что мужчин - трое. А девушек - четверо. На одну больше. Для Позднякова? И мне не надо смотреть на праздничный стол, чтобы вспоминать, что он накрыт на восемь персон... Внутри ворочаются какие-то ржавые железяки, но снаружи я - сама любезность. Улыбку приклеиваю. Я же обслуживающий персонал, обязана улыбаться. Правда улыбки гостей мужского пола гаснут немного, когда они меня видят. И удивлением сменяются. Не сказал. Поздняков не сказал о моем присутствии… И можно было бы подумать, что это потому, что ему не важно. Но я слишком хорошо успела мужчину изучить, чтобы предположить - ему и в голову не пришло перед кем-то отчитываться и кого-то предупреждать. Может не так уж все и плохо? Да нет, все ужасно. Я четко определяю, кто именно "к Владу" приехал. Потому что пока он жмет руки косящимся на меня друзьям, фигуристая гостья, чуть постарше, чем прочие, эффектно скидывает шубку. В красивом платье с большим декольте остается - может себе позволить с таким размером бюста - и томно ведет пальцем по плечу Позднякова с протяжным: - Вла-ад… А я и не думала, что у тебя такой невероятный дом. Я не вижу лица Влада, не могу оценить его реакции - впрочем, не факт, что на его лице что-то прочитать можно. Но свою реакцию я чувствую. Тошнота, обида и черная, кислотная ревность от осознания, что они знакомы. И что между ними что-то было… с вероятностью в девяносто девять процентов. Все проходят в гостиную, где на небольшой стойке шампанское и крепкие напитки, бокалы, лед. А я не прохожу. Я уже тут стою и с места не могу почему-то сдвинуться. Может просто потому, что не знаю - мне-то куда идти? Им навстречу? На кухню? Или пора в комнату? Мавр сделал свое дело, мавр может уходить… Грузный мужчина в очках увлекает Влада в сторону и начинает ему что-то втолковывать, девушки хохочут и требуют немедленно шампанское открыть, но двое поздняковских друзей ко мне направляются. И улыбчивый, светловолосый и очень симпатичный мужчина представляется сам, первым: - Я - Тимофей. А это Паша, - показывает мне на высокого и худого шатена, - Мы друзья Влада с доисторических времен, то есть с тех, когда все были бедными и прыщавыми студентами, - он говорит с такой обезоруживающей жизнерадостностью, что я окончательно теряюсь. И добавляет доверительно. - А вон та блондиночка - моя жена, Лиза. Четвертая. Мы недавно поженились… Лизка! Подойди сюда, познакомлю тебя! “Четвертая” немедленно отрывается от щебечущей компании и подходит, буквально обвиваясь вокруг своего мужа. Меня приветствует. И хотелось бы мне сказать, что она выглядит пустышкой какой или злобной ведьмой, но нет. Она хорошенькая, а глаза более чем осмысленные. И холодные. Блондиночка ничем не пытается меня поддеть, когда с нейтральным вопросом обращается, но я точно вижу - мое присутствие стало для нее неприятным сюрпризом. Почему? Это тоже выясняется со следующей фразой: - А это всё Лизкины подружки. Не хотела она с одними только мужиками сидеть, решила разбавить нашу компанию… А вы? Я вздрагиваю от этого вопроса. И понимаю, что все трое ждут, когда я представлюсь. Бросаю беспомощный взгляд на Влада, на которого продолжает напирать тот, грузный. В своем воображении сегодня я предполагала, что Влад меня представит, как… кого-то. И исходя из этого представления станет ясно, какую роль мне определили. Вообще все ясно… Но могу ли я сама определять здесь что-то? Голову вскидываю и говорю с вызовом: - А я - Искра. И по чуть вытянувшимся лицам друзей понимаю, что им это имя знакомо. Может они и не знают всей нашей истории… Может они предположат сейчас, что я и есть та проститутка. Но мне как-то приятней делается, что не я одна сейчас растеряна от происходящего. - Вижу вы уже познакомились, - возникает возле нас Поздняков. И немного расставляет акценты, спрашивая у меня, - Тебе что налить? - Ш-шампанского… - говорю тихо и чувствую, что комок в груди меньше становится. И почти уходит, когда он сам, продолжая переговариваться с друзьями, сервирует еще одно место. Только вот расстановка сил меняется. Я рассчитывала, что мы все друг напротив друга сядем, а тут Поздняков во главе прямоугольного стола оказывается. И по обе руки от него быстро размещаются грузный Михаил и та самая грудастая Вероника. А я, чтобы остальные пары не разбивать, на самом краю сажусь. Ну да, отсюда удобно бегать на кухню за блюдами, чем я и продолжаю заниматься, чувствуя себя кем-то средним между официанткой и кухаркой. Разговоры за столом все громче и веселее. Друзья между собой хорошо знакомы, многое прошли - это чувствуется и в историях, которые они вспоминают, и в легких перепалках. Наверное, если бы я не была так напряжена, удовольствие получила бы даже, потому что Влад сейчас совсем с другой стороны раскрывается, неожиданной. Вот только необходимость держать лицо, наблюдая за откровенным флиртом Вероники, и не забывать про горячее, десерты, делает меня менее открытой для общения. Как и постоянное смущение. После действительно очень вкусного ужина все перемещаются к камину. Музыка становится более ритмичной, дрова трещат, девушки пританцовывают соблазнительно. Я же окончательно теряюсь, не умея ни привлечь внимание какой-то интересной историей, ни расстегнуть невзначай пару пуговиц на рубашке. Да и каблуки уже просто выламывают ноги. Мужчины курят, Влад улыбается. Красивая у него улыбка... но так щемит что-то внутри, что я чувствую - слезы на глаза выступают. И ухожу тихонько. Нет, не в ночь, не в мороз - я уже не буду такой ошибки совершать. И даже не в свою комнату. В кабинет его ухожу, беру книжку и на диване устраиваюсь. Не читать - книга в руках успокаивает… - Почему сбежала? Так глубоко задумываюсь ни о чем, что вздрагиваю. Поздняков прикрывает дверь, но подходить ко мне не спешит. Лицо его от слабого света модного торшера выглядит вырезанной маской с глубокими тенями. А голос - раздраженный. Наверное я даже знаю, что раздражает его. То, что ушла. И что он ответственность почувствовал и меня пошел искать. А не его это дело - за мной бегать. И любой мой ответ обиженно звучать будет. Потому только плечами пожимаю и улыбаюсь неуверенно. Юлю: - Отдохнуть решила немного. Шагает ко мне, за руку дергает. Встать заставляет. Всматривается. И еще больше хмурится. Да знаю я, что губа дрожит и я, кажется, не справляюсь… Не справляюсь с тем, чтобы быть плохой взрослой девочкой, которой все по плечу. - Я тут посижу… немножко. Ты иди, у тебя друзья… - звучит отвратительно-жалко. И обвиняюще. Сама внутренне передергиваюсь. - Объяснись, - голос на пару тонов падает. - Да нет ничего… - визгливо. Черт, я истеричка. А Поздняков терпеть не может истерик… я сдержаться должна. Иначе совсем все сейчас закончится, прям чувствую это. Что он не то что на взводе… но осознал, насколько его не устраивает все это. Необходимость в очередной раз меня спасать, например. - Словами через рот, Ис-скр-ра, - уже угрожающе, - Без криков, визгов, соплей. Внятно. Что именно тебе плохо, что именно опять не устраивает? Чтобы я понял. Вдох-выдох. Я же смогу? - Просто… они пришли такой компанией неожиданно… я растерялась. И эта Вероника липнет к тебе. А я ведь даже не знаю, есть ли у меня право пресекать подобное, могу ли ревновать. Кто я здесь? Зачем? Как дура в этом костюмчике, а не в платье. Бегаю служанкой. А ты не торопишься прояснить никому ситуацию… или делать чего… ну я и подумала, наверное тебе не надо. Ретировалась... Спокойно не получается. Слезы текут, чувствую. Слизываю одну дорожку языком. Хочется ужасно в его плечо уткнуться и чтобы пожалел. По голове погладил. Но Поздняков не мой отец. - Я должен был выгнать “лишнего” гостя? Или начать выяснять отношения с друзьями, с чего они эту девку притащили без спросу? Может всем видом демонстрировать, кем ты для меня являешься? Если бы я завалил тебя на пол на глаза у всех и трахнул, это было бы достаточной для тебя демонстрацией? - я вдруг понимаю, что он в бешенстве. Кладу в испуге ладонь на вздымающуюся грудь и чуть взвизгиваю, потому что он грубо перехватывает мое запястье, а второй рукой - подбородок. И на себя смотреть заставляет. - То, кем ты себя чувствуешь, ты сама и устроила. Могла бы надеть красивое платье, оно у тебя есть. Могла бы вести себя как хозяйка дома, а не как официантка со своими обидками. Могла бы развлекаться вместе со всеми, участвовать в разговоре, интерес демонстрировать к моим друзьям и моим делам… А не претензии. - Значит не могла! - И опять же к тебе вопрос, какого хрена! Не выдерживаю. Всхлипываю. А потом бормочу сквозь слезы: - Ты такой взрослый, такой умный, всегда спокойный… Все знаешь, все умеешь, всему можешь научить и объяснение дать. А у меня не всегда получается! Я не… робот! Мне больно бывает! И сдержать себя не могу, да… Я не умею определять эксклюзивность отношений по каким-то внешним признакам! Я не знаю, как вести себя, когда у меня так нагло… всё забирают! У меня нет таланта с легкостью в разговоры вступать с людьми незнакомыми, я и со своими-то друзьями молчалива порой. И я не хотела вечер никому портить, просто… - Просто у тебя слишком много лишних эмоций и переживаний. - А разве не это тебе нравилось? Ты ж этим и питаешься… так мне кажется иногда. - огрызаюсь. Слезы на гнев сменяются, легко так. Уж если меня несет… - Да, я не такой сухарь, как ты, и что? Это преступление? Или преступление в том, что мои эмоции на этот раз неудобными оказались?! - Они всегда неудобны, - говорит устало. - Ну тогда… - начинаю совсем уж точку непоправимую ставить в этом разговоре, но на губы его палец ложится. Затыкает меня. - Тш-ш. Не всегда удобны, но… это не плохо. Последнее