— Завтра мы высадимся на пятую планету. ЕААН. И я хочу, чтобы ты пошла с учеными в качестве механика.

— Конечно, — я немного удивилась. И насмешливо улыбнулась. — Надо было сообщить мне об этом лично? Кэм, если у тебя сломалось переговорное устройство, могу починить…

Он посмотрел почти с ненавистью, а потом резко развернулся и, печатая шаг, ушел.

Я же, чуть ли не весело насвистывая, отправилась в закуток, где хранились инструменты.

Да, глупо. Да, похоже на ребячество, но…

Если позабыть о том, что нас связывало, то происходящее напоминало первый курс в Академии пилотов. Когда я, девочка с окраины, прятавшая свою неуверенность за стервозностью, была инициатором всего, что с нами происходило… и умело при этом делала вид, что мне все равно.

Иногда я задумывалась, а не стало ли это одной из причин, по которым Гард так и не начал доверять мне? Не слишком ли я заигралась в независимость, не показывая истинные эмоции и симпатии?

Я старалась отбросить эти уже никому не нужные мысли, но истукан будто воздействовал одним фактом нахождения рядом. Рушил сознательно воздвигнутые барьеры и возвращал, возвращал меня туда, где мы оба проявили далеко не лучшие свои качества.

А может, так влиял сам Край?

Нечто губительное, приближавшееся к нам с огромной скоростью, срывавшее все покровы и наносное, обнажавшее нашу суть так же, как я обнажала внутренности корабля, и незримыми руками достававшее кровоточащее сердце на всеобщее обозрение…

Я не боялась Смерти, но… чувствовала её приближение, как никто другой. Может потому, что согласилась со своим рождением и принадлежностью к определенной расе. А может потому, что каждое мгновение жизни видела Смерть рядом и как-то привыкла к её присутствию. Настолько, что за её плотной завесой и запахом, в котором смешались сладость и разложение, никогда не замечала Любви…

Однажды я прочитала, что любое живое существо, умирая, вспоминает свою жизнь… и если та прожита достойно, умирает с улыбкой.

Или же с гримасой сожаления — в противном случае.

Последние дни мне казалось, что каждый из стражей начал что-то вспоминать. Чувствуя умирание: не собственное, но этой части Вселенной. Вот и я вспоминала… Защищаясь как могла. Насмешкой и соблазнами. И Гард делал то же самое. Мы были с ним очень похожи… и оба, видимо, чувствовали, как с нас слетают защитные оболочки, оставляя лишь самое важное.

И главные вопросы к самим себе.

Например, не поступила ли я тогда глупо, когда не стала настойчиво разубеждать его в подозрениях? Что согласилась со своей обидой на его недоверие быстрее, чем попыталась бороться за наши отношения и показать — доказать, — что ни в чем не виновата? Что сбежала и не стала объясняться?

Не победил ли меня Председатель с помощью меня самой?

И я очень боялась получить ответы…

Мое дежурство было закончено, но идти в столовую, служившую так же местом общего сбора, или отдыхать не хотелось. И потому я отправилась в зал.

Там, слава звездам, никого не было.

Не самое большое из помещений корабля, но пустое и оттого кажущееся большим. Искусственный интеллект мог предоставить любой звук и голограмму, любую трехмерную и реалистичную стимуляцию для какого угодно занятия… А мне сегодня было угодно что-нибудь, что максимально отвлечет от мыслей, давая возможность сосредоточиться на собственном теле и движении…

Я думала несколько ударов.

А потом улыбнулась в предвкушении…

С танцем-борьбой «кейша» я познакомилась случайно, в космопорте. И увлеклась этим совсем не невинным развлечением рабов из одной весьма далекой от демократии звездной системы.

Те гуманоиды разработали свой собственный диалог тел. Им связывали руки — и они придумывали, как действовать головой и ногами. За ними следили, чтобы те не тренировались наносить удары, и они придумали, как сделать так, что даже самая жестокая драка за мгновение превращалась в танец. Им запрещали любые музыкальные инструменты — и они отбивали ритм с помощью одной-единственной струны, натянутой на изогнутую ветвь, которая была вставлена в резонатор из съеденного и высушенного фрукта. Им запрещали калечить друг друга, а они учились зажимать пальцами ног и рук тончайшие бритвы, украденные из механизмов, чтобы в пылу танца наносить невидимые порезы, от которых противник умирал от потери крови и почти не замечал этого до самого конца.

Тюремщики потом, совершенно неожиданно для себя, узнают, что то, что они считали игрой, было самым опасным развлечением и борьбой, в одночасье позволившей сотням, тысячам рабов уничтожить тех, кто ограничивал их свободу, и вырваться на свободу… Восстание подавили, конечно. Даже совершенное тело бессильно против массового оружия. Но часть рабов сумела бежать далеко за пределы планет.

Они же принесли отголоски своих навыков в самые разные части Вселенной.

Что-то досталось и мне…