И ткань летит, она послушна,

Легка, надежна, простодушна,

Как те, на ком стоят миры.

Не Новгород ли долгожданный

Встает средь елей и берез,

Не Седовлас ли на поляне,

Как бы хватая узел тканый,

К высотам руки превознес?

Узнав хозяина, тряпица

Спешит к ладоням старика,

Меж пальцев нежится, вертится,

Желая перед ним открыться,

Дары с востока показав.

Ее он хвалит и скорее

Сосуды те несет княжне.

«Успеем, доченька, успеем!» –

Все шепчет в бороду себе.

Вот гроб хрустальный отворился,

И с первым утренним лучом

Лик юной девы окропился

Водою мертвой, как ручьем.

Свершилось: снова бьется сердце,

Дыханье наполняет грудь,

Ну а глаза закрыты дверцей…

Чтоб вновь не дать княжне уснуть,

Воды живой упали капли,

Сняв тяжесть с девственных ланит.

Уста сомкнулись и обмякли,

Взор озарился, и навряд ли

Сегодня будет он закрыт!

Арина взглядом ненасытным

Обводит даль из-за куста,

Ей ново все и любопытно,

Не узнает она места.

Как будто с чистого листа

Жизнь – и ужасна, и прекрасна!

Она не помнит Седовласа,

Ни кто она, ни кто отец –

Как ни пытался ей мудрец

Напомнить прошлое… Напрасно:

Княжна проснулась, память – нет!

Что делать с бедною девицей –

Вести ли в терем? Скрыть княжну,

Пока к ней вновь не воротится

Хоть мимолетная крупица

Воспоминаний, что в плену.

К тому ж, злодей еще на воле,

А значит, может статься, вскоре

Попробует Кривун опять

Княжны невинной жизнь отнять…

Волшебник силится понять:

У князя – земли на ладони,

Он сам велик, дружины ряд,

Мечи остры их, крепки брони,

Как прежде, быстроноги кони,

Но нет, они не защитят

От колдовской коварной силы!

Девицу лучше отведу

В селение, в обычном мире

От бед ее уберегу.

«Ну, что же, доченька, пойдем! –

Себе позволил старец молвить, –

Тут недалече старый дом,

Где я попробую напомнить

Тебе о времени былом».

Арина скоро согласилась,

И полчаса лишь миновав,

Печь жаркая вовсю топилась,

Бурлил отвар душистых трав.

Поверх сорочки белоснежной,

Обняв девичий хрупкий стан,

Теперь кружился сарафан,

И, дополняя те одежды,

Коса струилась по плечам.

Узнать в ней дочку Святополка,

Правителя земель Руси,

Пожалуй, смог бы, да и только,

Что сам отец, и то вблизи,

Но он горюет за стеною.

Тем временем как наши двое

Уселись переговорить,

Уж рог потряс округу воем,

Дружина князя полным строем

К селенью мирному спешит.

Заходят смело, всюду рыщут,

Взгляд скачет зайцем – тут и там,

Взошли под Седовласа крышу,

Прошлись по четырем углам.

«Окромя старца и девицы,

Нет никого!» – кричит один.

«Прошу, хозяин, не сердиться,

Скрывается от нас убийца,

Причем из наших же дружин…» –

Слова промолвив горьки эти,

Старшой оставил старца кров,

Пытливым взором не заметив

Самой княжны переодетой,

Как лист дрожащей средь ветров.

За ним вослед спешит с вопросом

Седой волшебник: «Витязь, кто?!

Кто свою душу опорочил?

Кому покой ни днем, ни ночью

Теперь неведом, и за что?».

Гремел ответом воевода:

«Князь Яр из северных дружин!» –

Сомкнулись тучей неба своды,

И слезы горькие природы

Смочили борозды морщин.

Умчались кони вороные,

Но Седовлас стоит, как тын,

И скачут злобно перед ним

Грядущего дела лихие,

Где гибнет мир среди руин.

«Теперь-то замысел мне ясен –

Кривун, он всех переиграл.

Но разве труд наш был напрасен?

Арина вот жива – отлично,

Сомненья прочь! – старик сказал, –

Ну, а пока что самолично

Мне в город стоит поспешить.