будто с неохотой. И он будто успокоился. И я затихаю, вымотанная этим разговором. И вечером. Мне обнять его хочется, почувствовать, что он в ответ обнимает, но единственное, что я себе позволяю, это наклониться чуть и уткнуться лбом в его грудь. Между нами сейчас настоящая пропасть. И мерзкое мое ощущение, что как минимум половина ответственности за эту пропасть - на мне. Исправлять не понятно как… И надо ли? Ведь все так или иначе закончится… потом. В любой момент. Может лучше сегодня? Пока меня тошнит от собственной уязвимости? “Здесь и сейчас” прекрасно только тогда, когда на остальное глубоко и искренне плевать. Или когда ты настолько уверен в себе, что понимаешь - преодолеешь любые трудности и боль. Ни того, ни другого у меня нет пока. - Вернешься в гостинную? - говорит почти миролюбиво после долгого молчания. Представляю, как я выгляжу… Потому головой мотаю: - Вряд ли я столько выпить сумею, чтобы влиться в эту компанию, - выдавливаю из себя почти шутку. Хмыкает. - А что хочешь? “Чтобы ты всех прогнал, взял меня на ручки и сказал, что никто тебе не нужен кроме меня”. Но это не для Влада. И девушка, которая этого потребует не для него. Вообще ни для кого - разве понравился бы даже мне подобный инфантилизм, приправленный идиотскими требованиями? - Отдыхать наверное пойду… - Хорошо, - говорит спокойно. И после паузы добавляет, раньше, чем я успеваю вообразить себе картинку, как он раскладывает Веронику на кровати, - Ко мне в спальню иди. Там тише… Губу прикусываю, чтобы снова не захныкать. От других эмоций. А потом и правда к нему иду. Забавно, но здесь моих вещей, кажется, больше, чем в “моей” комнате… На кровать забираюсь и моментально засыпаю. Среди ночи прихожу ненадолго в себя, от того, что матрас прогибается, и Поздняков, обдавая алкогольным дыханием, в себя вжимает. Только он не будит меня окончательно. А я не делаю над собой усилий, чтобы проснуться и… ну не знаю, исполнить свой долг любовницы. И с утра его не вижу. Будильник то ли не зазвонил, то ли его выключили. Когда я встаю, на часах уже половина десятого, помощница убирает последствия вчерашней вечеринки, а самого Влада нет - уехал. Не оставив никаких распоряжений для меня. Я берусь за телефон, но так и не решаюсь позвонить ему. Такси только вызываю. И еду, как планировалось, домой сначала - долго привожу себя в порядок, тщательно одежду подбираю, чтобы у родителей переодеться в приличный наряд. По магазинам иду за подарками.... ну не было у меня времени купить раньше. А истеричные толпы не раздражают вовсе, в ушах - беспроводные наушники и прекрасная музыка. Мне не к кому торопиться. Вот так, неторопливо, я добираюсь до родительского дома. Бабушку уже привезли, и я первым делом ее обнимаю. Крепко-крепко, прижимаясь к родной щеке, пахнущей ванилью. Подарки складываю под елку, фартук накидываю, чтобы маме помочь. Расслабляюсь даже. После последней нашей встречи много времени прошло, страсти вроде бы поутихли, да и я преисполнилась уверенности в себе. И вообще, хуже ситуации, чем вчера, быть не может. Ошибаюсь. Часов в восемь входная дверь снова открывается и в коридор вваливается Марьяна с блестящими от алкоголя глазами, которая волочет за собой смущенного Виталика. - Сюрпри-из! Искра, смотри какой подарок я тебе привела! Оголенный нерв Я подкуриваю сигарету и набираю Искру. Гудок, второй. Вполне возможно, что не слышит. Забросила куда-то телефон… Уже почти одиннадцать вечера и нормальные люди за столом сидят, празднуют. Я не такой нормальный. Не горжусь этим, не кичусь и не страдаю. Новый год как Новый год. Для меня как любой другой праздник. Его можно праздновать с размахом, можно - одному, с хорошим старым фильмом или книгой. Или вообще спать лечь. Устал. Весь день рабочие вопросы решал - то, что канун Нового года значение не имеет. Я в разные проекты инвестирую, но вот последний крайне неудачным оказался. Причем не из-за идеи, которая как была великолепной, так и осталась. А из-за безалаберности и лени исполнителя. Сколько бы я ему ни устраивал разносов. В декабре так совсем все прахом пошло, и сегодня, съездив на производство, я убедился - пора закрывать эту лавочку. Если хочет трепыхаться, то пусть без меня и моих вливаний это делает. Иногда надо вовремя точку поставить и признать убытки. Даже если много потратил и много теряешь. Оставшись в проекте, потеряю еще больше... - Да? - Искра отвечает после четвертого гудка. В одном единственном слове уже настороженная. - Как твое празднование? Молчит. И выдает искренне со вздохом: - Ужасное. - Почему не уйдешь? - реагирую быстро. - На улицу? - хмыкает. - Хотя да, и туда можно… - Ко мне. Совсем длинная пауза. И будто не дышит. А потом сообщает тихо: - Такси я сейчас в твою сторону не вызову… - Я знаю. Поэтому стою возле дома твоих родителей. На этот раз пауза такая длинная, что мне уже кажется - никогда не ответит. И взволнованное следом: - Я быстро! Ты… дождись только, ладно? Отключается. А я сигарету потухшую выкидываю и в машину сажусь. Водителя отпустил сегодня, и радуюсь этому, как ни странно. Дорога успокаивает... Искра появляется, нагруженная какими-то пакетами, запихивает все на заднее сиденье и садится так споро, будто гонятся за ней. И сама как струна натянутая, так и кажется - сейчас выдаст что-то вроде “погнали быстрее прочь!” - Почему ужасно? - спрашиваю. Может тоже излишне быстро. Может я не хочу, чтобы она спросила первой... Например, что я здесь делаю. Мнется. Вздыхает. И тараторит сердито: - Это последняя капля уже была! Мы готовились… готовили… Нормально было! А потом сестра с моим бывшим появляется… - Она в смысле эстафету у тебя приняла? - я искренне удивлен. - Нет, - цедит зло, - Она искренне решила “соединить влюбленных”. Дура такая… Я про Виталика и думать забыла, а ей в голову вдруг пришло, что страдаю все еще. И он страдает. И надо нам помочь. - А может она просто хотела, чтобы все вернулось, как было? Ты где-то под боком, с понятным Виталиком, с понятным поведением. - Может быть, - кивает энергично, - И пока все это выяснилось, пока все успокоились... Не выгонять же “лишнего” гостя, - повторяет она мои слова. - Мы даже за стол сели и тост подняли… Хорошо, что ты позвонил. - Хорошо, - соглашаюсь. Почему-то и правда хорошо становится. - Но за право выйти еще пришлось побороться... - Предполагаю, - уже улыбаюсь, - Справилась? - Не без жертв, - хихикает маленький воин, - А напоследок им сказала, что я их очень люблю, но сюрпризы, попытки управлять моей жизнью, “ценные указания” и вмешательство - это больше не ко мне. И если они хотят меня видеть, то пусть общаются на моих условиях. И ты знаешь, бабуля меня поддержала, когда вой поднялся. Заткнула их. Хотя я бы справилась и без поддержки. Киваю. Справилась. - Куда едем? Мы на часы смотрим. Сорок минут до полуночи… - В дом не успеваем, - качает головой Искра. - И ладно, - плечами пожимаю, - можем где угодно отпраздновать. Или просто подняться повыше, на салют посмотреть. - А давай… в центр? Ну не прям где толпа, а на набережную или красивую улицу? Трогаюсь с места. Припарковаться удается через полчаса только. И еще несколько минут занимает прогулка до набережной, на которой не так уж и много народу. Холодно. Но мы и не будем гулять всю ночь. Девочка с телефоном возится, чтобы включить и послушать обращение президента и бой кремлевских курантов, а я открываю предусмотрительно захваченное шампанское. Себе - глоток, а ей полный бокал. Мы даже чокнуться успеваем, когда часы бьют. А потом я целую ее. И плевать, что не целуюсь просто так. Новый год же. Целоваться на морозе - сладко и остро. Покалывает щеки и язык немного. Но оторваться невозможно. Уже салюты все прошли, когда я отказываюсь от ее губ. У таких поцелуев - вкус молодости. Которой я и не помню. Обнимаю. Чтобы не мерзла. Во мне не так много любимой всеми девицами нежности, но я, пожалуй, могу быть заботлив по отношению к тем, кто мне доверился. Искра - доверилась. Зря, быть может… Но здесь и сейчас она не ошибается. Натягиваю смешную ее вязаную шапку, которая сбилась, пониже на уши ей. И еще крепче обнимаю. Хихикает: - Я никогда так не праздновала. На улице. - А обычно как? - Семьей. Раньше все вместе у дедушки с бабушкой на даче сидели, там дом теплый. И дядина семья, и наша. А потом дед умер и как-то все попроще стало… собираемся с родителями и все. Я один только раз с однокурсниками в квартире решилась… - в голосе некоторое отвращение. - Не понравилось? - Ужас, - смеется, - Все пьяные, дешевый алкоголь, клубы дыма. И спать надо было на тумбочке в прихожей, такая длинная, под одеждой… другого места не было. А у тебя? Были какие-нибудь необычные вечеринки? - В Мексике, пожалуй, было весело… - задумываюсь. - Чаще всего я время в путешествиях проводил, в горах или, наоборот, в тропиках. А последние несколько лет и выезжаю на сами праздники, дома. Иногда забываю даже, что Новый Год… - Это почему? Так нельзя… Психологи говорят, что вредно очень. Что переход - он есть, пусть и незаметный. Но для подсознания очень даже заметный, - сообщает назидательно. - Это если ты такому переходу значение придаешь, а если нет - все нормально. - Тебе конкретно этот праздник не нравится или вообще любой? - любопытствует. А я отвечаю неожиданно откровенно. - Не то что не нравится… Просто считаю обычным днем и не вижу смысла его канонизировать. Когда подростком был, мама именно на Новый год объявила, что встретила другого мужчину. Ну и мы с отцом остались одни в тот вечер, хотя с елкой и подарками… в том числе от нее и для нее. Нет, не надо на меня смотреть, будто немедленно спасти хочешь, - головой качаю, - У меня нет психологической травмы. Мы хорошо с обоими родителями общаемся - у отца, кстати, тоже жена новая. И в моем детстве и позже были праздники. Просто этот случай показал, что для событий нет важности, когда случаться. Может произойти что-то плохое и неприятное в праздник, и что-то замечательное в самый обычный день. - И все равно, Новый год - замечательное время, - упрямится, - Даже хотя бы тем, что мы хорошее другим людям стараемся сделать. Вот ты… ты меня сегодня спас почти. А еще подарки… это ведь тоже прекрасно. Дарить. Я тебе приготовила. Искра отстраняется и достает что-то из кармана. Смущенная. Мне отдает небольшую коробочку - внутри запонки в виде старинных мотоциклов. - Я в антикварном магазинчике их увидела. Ты носишь иногда… мне показалось, что тебе понравится. Киваю. - Мне нравится, - и смотрю на нее внимательно, стараясь не пропустить признаки расстройства или разочарования. Мне, почему-то, это важно, - А для тебя нет подарка… нет у меня привычки что-то дарить. Но одну мелочь я приобрел в магазине для взрослых сегодня. Только подарок это, скорее, для меня, а не для тебя. Глаза у нее расширяются, а маленький острый язычок быстро по губам проходится: - И что это? - горит любопытством и предвкушением. - Увидишь дома, - улыбаюсь. - Поехали уже? Совсем замерзла. - Да. И… спасибо тебе, Влад. За этот вечер, - Не забывай, что я не делаю ничего, что мне самому не нужно, - говорю нарочито строго. - Не забываю, - кивает легко, - Только мне все-равно теплее от твоих необходимостей. *** - Влад, ты это... серьёзно? Судя по тому, как Искра краснеет, не придется объяснять, что она достала из небольшой коробочки. - Пробовала когда - нибудь? Головой отрицательно мотает, да так, что волосы хлещут по щекам. - Испугалась чего? Разве было хоть раз, что-то, что я с тобой делаю... что мы делаем - и без удовольствия? - беру ее за подбородок, недоумевая от реакции. - Нет, - снова мотать головой пытается, - Просто неожиданно. - Неожиданно - это если я без предупреждения воспользуюсь тобой всеми способами, - хмыкаю и расслабляюсь. - А я планирую подготовить тебя так, что сама попросишь. - Уверенный какой, - бурчит сердито. Губы поджимает, отступает и нарочито руки на груди скрещивает. - Хочешь сопротивляться? Запомню. Но эту игру мы попробуем в другой раз, - смеюсь. И тон меняю на тот, что не терпит пререканий, - В душ иди, и жди меня в моей комнате. Голая. - А это… - Оставь мне. Кивает и уходит. Я складываю нашу верхнюю одежду, разжигаю огонь в камине и подготавливаю "угощение" для спальни. Будничные вроде бы действия, которые не имеют никакого отношения к спонтанному сексу, но которые меня самого переключают. Искру тоже. Дают возможность перейти из состояния “ жить на бегу” к той сосредоточенности, что позволит прочувствовать всё по полной. Я ненадолго останавливаюсь в дверях комнаты. Искра на кровати сидит, на меня смотрит огромными глазищами. Кожа чуть влажная, в тусклом свете прикроватной лампы сияющей выглядит. Глаза блестят, губы тоже. Она их редко красит, но ей и не надо - рот у неё такой, что без всякой помады вызывает желание. Особенно если знаешь уже, как она своими мягкими губами может выцеловывать дорожку на животе, языком обводить головку члена, осторожно прикусывать кожу… - Повернись и встань на четвереньки. И глаза закрой, - говорю тихо. А то если не сделает этого сейчас, мысли мои не туда заведут. Мне не рот её нужен. Поворачивается. Встает. Её задница идеальным сердечком в темноте белеет, напрашиваясь на прикосновения… Любой интенсивности. Я фиксаторы достаю, обхватываю широкими полосками сначала запястья, а цепочки максимальной длины делаю, пропускаю под ней. И еще два кожаных манжета закрепляю на лодыжках. Фиксация мягкая, позволит ей двигаться немного, чтобы не до боли… но сменить позу - нет. Собственно на этом уже можно было бы закончить. Настолько идеальная картинка и настолько мне хочется слиться с ней, до боли в каменном члене. И как Искра прогибается, дыхание тяжелым становится тоже мне о многом говорит. Но удовлетворение своих потребностей сразу, как только осознаешь их, никогда не дает пика достигнуть, что возможен только после ожидания. Осознанного ожидания момента, когда что-то становится не просто потребностью, а почти жизненной необходимостью. Я свечку массажную поджигаю и по комнате тут же аромат плывет. Верхние ноты - перец, корица и ром, которые потом на ваниль и мед сменятся. Пряный и сладкий запах секса. Пиджак и галстук снимаю, дожидаюсь, пока свеча подтает, и к спине её подношу. Воск от обычной свечки может оставить серьезные ожоги, особенно в неумелых руках. И пусть я знаю как обращаться с ней, но даже чуть-чуть не хочу портить ее сливочную кожу сегодня. Первые капли растопленного масла я выливаю на позвоночник и любуюсь, как они вниз по прогибу стекают. Оставляют на жаждущей коже дорожку блестящую. Добавляю ещё немного. Разглаживаю руками, разминаю мышцы. Они тоже будто тают под моими пальцами, и мне доставляет удовольствие проводить руками снова и снова, размазывая легкую и нежную текстуру по спине, бедрам, животу, плечам. Дрожит и шепчет что-то непонятное. Течёт от возбуждения. Когда следующую порцию я выливаю на копчик, капли, устремляясь вниз, смешиваются с прозрачной смазкой. Это настолько красиво, что будь я романтичнее, непременно придумал бы оду текущей вагине. Хочется окунуть пальцы в источник одуряюще пахнущей влаги, но ещё слишком рано… Ночь для нас только началась. Лёгким, мажущим движением по складочкам даю понять девочке, что ещё вернусь туда, и продолжаю поглаживания и ласкать ее тело, пока она сама не превращается в извивающийся горячий масляный воск. Стонет, раздвинуть ноги шире пытается, ко мне подаётся, соблазняя на большее. А я беру кубик льда в рот, пересохший от желания напиться её соками. Кажется от разгоряченной кожи её бёдер пар поднимается, когда я провожу первый раз льдом, зажатым между зубами. Потом губами это движение повторяю. Узоры рисую, все более сложные. Мяукающие стоны сменяются хриплыми, а потом и тихим визгом, когда обжигаю холодом налившиеся кровью складочки. Вокруг обвожу, поднимаюсь к колечку ануса. Убираю лёд и повторяю весь путь языком. И снова льдом. Искру потряхивает уже, когда я беру специальную смазку и обильно наношу между двумя полушария. Легко ввожу один палец ей в анус, и тут же, два, другой руки, в истекающую соками дырочку. Несколько поступательных движений делаю. - А-ах… - Вот так это будет. Только плотнее. Нравится? - Да-а… Я полагал, что вряд ли могу хотеть её больше, но вот сейчас, после этого протяжного, во мне вибраций внутри отзывающегося "да-а", хочу… Достаю небольшую анальную пробку - никаких пошлых страз, высокотехнологичный и приятный на ощупь материал - ее тоже обильно смазываю и легко надавливаю, чтобы где надо оказалась… Замирает, привыкая к незнакомым ощущениям. Но как только расслабляется, вибрацию включаю. Искра не сразу понимает, что происходит. А потом сама будто вибрировать начинает, хныкать, ерзать, требуя… - Сейчас все будет, девочка… - шепчу хрипло. К замку брючному тянусь и осознаю вдруг, что мне до одури хочется войти в неё без защиты, пусть даже ультратонкой, которой пользуюсь обычно. Только я не знаю, как у неё дела с таблетками обстоят… Поэтому презерватив беру с тумбочки, но прежде чем раскатать его и войти, сам полностью раздеваюсь. Чтобы кожей к коже. Хотя бы так. Она кричит, а я не могу. Дыхание перехватывает от ощущений. Внутри Искры горячо, тесно - еще теснее, чем обычно - и когда я начинаю двигаться, вибрация и плотность за тонкой стеночкой усиливаются, многократно удовольствие увеличивая… Уже не думаю. Беру все, что могу забрать себе. Каждый ее стон, крик, протяжное “Вла-ад”. Каждый сантиметр пахнущей сладостью кожи. Каждое движение, растрепанные влажные волосы, слезы наслаждения, дыхание сорванное. Каждой сокращение мышц - все забираю. Искра кончает бесконечно долго, похоже, не один раз. Она - сплошная бездонная пропасть, в которую и я сам лечу и лечу, никак не достигая дна. Оголенные нерв, который продолжает вздрагивать рядом на боку, когда мы разъединяемся и лежим рядом, не способные пока двигаться… Но когда я чувствую, что она так и отключится - с фиксаторами и пробкой внутри - тяну на себя и освобождаю. - Даже не думай заснуть, - шепчу в маленькое ушко, - У меня большие планы на остаток этой ночи. Уж если что и есть хорошее в новогоднем празднике, так это встреча первого дня, как японцы делают. В этом гораздо больше смысла, чем в том, чтобы напиться в полночь… План мы даже перевыполняем. И смотрим на рассвет вместе. Я на кресле сижу, а Искра - на мне, расслабленная настолько, что я чувствую ее не тяжелее пледа. А потом глаза на меня поднимает. Влюбленные. И шепчет на грани слышимости: - Ты знаешь, эта ночь и это утро… Лучшие в моей жизни. И засыпает доверчиво в моих руках. А я не сплю. Сижу и думаю о том, что её контракт истекает через две недели. *** - “… Если бы вы полностью могли спланировать свою жизнь, какой бы она была? Чем бы вы занимались каждый день? Как себя чувствовали и как выглядели? С кем просыпались каждое утро? Какой след оставили бы в этом мире?...” - голос Искры с каждым словом обретает все большую силу и глубину. Я на спинку кресла откидываюсь и глаза закрываю. Мы это часто практикуем последнее время. До того, как я черновик корректору отдам, мне важно знать, как книга на слух звучит. Не ради амбиций аудио потом сделать - оно и так будет. Я хочу, чтобы мои тексты полноценно жили. Чтобы описанные блюда и вкусы оседали на чувствительных сосочках языка, кожу покалывало от тактильных ощущений, а в голове голоса звучали. Где надо - тревожно. Где надо - радостно. Проникновенно. Чтобы текст музыкой становился, он тогда по венам-струнам проникает сразу и в мозг, и в сердце. - “… и написать книгу своей жизни. Где будет все, что вы хотите от этой жизни. Именно вы. Не то, что хочет общество или родители, что требуют учителя или начальство, что советуют друзья или враги. И книгу написать, и некролог… - Некролог? - пищит мышка в первом ряду, - Но я не хочу думать о смерти! - А ты не думай о смерти, только о том, что выберешься когда-то из этой клетки. И что скажут о тебе те, кто останется? - Вы предлагаете жить, опираясь на общественное мнение? - с важным видом поправляет усы белоснежный и мохнатый долгожитель. - Я предлагаю жить, опираясь на представление, что скажут другие после твоей смерти, - повторяю терпеливо, - Напишите свой некролог. Что вы бы хотели услышать о себе, когда умрете. И вам станет понятно, где вы сами жизни избегаете… ” Искра читает - я слушаю. Снег за окном идущий слушаю. И на ощущении себя ловлю, что в этом всем больше жизни, чем я себе мог представить… Вот только моей ли? Должна ли она быть в моей собственной книге? - Что думаешь? - спрашиваю, когда она замолкает. - Мне нравится, - кивает уверенно. И добавляет мягко, как всегда делает, когда надо выполнить и другую свою работу. - Маркетологи предлагают последнюю главу пустой сделать. Страниц на восемь... - Что имеется в виду? - Вроде приглашения читателям свою книгу жизни написать. Некролог быть может. Мне кажется это интересно будет. - И отличный рекламный ход, да, - усмехаюсь, - А они не идиоты. - Не всегда, - тоже улыбается. - А что тебе не так? Что не нравится? Пугается вопроса немного. Но и этому она научилась - не петь только лишь дифирамбы. - Мне герой всегда близок был, на протяжении всех его жизней. Или интересен. Или злил меня... - начинает негромко, - Но в этой последней главе так не получается. Вроде и мне вопросы задают, а я на них не хочу отвечать. Мне не страшно. Просто не мои они совсем, не для меня... - "Мыши" потому что? - понять пытаюсь. - Нет, глава... очень мужская. - А конкретнее? - заинтересовываюсь. - Вопросы эти я имею в виду. Они будто к голове обращены. Я женщины - они же про чувства… Я бы хотела, чтобы меня по другому спросили. - Как? Волнуется. Губы кусает и на меня старается не смотреть, когда говорит обо всем этом. Может боится увидеть на моем лице недовольство или злость. Я так и остался для нее Серым Волком, которого она против шерсти пока неуверенно гладит. Искра встает порывисто. К окну отходит. На падающие белые хлопья смотрит, как будто видит в них больше, чем просто снег. А я на нее смотрю. Говорит тихо после паузы: - Я бы хотела, чтобы меня спросили, когда я последний раз влюблялась. Смеялась - открыто, громко. Когда я плакала, потому что мне плохо… и плакала потому, что мне хорошо. Когда я последний раз танцевала. Пела. Смотрела на себя в зеркало и нравилась себе. Вот, что там могло бы быть написано… - Напишешь? Я еще не успеваю примерить на себя мысль, что будет, если кто-то влезет в мою книгу, но спрашиваю. И всматриваюсь в ужас резко повернувшейся ко мне Искры, и в свой не ужас, но... удивление, что я вообще это предложил. - Ты про что? - сипло. - Про твою страничку. Маркетологи и от этого могут в восторг прийти: “женская” страница в мужской книге или как они это обставят. У тебя получится. - Я не… - Может и “не”, - киваю. Давить точно не буду сейчас, я и сам не понимаю, надо ли мне все это. - Но твои вопросы понравились. Хотя ответы на большую часть из них я знаю. Пела ты сегодня в душе и смеялась буквально пару часов назад, когда мы смотрели идиотскую комедию. Я уже видел, как ты плачешь, когда тебе больно… и когда хорошо. И тебе нравится твое отражение... Милосердно не упоминаю про влюбленность. Зато заказываю "умной колонке" песню "Still loving you" и на первых аккордах делаю к ней шаг, руку протягивая: - Когда ты последний раз танцевала, Искра? *** - Ну и когда ты ее отппустишь? - Ты о чем? - О ком. Об Искре твоей. И не делай вид, что не понимаешь. Вечно ты как танк прешь, вид делаешь, что никого под гусеницами нет, - кипятится Тимофей. - Тима… - в моем голосе предупреждение. - Ой не надо ко мне свои техники доминантские применять, не действуют, - друга не остановить, если он решил нести свет людям. Поэтому я могу сейчас или отключиться, или пройти навязанный сеанс психотерапии. Выбираю второе - взгляд со стороны поможет с собственными мыслями совладать. Они и верно путаные немного. На громкую связь переключаю и в кресле рабочем откидываюсь. Глаза закрываю. - Но Влад, серьезно, это уже далеко зашло… - Что именно? Не издеваюсь, нет. Даю разрешение и дальше продолжать. Слышит это. Даже голос меняется на более мягкий, что ли. - Она на тебя та-ак смотрит… На меня ни одна баба так не смотрела, даже те, которые жены, - поясняет охотно. И с наигранной обидой, - Да, мы виделись всего ничего. Ты ж, чудовище, фиг из замка своего выйдешь, клешнями заставлять приходится… Но мне этого достаточно. Сломаешь ведь девчонку, Влад. - С чего ты взял, что там есть, что ломать? По взглядам? В твоем роду не было экстрасенсов, - несмотря на зарок спокойно дослушать, раздражение чувствую. И ощущение неправильности происходящего. Только в чем неправильность? В том, что меня отчитывают, как мальчишку? Что я обсуждаю свою личную жизнь? Что вообще нашлось, что обсуждать? После Нового Года две недели почти прошло. Хорошие две недели… Нет. - Не притворяйся, - снова жестче говорит. Искусству использовать в речи кнут и пряник мы вместе учились. Только я редко кому подслащивал пилюлю. - Девчонка влюблена до одури. А у тебя морда кирпичом. Как всегда. На какое-то время мне показалось, что и ты тоже… ну, человеком заделался. С чувствами. Что она не просто так в твоем доме появилась. В жизни. Мне показалось? Последнее с нажимом уточняет. Не стоит на меня нажимать… - Показалось, - сообщаю спокойно. - Вот я и спрашиваю, когда отпустишь, - в его голосе облегчение. Что влез своими грязными лапами на чужую территорию, но ничего там не испортил, - Жалко мне Искру. Чем раньше оторвешь, тем быстрее заживет. И вообще я ответственность чувствую, ведь помню, с чего началась история… - Контракт завтра истекает, я не собираюсь его продлевать, - сообщаю ему. Или напоминаю себе. - У вас контракт? - удивляется Тимофей. Подробности пребывания Искры в моем доме я ни с кем не обсуждал. И сейчас не собираюсь. Потому подытоживаю. - Это все, о чем ты хотел поговорить? - В общем-то да, но... - Хорошо. Тянусь к телефону, отключаюсь... и замираю. На Искру смотрю, которая у полуоткрытой двери застыла. Глаза у нее широко распахнуты, в никуда смотрят. Слышала… Все или многое - не столь важно. - Ты же готовить ужин какой-то мудреный должна, - говорю медленно. Хоть что-то сказать. Вздрагивает. В глазах осмысленное выражение появляется. Шаг в кабинет делает и говорит скрипучим голосом: - Я решила не возиться с рагу, салат сделала и стейки пожарила… - и тут же, совсем другим тоном, - Ты тоже решил не возиться. Со мной. Вздыхаю. - Слышала все. - Да, - носом шмыгает. Как будто слезы вот-вот прольются. Я это не вижу - слышу только. Потому что не могу на нее смотреть. Впервые в жизни может быть не могу видеть, как другой человек... Страдает? - Подслушивать не хорошо. И вряд ли ты что новое узнала. Объясниться или нет? Колеблюсь. Редко так бывает, что не могу в слова облечь то, что внутри громоздится и давит, а разбрасываться громкими фразами, в которых ни крохи здравого смысла, я не умею. Как и летать на эмоциональных качелях, на которые Искра немедля забирается. - Ничего нового, - голос ее то падает до надтреснутого шепота, то взвивается до истеричного визга. - Конечно, ничего… Я видела дату на договоре. Я знала… знала же, да? Только я думала, что у нас немного больше, чем договор. Больше, чем те обязанности, которые там прописаны… Разве там прописано, что я кричу под тобой, на тебе? От удовольствия? Что должна ждать на коленях, в наручниках, с завязанными глазами? Что принимаю от тебя и боль, и наслаждение? Что хожу с тобой в рестораны, смеюсь с твоими друзьями? Кино смотрю и делю одну тарелку на двоих? Одну кровать на двоих? Один дом на двоих?! Выкрикивает последнее. Не могу не смотреть. Так честнее. И по-своему прекрасно. Просто не мое. - Искра, остановись, - говорю строго, пытаясь погасить вспыхнувший пожар. Но она взвивается только сильнее. Подходит к столу, в край вцепляется и наклоняется ко мне, обдавая гневом, болью и чем-то еще… Чем-то моим, наверное, чему у меня нет названия. Что я крепко-накрепко запираю внутри. Двух истеричек тут только не хватало… - Не остановлюсь, - говорит с каким-то удовольствием даже. И плачет одновременно. Слезы текут по щекам, а мне эти слезы… Тошно мне. Искру несет и вряд ли она потом хоть одно слово вспомнит, зато я запоминаю каждую букву. - Да я знала, что все рано или поздно закончится. Ты же Поздняков… - Не повышай на меня голос, - делаю еще одну попытку. Может если мы поговорим... Как же. Срывается до крика. - Бесчувственная машина, в которую надо бензин в виде денег и почитания заливать, ну и смазывать детали сексом! Неважно, смазка какая. Но ты… ты зачем приручал тогда? Зачем… так? Чтобы потом невозможно было отказаться, а? Зачем вид делал, что доверился и в себя заставил поверить? Заставил мечтать? Очаровал... Чертов ты колдун... Эгоист! Ублюдок… Да пошел ты! На последней фразе иссякает будто, а меня наоборот, волной бешенства кроет. Я женщин бил только по согласию взаимному. Удовольствия ради. А сейчас хочется ее по стенке размазать, всерьез. Встаю. - Никто не смеет так со мной разговаривать, - цежу сквозь зубы то, что думаю. Что и так должно быть ясно каждому, кто со мной общается! - А не то... что? - пытается насмешливо спросить. Но горло у нее явно перехватывает. А в глазах… страх мелькает. Будто могу что-то сделать. Этот страх… он отрезвляет. И стену между нами выстраивает мгновенную. Такую, что не перешагнуть. Все должно было не так быть… Не так резко, не с такой остротой, не сегодня. Как? Не знаю. Я лишь мгновение колеблюсь. На одной чаше весов - что-то эфемерное, текучее, облепляющее сразу всего тебя, как только одним лишь пальцем касаешься. На другой - жизнь, которую я строил много лет, которая полностью меня устраивает. Моя собственная. Подчиненная моим правилам и планам. И от намеченного плана я не буду отступать. - Ты не хомячок, чтобы тебя “приручали”. Никому этого не позволяй - “приручать”, - говорю спокойно и холодно. Такой тон через любую стену и всхлипы пробьется. Он и пробивается - с каждым словом Искра распрямляется и делает шаг назад. Во всех смыслах, - Все, что ты делала сверх контракта и по нему и тебе в радость было. Свои и мои решения не обсценивай этими криками. И оскорбления оставь при себе - не красит это тебя. Да, не получилось у нас… У тебя со мной не получилось то, что ты навоображала. Зато другое - получилось. И много чего в жизни не получится - а что-то будет получаться. Это жизнь. Где каждый свою дорогу выбирает… - Ты свою выбрал, - констатирует тише. И горько. Ладонями лицо трет, в чувство себя приводя. - Давно уже выбрал, - говорю как можно тверже. Чтобы поверила. Чтобы самому верилось, - Ты молодая, импульсивная. Хорошо все чувствуешь, много знаешь. У тебя вся жизнь впереди. Только перестань другим в рот заглядывать, поддаваться их мнению - и все у тебя будет. С издательством я объяснюсь, поговорю с редакторами. Если хочешь на нормальную там должность, я устрою. Но вообще я планировал тебя рекомендовать… - Не надо, - резко прерывает. Губы красивые, распухшие из-за слез. Но в неприятной усмешке кривятся. Плечи распрямила, подбородок задрала и смотрит открыто. Вроде и молодец… но что так гадко-то, а? - Рекомендовать меня не надо. Никому. Не хочу, чтобы ты хоть какое-то отношение имел к моему будущему. А вот эта пощечина… на нее не ответишь даже. И необычное чувство, что заслужил. - Я вызову машину… Или переночуй, завтра поедешь, куда ты сейчас... - все равно по-идиотски последнюю натянутую нитку стараюсь не оборвать. Хотя ни к чему это. - Ни к чему. Такси меня устроит. Сегодня, - вторит моим мыслям Искра. И выходит. Но прежде чем дверь запереть, оборачивается. - Скажи… ты хоть что-то ко мне чувствовал? Кроме желания поиметь так, как тебе привычно? Что ей ответить на это? Да? Нет? - А что изменит мой ответ? - склоняю голову. И по горечи во рту вдруг понимаю - струсил. Она щурится… а потом губы поджимает, неопределенно головой качает и выходит. Чертов палач Чертов палач! Ненавижу! За какие такие проступки судьба “наградила” меня всем этим, а? За то, что книжки много читала? Была "правильной" дочкой? Хорошо училась и слушалась старших? За то, что влюбилась в чей-то слог, мысли, идеи? За то, что дышала им и надышаться не могла? За то, что дом его полюбила, то, как он работает, как думает, голову склонив, как ведет меня по острию - будь то секс или разговоры? За то, что его самого полюбила? Не девчоночьей любовью, правдой незамутненной. А узнав по-настоящему полюбила! И возненавидела теперь! Потому что по-настоящему только сейчас узнала! - Животное… гений чертов… Кошмар, который сниться мне будет теперь… Чудовище!! Слезы глотаю, бормочу. Иду по дороге. Сама себе городскую сумасшедшую напоминаю. Хотя лесную сейчас… Потому что в лесу сумеречном иду - не смогла в одном с ним доме остаться. Такси вызвала, вещи собрала и навстречу пошла по дороге. Если машина не доедет в ближайшие минуты, на развилке подожду. Но не в доме. Иду, оскальзываюсь на обледенелых кусках, плачу. Слезы на морозе стынут. Ну и ладно. Пусть лицо даже коркой ледяной покроется, может сдержит так мои эмоции, рвущиеся наружу. Готовые весь мир затопить… А почему я, собственно, сдерживаюсь? Останавливаюсь, голову задираю и в сереющее небо выдаю громкое, протяжное: “А-а-а”... И снова. Снова. Пока голос не срываю. Становится ли мне легче? Не знаю. Вряд ли я сейчас могу свои поступки и действия здраво оценить. Снова иду, чуть медленней. В руках - сумка, с которой в дом Позднякова пришла. С вещами, которые привезла изначально с собой. Ничего себе не забрала из вновь купленного. Ни платья, ни туфель. Духи дорогущие, красивый кашемировый свитер, перчатки кожаные - множество мелочей, которые он подарил за последние недели, которые мне казались значимыми, потому что я значима. И которые ничем на самом деле не являлись. Все оставила. Даже белье, которое сама покупала. Потому что - для него. Потому что - о нем думая. Потому что только он его трогал, снимал с меня… “А-а-уу…” - выходит похожее на вой. Нет, это не широкий жест и не взбрык, что я все эти вещи в пакет сложила и возле кровати поставила. Это инстинкт самосохранения. Который вопит, что если тебе отрезали голову, не надо смотреть на топор и постоянно вспоминать своего палача. Ни к чему ему быть в моем будущем. Я правду в кабинете сказала. Даже через вещи проникнуть в свою жизнь не позволю. Свет от фар я вижу раньше, чем осторожно пробирающуюся через неровности дороги машину. Машу руками водителю. - Это я вас вызвала. К нам там трудно подъехать, потому навстречу вышла, - сообщаю ему неправду - и ведь с уверенностью. В теплое нутро забираюсь. Оказывается, я замерзла - но это понимаю только тогда, когда меня обнимает воздух в натопленном салоне. Я когда в приложении адрес набирала, думала сначала к Геле поехать. Вцепиться в нее руками и ногами, зубами даже. Нарыдаться. Услышать мудрый совет. Получить подтверждение, что все мужики козлы… Но мороз меня отрезвил слегка. В последнем разговоре по телефону она, смущаясь, рассказала о бывшем муже и о том, что они решили попробовать снова… не брак и совместное проживание, конечно, пока что свидания. Что тот пьяный звонок многое за собой повлек - она обязательно со мной поделится при встрече. Вдруг у них уже совсем все сложилось? И тут я на пороге, со своими проблемами? Потому еду домой. Отметая трусливые мысли про бабушку, родителей, дальние края. Не убежишь ведь от мыслей. И на других их не перенесешь. Нет. Сама. Сама должна разобраться и справиться. Я не собираюсь становиться чокнутой затворницей или мизантропом… как некоторые. Обязательно Гельке все расскажу, с родителями нормально начну общаться. Но вот сейчас прикрываться другими людьми не буду. Отвою свое одна. И отвоюю. Себя так уж точно. *** Кюблер-Росс следовало бы мной гордиться. Я хоть ее книгу не читала, но за последующие два месяца полновесно прохожу все стадии потери, которые в ней описанны. И плевать, что мне ничего не принадлежало. Что и не было у меня ничего. Я потеряла . Отрицание провожу в изоляции своей квартиры: шоковое состояние от всего произошедшего помогает пережить самую острую боль. Бесконечные слезы и усталость от них - победить бессонницу. Вырубаюсь от бессилия. Появившаяся на моем пороге Ангелина - напиться так, что с этого момента я даже смотреть на алкоголь не могу. И уж точно не впаду в него в дальнейшую зависимость. Переключиться на стадию гнева помогает издательство, с которого мне несколько раз звонят в течение недели. Поздняков и правда “все уладил”, но им же надо было уточнить. Выяснить. Определиться, есть ли у меня все еще “способность влиять на автора”. В итоге я делаю то, что не делала никогда в жизни - и не уверена, что повторить смогу… хотя смогу. Это оказалось удовольствием . Когда тебе совсем-совсем плевать на то, что тебе скажут и сделают с тобой, потому что ты не боишься - точно знаешь, что же на самом деле страшно. Я к редактору и его команде врываюсь демоницей, жаждущей крови. Нет, не ору, не истерю. Применяю другие, привитые мне способности, говорю жестко и дерзко. Всё им высказываю. И по поводу обещанного когда-то карьерного роста, по поводу отношения их ко мне, того, как я вообще оказалась первый раз у Позднякова. Прерываю на полуслове их вопросы, негодования, что работа моя вроде закончена, но “можно было бы больше сделать”. Что меня официально пока не уволили и не понятно как увольнять и рассчитывать, может отработать или… Не понятно? Я им объясняю. Я же подготовилась. Сходила к отцу на консультацию и, не вдаваясь в подробности, попросила помочь. Чтобы даже малейшего сомнения не выказать, а четко разложить, на что я имею право. И если это право нарушено будет опять - что я сделаю, чтобы отстоять себя. И перед старшим Гольцем тоже четко обозначила границу между его советами и вмешательством в мою жизнь. - Я еще на Новый Год понял, - вздохнул он тогда, - Что ты выросла. Много думал над этим, да и бабушка твоя просветила, что не понял… Это не ты маленькая, это я отпустить не могу. Теперь придется. Будем учиться жить по-другому? - Будем, - кивнула, смаргивая слезы. - И… маме позвони. Она переживает. Правда. Торг прошел у меня под знаком денег. Я получила все выплаты от издательства. И что мне по контракту поздняковскому было положено. Не больше и не меньше, на карточку. Это много было… При желании, не разбрасываясь, я могла жить на эти деньги несколько месяцев. Или вернуть могла. Чтобы не было ощущения, что мне за постель заплатили. Вообще была мысль бы превратить их в наличность, приехать к нему и… Не знаю. Я спорила сама с собой, мои ли это деньги. И что с ними делать. И что вообще дальше делать. Может стоить позвонить хотя бы Владу, узнать, кому он хотел меня рекомендовать? Спросить совета, чем я могла бы заняться на самом деле - ведь как бы я к нему ни относилась, а он ко мне, лучше, чем он, меня не знал никто. И единственный, пожалуй, сразу поверил в мои мозги. Пусть и пользовался так нагло телом и сердцем. Эо же ничего? Можно же звонить, раз по делу, а не с личными вопросами? Просить о помощи... Но я этого не сделала. И хорошо. Хорошо, что, вместо того, чтобы нажать на “позвонить”, я внесла его номер в черный список. Вскрывать только что зашитую рану не стоило. Мое состояние и так в дальнейшем было похоже на танец с депрессией: шаг вперед - два назад. Сожаления о прошлом сменялись сослагательными мечтами о будущем. Я все думала - а что если? А если бы я тогда не взбрыкнула? С ним же нельзя так - давить и настаивать. Если дамбу прорывает, он делает все, чтобы воду отвести и залатать пробоину. А вот когда вода незаметно просачивается, то привыкает… Может все-таки привык? Позвонит? Вдруг поймет, что ему без меня совсем хреново? Вдруг узнает, что на Землю с огромной скоростью летит комета и мы все умрем - через сутки - и он эти последние сутки хочет со мной провести? Я садилась за компьютер, открывала новый документ и гордо писала “ГЛАВА ПЕРВАЯ”, намереваясь описать свои переживания в будущем бестселлере. И сидела, смотрела на эти два слова невидящим взглядом до тех пор, пока не темнело. Я изливала потоки своих тревожных мыслей на Ангелину, апотом отказывалась от них, вообще от всяких мыслей. То забивала себе голову лихорадочной писаниной всяких статеек, которые нахватала на бирже фриланса. То бегала по магазинам в поисках стиля для моего “нового я”, то лежала часами и смотрела в потолок, потому что осознавала - никто не прикоснется ко мне, как Влад. Никто не будет смотреть одновременно издевательски и нежно. Никто не посадит на крючок самых низменных и самых высоких переживаний… И тающий след от его прикосновений никогда не вспыхнет сверхновой. И я, вся такая сильная и самостоятельная, выживу, конечно, и даже научусь быть счастливой. Но нафига мне такая самостоятельность и счастье, а?! Если без него… Окончательное принятие пришло вместе с окончательной опустошенностью и первым днем весны. Я выплеснула все негативные чувства и уже спокойно размышляла о произошедшем. И с долей надежды - о будущем. Я почувствовала, как глубокие порезы рубцуются. И признала тот факт, что окончательно шрамы не исчезнут никогда. Что меня будет дергать на каждое мужское имя “Влад”. Что мне, вполне возможно, снова придется карабкаться по всем стадиям до вершины моего внутреннего спокойствия. Что я буду не всегда адекватно реагировать на костюмы серые, на профессию “писатель”, на мягко-приказные нотки в мужском голосе… мне даже пару раз в БДСМ клуб пойти хотелось. Испытать то сладко-острое ощущение власти в своем подчинении… И не сделала я это только потому, что четко понимала - не поможет. Дело же не в доминировании как таковом. Так что вместе с последним днем зимы я выдохнула. И вдохнула. Чуть стылый мартовский воздух. Сменила зимнюю куртку на яркое пальто, сделала маникюр и прическу, и без всякой нервозности и ожиданий отправилась на какую-то скучную около юридическую тусовку, на которую отец позвал. - Не люблю в такие места один ходить, - сообщил мне родитель доверительно, - Мама приболела, а ты же не хочешь, чтобы молоденькие вертихвостки меня охмуряли? Подозреваю, что это приглашение было частью слегка неумелого, но добродушного плана под названием “Помоги Искре”. Как только мы пришли, его тут же закружила череда разговоров - и молоденьких девиц там точно не было. Но я не расстраивалась и не злилась. Мне нравилось в красивом костюме прогуливаться вдоль столов с закусками и не очень вкусным вином, на людей смотреть, здороваться и обмениваться репликами с немногочисленными знакомыми. Точнее, мне нравилось, что я снова в это включена. В такую будничную жизнь. Не чувствую отстраненность, как человек, который возвел толстые стены и ничего, никого не допускает внутрь. Не пытаюсь истерично навязаться каждой компании и веселью, только бы заглушить свои размышления. Не смотрю глазами побитой собаки и не кручу хвостом в надежде найти кобеля. Просто есть. И когда вижу Тимофея, друга Влада, не бегу. Вида не делаю, что мы не знакомы. Мельком улыбаюсь и киваю в знак приветствия. Он сам подходит. Здоровается. И голос его… пусть и всколыхнул сразу слишком много воспоминаний о том дне, все равно не вынуждает меня расплакаться и в туалете спрятаться. - Приятно видеть тебя. Сама весна... - Тимофей улыбается широко, но чуть напряженно, будто не уверен, что имеет на это право, - Здесь целая толпа скучных и толстых мужиков, так хоть на тебе глаз отдыхает. - У тебя красивая жена, мог бы взять ее с собой, - отвечаю также с улыбкой, давая понять, что я не буду ему волосы выдергивать только за то, что он друг Позднякова. В конце концов он не виноват, что стал катализатором произошедшего тогда - напротив, меня в какой-то мере защищал. Расслабляется и поясняет со смехом: - Лиза терпеть не может такие сборища - ни звезд, ни дорогого шампанского,ни фотографов. Все по делу пришли. Деловые подснежники, чтоб их. А ты… - С отцом, - поясняю спокойно. И потом также спокойно и равнодушно - но сделав мысленный глубокий вдох - спрашиваю, - А Влад? Я имею в виду, что он-то как раз любит, чтобы по делу... Бросает на меня короткий непонятный взгляд, но поясняет вполне охотно: - Не настолько, чтобы с нами всеми возиться. Влада здесь нет. Киваю. Влада нет. И не будет. Хорошо это или плохо? Ведь это про сейчас и всегда в моей жизни… Не знаю. Просто признаю этот факт. Как он есть. Тяжкое похмелье Женщины и мужчины разные очень. Ничего личного или божественного - чистая физиология, помноженная на эволюционные задачи. Гормональную регуляцию. Мысли, воспитание - приправа только. У мужчины больше нейронных связей в каждом из полушарий мозга. У женщин лучше налажена связь между полушариями. Женщина не просто чувствует - она осознает эти чувства и даже назвать их может. Мужчина предпочитает не заглядывать внутрь, потому что ни хрена там не понимает. Женщина напивается, когда не может разобраться, что именно происходит вокруг. Вынести не может этого без временной анестезии. Мужчина - когда не понимает, с чего так крутит и болит. И спасается тогда одним единственным известным ему способом. Хаос мыслей я могу перенести на бумагу. Хаос чувств я не могу себе позволить достать и препарировать. Что будет, если они вырвутся за серую оболочку моего костюма? Заполонят мой дом? Мои дни? Лучше оставить там, где они и должны быть. Завалить себя работой, в конце концов работать я люблю. Упахиваться в спортзале. Вернуть строгость расписания, чтобы и минуты не было на сожаления. На воспоминания ненужные. Или ощущение, что болит… как-то сразу и внутри, и снаружи. Так болят конечности, которые онемели от долгой неподвижности. А потом, когда ты пытаешься разогнать в них кровь, начинают мерзко покалывать и пульсировать. Вроде уже возвращаясь к жизни, но еще не до конца тебе принадлежат. Так отмороженные пальцы болят, когда отходят. Если до волдырей замерзли - орать будешь в процессе. Вот я так и отмерзаю. Но орать бессмысленно. Не пройдет. Надо пережить просто. И к тому каркасу вернуться, что я долго и планомерно выстраивал. Только возвращаться некуда. Слишком многое, как оказалось, с собой Искра забрала. Работа без ее тихих ремарок не доставляет былого удовольствия. Нормально ведь раньше было и без нее... но к лучшему и прикипаешь быстро. Костюмы, которыми она так восхищалась, выглядят теперь просто вещами. С елок стекает снег, превращаясь в серые разводы на земле, а с меня уверенность стекает, что я вообще понимаю, что мне надо. Где мое - а где уже нет. Дом без ее присутствия нежилым выглядит. Я не нахожу на полу подушки, которые мы сбросили во время умопомрачительного секса. Фруктов горкой на большом подносе нет. Искра вычитала где-то, что так человек ест больше витаминов, если яблоки и всякая экзотика у него в зоне видимости. Заботилась. Массажные свечи я выкинул - кому мне делать массаж? И цветы завяли. Я ей букеты дарил. Не зачем-то - хотелось просто. Все. Ничего лишнего. Лишний только пакет с женскими вещами, который я обнаружил на следующий день. И в гардеробную отнес. Туда же шапку красную засунул… Смешно, но за то время, пока жила она здесь, так и не отдал. Все как прежде вокруг. А вижу по-другому. Как Искра за столь короткое сумела подменить все то, на что опиралась моя жизнь? На какие такие другие опоры? Только с виду те же. Но теперь скучно мне, не так. Все, что было - не подходит. И привычные игры с привычными партнершами стали унылой тягучей хренью, которую не хочется ни начинать, ни заканчивать. Я пробовал. - Чертова ведьма, - бормочу. - Понимаю инквизиторов. Там, где такие создания просто даже рядом проходят, меняется все. Старые правила не работают. А новых правил никто мне не объяснил. Я в город чаще теперь выезжаю, по поводам разным. Надуманным. Но и среди людей чувствую себя так же дерьмово. Друзья хоть и переглядываются многозначительно, но пока радуют. С ними хорошо по-прежнему, их она не отравила собой. Может потому, что они единственные по-настоящему ценным были в моей жизни? С Тимофеем и Пашей мы в ресторане встречаемся сегодня. Дела обсуждаем, да и просто говорим… Наверное, я не такой уж мизантроп. - В бар идем? Знаю место, где самые свежие девочки сейчас собираются, - спрашивает Павел после ужина. Больше Тиму спросил - я точно уж не любитель по таким заведениям таскаться. Но тот удивляет обоих. - Не… Меня Лизка дома ждет. Переглядываемся с недоумением. - Тебе же раньше не мешало… - смотрю на Тимофея. - А теперь не хочу, - пожимает плечами и говорит непривычно серьезно. - Она хорошая… Нормальная совсем, особенно если отмыть от макияжа и подружек - Ну надо же, - иронии не скрываю, - спустя несколько месяцев ты познакомился со своей женой. - Когда-то надо начинать, - смеется миролюбиво - С ней это кажется правильным. Следующий вопрос я заставляю себя задать. Потому что не готов, вполне возможно, к ответам. - Почему… с ней именно? Тима на меня быстрый и острый взгляд бросает. И после паузы выдает несвойственные ему рассуждения. Не понятно - мне или себе: - Иногда надо посмотреть на свою жизнь со стороны, оценить происходящее дерьмо и увидеть, что тебе дано значительно больше, чем ты думал. Вот вы смеетесь, что я вечно кого-то неподходящего себе выбираю, чтобы развестись поскорее… Беру самый далекий от меня пазл, с которым даже состыковаться нечем. А мне может надо было найти того, ради кого я бы постарался. Ради кого был готов больше усилий приложить, сгладить неподходящие края... Нашел, похоже. Мы молчаливо расходимся, но на стоянке, где меня водитель ждет, Тима снова останавливает. И говорит слишком уж ничего не значащим тоном: - Кстати, Искру вчера видел. На сборище юристов. Красотка… Вы больше не работаете вместе? Нравилась она мне... Вот если я ему в морду дам, сильно удивится? Смотрю на уходящего друга, который едва ли не насвистывает, а потом делаю знак водителю, чтобы подождал. Сигарету подкуриваю. Искру набираю. Короткие гудки. Сбрасываю и снова набираю. Короткие гудки. Я выкидываю истлевшую сигарету, в машину сажусь и по дороге третью попытку делаю. Гудки. Ясно. Она в черный список меня добавила. Напилась мной достаточно, а как лечится тяжкое похмелье мы оба знаем. Домой захожу, камин разжигаю и долго на огонь смотрю. “Иногда надо посмотреть на себя со стороны и увидеть, что тебе дано больше, чем казалось” Кем дано? Это не я Пигмалион, как порой думал в своем высокомерии. Это не я вытачивал скульптуру. Только раскрыл в Искре то, что было изначально в ней заложено. Пигмалионом она оказалась. Незаметно горн раздула, растопила плавкое железо и залила его в немного другую форму. А потом жизнь вдохнула туда… Помнится в “Аватаре” главный герой в какой-то момент осознал, что все, что они собирались “дать дикарям” - технологии, дороги, якобы развитие - тем не нужно. У тех есть гораздо больше. Им нечего было дать народу Нави. А у меня-то есть, что предложить Искре? Чертов любимый Чертов любимый! Писатель… Просто “любимым” я не называю Влада даже мысленно. И раньше-то старалась не частить... Нельзя это. Присваивать то, что мне не принадлежит. Книгу он закончил. Узнаю об этом по выскакивающей на меня контекстной рекламе. И ее издало наше… то есть мое бывшее издательство. В какие-то сумасшедше короткие сроки, не за полгода - год, всего за несколько месяцев. В январе же корректору отправляли, а в марте она уже на полках должна появиться? Что, кто-то прежде вполсилы работал? Конечно, я ее куплю. Как бы себя ни уговаривала оставить прошлое в прошлом - пойду и куплю, как только на полках появится. Прочитаю. Хоть и читала уже. И все его прошлые книги не выкину, книги не виноваты, что написаны моим любимым… писателем. Радует, что все эти размышления - фоном. Все это - незначительные, пусть и эмоциональные эпизоды в моей закрутившейся водоворотом жизни. Та вечеринка и принятие ситуации будто пусковым крючком стали. И за следующие дни столько событий происходит, что я вздохнуть порой не успеваю, не то что поплакать о загубленной молодости. Одна из статей и мое резюме на бирже привлекли внимание, и мне прилетело тестовое задание. Потом еще одно. А потом меня пригласили на собеседование в сценарную группу - на должность младшего сценариста и редактора. И я - неожиданно - понравилась. И мне - неожиданно - с первых часов там все нравится тоже. Чем мы занимаемся. Пишем. Мгновенная включенность. Как мы с командой - командой! - спорим на равных. Хохочем. И нравится то, что хоть я первый день всего работаю, мне вручают подарок в честь Восьмого марта. И не просто розочку и календарь компании, а вполне личное - красивый подсвечник и свечи. - Ты же Искра. Зажжешь, - подмигивает один из сценаристов. Цветы я тоже получаю. Не от них. И не от отца. Огромный и точно дорогой букет пионов всех оттенков. Курьер домой привозит, и на нем нет карточки. А еще на электронной почте мигает приглашение на вечеринку в издательстве “в честь праздника Весны”. Вокруг букета я долго хожу, пытаясь понять, от кого он может быть. Не от Позднякова же. Виталик опять активизировался? С Марьяной мы только раз за все это время пересеклись, до сих пор в напряжении после Нового года, но пропихнуть давно забытого бывшего она и не пыталась. Плечами пожимаю и прошу у соседей большую вазу - кощунственно такую красоту в ведро ставить. А письмо от издательства просто удаляю - наверняка по ошибке послали, адрес мой просто стоит пока в списке рассылки. И только когда в конце месяца я получаю персональный конверт с приглашением на презентацию новой книги Позднякова, мероприятие, которое пройдет в какой-то модной галерее “дресс-код - коктейльное платье”, понимаю - вместе это что-то да значит. Только что? Извинение? Признание? Я и правда помогала Владу с книгой. Не настолько, чтобы набиваться в соавторы, но все же... Какое-то изощренное издевательство? Игра? Снова? Каков бы ни был сценарий, ни один из них не подходит моей новой жизни. Я долго глажу дорогую бумагу стального цвета, чувствуя, как подрагивают кончики пальцев. Прокручиваю в голове все варианты: вот я новое платье покупаю, появляюсь на вечере, и он идет ко мне сквозь толпу, чтобы… Поздороваться и пообщаться? Сказать, что был не прав? Или появляюсь там, но не захожу вовнутрь - смотрю сквозь огромные окна на эту самую презентацию. И на Влада в строгом костюме, который спокойно что-то рассказывает журналистом. Смотрю, а потом разворачиваюсь и исчезаю. А он меня не чувствует, не видит, не бежит… Или хуже - видит и просто кивает. Как кивал тем девкам, с кем он был когда-то. Вздыхаю и конверт выкидываю. А спустя несколько дней иду в тот магазин, в котором, точно знаю, будет его книжка. Как захваченное тамплиерами сокровище домой приношу и устраиваюсь в кровати. В пижаме и с большой кружкой чая. Читаю знакомо-незнакомые слова. Отмечаю мысленно места, которые он подправил. Погружаюсь в чужую суть, мысли, жизни, ощущения… Печалюсь, где положено. Смеюсь. Снова переживаю. Со страхом смотрю, что до конца истории все меньше страниц - а так не хочется! С упоением в последнюю главу вникаю, хотя стоило пропустить, ведь хорошо помню, чем обсуждение этой главы закончилось в той реальности… Я переворачиваю страницу и замираю. Среди белоснежных листов вклеен вызывающе розовый. С коротким текстом. Которого не было прежде. В голове тут же возникает примерный рассчет, на сколько могла вырасти себестоимость книги из-за единственного другого листа. За соломинку хватаюсь, пытаюсь отвлечься, потому что то, что я вижу… Это слишком много. Буквы расплываются перед глазами. Я прикладываю все усилия, чтобы сфокусироваться. Прочитать то, что напечатано. Не сразу получается. Это как на глубине искать жемчужины. Надо набрать побольше воздуха, нырнуть, а когда легкие гореть начинают - подняться на поверхность, вдохнуть живительного кислорода и снова устремиться ко дну… В тишине моей спальни дыхание очень громким и хриплым кажется, когда я заканчиваю чтение. И я перечитываю эту страницу снова. Уже спокойнее. “ Когда ты танцевала в последний раз? Пела? Когда смеялась - открыто и громко? Плакала, потому что тебе плохо? А потому что хорошо? Когда смотрела на себя в зеркало и нравилась себе? Когда влюблялась? Я хочу, чтобы последний твой танец был именно со мной, чтобы ты ни с кем не успела больше. А если это и случилось - сразу забыла те руки. Но мои прикосновения до сих пор отпечатками на твоей коже. Чтобы пела сегодня утром. В душе. В моем доме. Я мельком слышу это бестолковое пение и улыбаюсь. Чтобы рассмеялась громко посреди скучного спектакля. А потом покраснела и лицо на моем плече спрятала. И прошипела обвинительно: “Ты как мог? Что обо мне теперь люди подумают…” А я сидел молча, на сцену смотрел и делал вид, что ни при чем. Хотя специально тебя рассмешил. Я хочу увидеть однажды твои слезы. Потому что тебе вдруг стало грустно, горько или обидно. И ты расплакалась, не стесняясь. Я бы разозлился сначала - нечего при мне плакать! А потом махнул рукой на эту злость и тебя обнял. Мои это слезы. И от горести внезапной, и от счастья. От удовольствия - тоже мои. Я могу стать твоим зеркалом. Как ты стала моим. Я только не сразу там себя разглядел. Любой нервной системе нужно время, чтобы настроить новые нейронные связи и синтезировать нейромедиаторы. Которые ответственны за передачу данных и дают возможность чувствовать на самом деле. Удовольствие и боль. Ту самую влюбленность, в которую вдохнули Искру. Когда ты последний раз чувствовала удовольствие и боль? Вот что я спросить хочу. Важное. Когда испытывала разрушительную и воспевающую силу этого чувства? Воевала с собой - внутри и снаружи? И мечтала, чтобы война закончилась победой обеих сторон и наступил мир? На веки вечные - или хотя бы до завтрашнего дня, разве можно загадывать дальше... Я - сегодня. И был рад этому. Потому что, пока идет война и есть шанс на мир, по нервным волокнам бегут сигналы и заставляют реагировать на окружающую действительность. А если она закончится… Нервные окончания уснут безвозвратно. Импульсы затихнут. Система перестанет подавать признаки жизни. Наступит… КОНЕЦ" Я аккуратно закрыла книжку. Выключила свет. И легла спать. Любовь по вызову Через отмытые до прозрачности панорамные окна все видно настолько четко, будто я на участке сижу, а не в гостиной. Бокал с виски тихонько звякает каждый раз, когда к губам подношу. Этот звон с капелью перекликается. Растворяюсь… Щелчок входной двери из этого состояния выдергивает так быстро и остро, что скачок адреналина досконально ощущаю. Я никого не жду сегодня. Разве что... Заходит. Осторожно, но не как человек, который боится, а как тот, кто потревожить не хочет. И останавливается, заметив меня на диване. А я как сидел, так и остаюсь сидеть. Серым камнем. Одна рука в диван вцепляется, в другая - бокал. Если буду сжимать и дальше - раскрошу стекло. И на лице, полагаю, самое идиотское выражение… - Здравствуйте, - голос Искры такой же дробный и неровный, как стук моего сердца, - Я правильно приехала? Это сюда вызывали… любовь? - Нет, - головой отрицательно мотаю. Но она неправильно это воспринять может, потому поправляюсь быстро, - Искру… вызывал. Бормочет с нервным смешком что-то малоразборчивое, вроде “ну хоть нейромедиатором не назвал и ладно”. Пальто скидывает, откладывает сумку. Остается в красных лодочках на высоченных шпильках и в совершенно блядском платье. Последний раз его надела, это точно. Я даже не пожираю ее взглядом… просто жру. Распущенные волосы, румянец, пухлые накрашенные губы, изящную фигурку - ткань платья к каждому изгибу прилипла - длинные обнаженные ноги… Очень голодный Серый Волк. А она шажок делает. Но останавливает себя своими же словами: - Меня предупредили, что на этом заказе проблемы могут возникнуть. Клиент слишком высокомерен, эгоистичен и сам порой не знает, чего хочет... Внутри дерет и клокочет. "Клиент" хочет нахрен забыть про налет цивилизованности и подойти к ней прямо сейчас. Стащить это платье, вылизать ее всю, снова запахом ее пропитаться. Собой наполнить. Так, чтобы визжала на каждое движение. Но я знаю - хоть шаг сделаю и не остановлюсь уже. Мне нужно взять себя в руки. Потому что Искре поговорить хочется… а я ей задолжал. Много чего. - Как выяснилось, этот клиент готов идти на уступки. И пересмотреть свой базовый договор в случае… в одном конкретном случае. С эгоизмом тоже справится и с тем, что напланировал в своей жизни. Раньше. Когда не знал, что кто-то приедет в его дом. - А ведь он терпеть не может отказываться от своих планов... - Просто у него не было достаточно веских причин для этого. Вздыхает тихонько. Глаза в пол-лица от смелости собственной, губу прикусила - вот не надо, а? Заводит. Еще несколько маленьких шажков делает. У меня нос дергается - так я хочу запах ее вобрать. До последней молекулы. Но надо потерпеть еще немного… - Мне также говорили, что у этого клиента могут обнаружиться… неожиданные потребности. Меня это не пугает, если по взаимному согласию, но вдруг ему захочется еще кого-то пригласить? Или кто-то… придет неожиданно? Искра ключи от ворот и дома на руке покачивает. Ключи, которые я так и не забрал у нее - а она, уходя, не оставила. Интересно, мы оба даром предвидения обладали? Хотя нет, не интересно. Главное - то что сейчас происходит. - Ключи в единственном экземпляре, - говорю строго. Кивает. Откладывает звенящую связку. - У нас приличное агентство… мы на почасовые вызовы не ездим. И мне понимать надо, насколько я здесь задержусь - на одну ночь или… - На всю жизнь, - выдыхаю вместе с первым шагом ей навстречу. - А мне понять надо, где сил и терпения столько взять, чтобы это стало достаточной платой за такой длительный срок… - Подскажу… - выдавливает из себя, - Ты спрашивай только. Я уже рядом. Близко-близко, хотя мне недостаточно. Хочется, чтобы между нами и миллиметра не оставалось. Руки в кулаки сжимаю, иначе ее сожму. Так, что навредить могу ненароком. В глаза бездонные заглядываю, костяшками осторожно по щеке нежной провожу. И дышать перестаю - а она выдыхает будто. - Знаешь, - сообщает мне девочка… моя девочка со смешком, - У меня была сотня аргументов против того, чтобы любить тебя. Или появиться здесь снова. И всего один - за. Мне еще никто в любви не признавался на всю страну… А как подумаю, что ты, ненавидящий публичность, готов был сделать это среди людей нам знакомых, на презентации… - Можем повторить. Раз ты тогда не пришла. Уголок губ у нее дергается. Но головой качает отрицательно. А потом говорит с нажимом: - А если бы не пришла и сейчас? Ты меня сильно обидел. Вот уехала на другой конец Земли, потерялась бы и все… Я хотела так. Наивная Искра. Потерялась? Вряд ли. Я не то чтобы следил за ней, но присматривал.11592d Я может больше на Тимофея похож, чем думал прежде. Даже когда сам не понимал, зачем, хотел быть уверен - где она, что с ней и есть ли у нее работа, чтобы без денег не сидеть. Позволяю себе расслабить руку и переплести свои пальцы с ее. Вот так, по чуть-чуть - терпимо. Когда яда немного - это лекарство. - Обидел. И за это прошу прощения, - я говорю отчетливо, мне важно, чтобы она услышала, - Вряд ли кому-то, даже тебе, удастся познакомить меня с чувством вины - это удел слабаков, которые не отвечают за свои поступки. А я все делаю с открытыми глазами и готов отвечать за свои действия. Но я буду стараться, чтобы из-за меня тебе не было так больно. - Даже если я скажу, что это у тебя не получится? Что ты всегда останешься моим источником… боли и удовольствия? - провоцирует. - Ты же сама сказала - я эгоист. Моя Искра, - кладу вторую ладонь на спину. Туда, где голую кожу не прикрывает платье. И мы оба вздрагивает, - Я нашел бы способ тебя получить. Не сработало бы с признанием - на работу пришел. Любезно согласился, чтобы писали сценарий по моей книге. Хотя мне больше нравилась идея вытащить тебя ночью из кровати и увезти сюда. В сексуальное рабство. Я бы трахал тебя до тех пор, пока ты не согласилась быть со мной… Планов много было - у меня богатая фантазия. И возможностей тоже много. В ее глазах удивление сменяется страхом пополам с восхищением. И голос тоже такой - восхищенно-испуганный: - Ты… с-серьезно? Сделал бы это все? Не шутишь? - Не шучу. Я и правда предельно серьезен. И девочка понимает это, ойкает. Смеется тихонько: - Влад… Мне вот сейчас интересно просто… А есть что-то или кто-то, кого ты не сможешь получить, если задался такой целью? Думаю лишь секунду. И отвечаю честно: - Нет. Качает в изумлении головой, а потом… Глаза прикрывает, поднимает ладошки свои, меня обхватывает за талию. Шепчет: - Тогда мне радоваться стоит, что я сама хочу всего этого… Всего тебя. Кажется, разговоры закончены. Я ей благодарен - сдерживаться больше нет сил. И выпускаю, наконец, свой голод наружу. Мы не целуемся - выпиваем друг друга. Не раздеваемся, а сдираем одежду вместе с кожей - иначе почему каждое последующее прикосновение так остро и болезненно? Не ласкаем - оставляем клейма на душах. У меня нет желания играть изощренно, иногда лучшая Игра - это полное ее отсутствие. Когда теряешь связь со всем, что незначительно. Когда возвращаешь себе себя и того, кого ты потерял и обрел снова, успев все понять. Я только один раз останавливаюсь. Замираю перед тем как найти блестящий квадратик презерватива и смотрю на разметавшуюся подо мной Искру: - Хочу тебя без защиты. До нее не сразу доходит, что сказал. Но девочка смаргиват пелену и признается смущенно: - Я не пью таблетки. - Выбор за тобой, - киваю. Мы оба знаем, что это значит. Я потом как-нибудь уговорю ее… обязательно. И у нас точно будет ребенок, может быть не один. Но сегодня выбор за ней. Искра опускает веки… А потом улыбается счастливо, меня ногами обхватывает и хрипло говорит: - Всегда хотелось узнать какой ты, когда полностью обнажен... Брачная клятва Я не буду утверждать, что у меня никогда не возникнет сомнений. Не буду клясться, что примирю твоих ангелов со своими внутренними демонами. И не пообещаю, Что буду всегда доволен, счастлив и наполню твой мир лишь поэмами. Что тебе не придется ходить по лезвию бритвы: Наша жизнь - ежедневная Игра, Перед каждым раундом которой точат ножи. А те высекают Искры. Я не пообещаю, что перед нами Вечность. Времени не существует, вечность - самая большая Ложь. Пусть другие вещают про звезды, Луну и бесконечность Я же хорошо знаю цену словам - Они всего лишь кубики. Показывают, что соберешь, А не пустоту внутри. Я не планирую быть идеальным - и от тебя такого не жду. Сегодня мы совпали, А завтра твои грани порезали мой пиджак. Но разве это отменяет нетерпение и нужду? Друг в друге? Я лишь прошу видеть меня по-настоящему, Такой, какой я есть - с желанием приковать тебя наручниками, С изъянами, фантазиями и неуживчивым характером, В одном и том же сером костюме и званием “Мой муж”. Вот так и бери. А я беру тебя в жены С твоими метаниями - между плохой и хорошей девочкой. С потребностью везде ходить в обнимку, как молодожены. Со всеми страхами и эмоциями - их я научусь принимать. С импульсивностью и желанием вытащить меня куда-то, Пусть из моего панциря - мне почти уже плевать. Мне даже понравилось, что мы такие разные. В этом есть вкус, а не повод для разрыва, Я учусь тебя понимать и любить эту разность. И пускай не клянусь в вечной любви, Но могу пообещать по-честному, Что собираюсь наполнить тобой дни. И засыпать Каждую ночь, как и с того момента, что мы познакомились, С мыслями о тебе. А каждое утро снова, как и сегодня, тебя выбирать. Конец