Но мама не смогла удержаться на новой работе. Работа была очень нервная, мама похудела, все время пила какие-то таблетки, плохо спала. Один раз мы выходной пошли к ней на работу, потому что ей показалось, что она забыла выключить рубильник. Помню, она шла какая-то потерянная, смотрела себе под ноги и повторяла одно и то же. Вот тогда мне единственный раз в жизни было страшно.

С работы пришлось уйти и вернуться обратно на завод, где мама до этого работала. Платить стали опять мало. Из дольчиков и кофты я выросла, туфли тоже стали малы, и пришлось мне опять перебираться в одежду, которую уже до этого кто-то носил.

Зато этот эпизод с новой работой навсегда остался в моей памяти и благодаря ему я поняла, что мама не покупала мне современную одежду не из принципа, а просто потому, что денег и правда не было. В тот же период, пока доход позволял, мама купила мне аналог Барби – Синди. На Барби все-таки не хватило. Но и Синди была волшебна, у нее были изумительные белые волнистые волосы, очень длинные, сгибались руки и ноги, и она была в белом платье. Я шила для нее одежду – роскошные шелковые фиолетовые штаны, вязаную кофту, шубку и даже лыжи каким-то образом смастерила из дощечек. Я гуляла с ней во дворе всю зиму, вот для этого ей и нужна была шуба и лыжи.

У Наташи к тому моменту давно была настоящая Барби. Помню тот день, когда она позвонила и сказала, что ей купили Барби с гнущимися руками и ногами. У меня аж сердце оборвалось. Показалось, что пропасть между нами стала еще больше. Через пропасть размером с Барби мне никогда не перешагнуть. Красивой и модной одежды у Наташи тоже было очень много (ну по моим понятиям много), ей первой из двора купили китайскую куртку. Почему-то я лучше всего помню именно верхнюю одежду и эту пресловутую куртку. Наверно, потому, что у меня с верхней одеждой всегда была проблема.

Первый красивый пуховик я купила себе сама в только в 21 год. Он был ослепительно белый и абсолютно непрактичный, зато я в нем была как Снегурочка, и все на меня оглядывались, пока он был новый. Хотя нет, за год до этого я тоже покупала себе уже верхнюю одежду – весеннее пальто (тогда это уже стало модным) и куртку из какой-то мягкой бархатистой ткани. Но самое главное, то, чего в моей жизни не было никогда – это красивая зимняя одежда – я купила через год. И наконец-то почувствовала себя обычным человеком, таким же, как все.

Еще одним из приобретений периода новой работы был мамин новый мужчина.

Мы тогда жили втроем – я, мама и дедушка – в двухкомнатной хрущевке со смежными комнатами. Дедушка спал в большой комнате, мы с мамой в маленькой. И вот, в один прекрасный день мамин мужчина пришел к нам ночевать. Где он спал, я не могу вспомнить, помню только ощущение тесноты и какой-то общажности, как будто квартира превратилась в ночлежку. Сначала он мне понравился, я даже стала показывать ему свои поделки (какого-то мягкого зайца, которого мы с мамой сшили), однако быстро стало ясно, что это за человек.

Человек беспробудно пил. Через какое-то время у меня выработалось к нему чувство стойкого отвращения. Это был человек без образования, родом из деревни, отец у него был с Украины, мать из Ленинградской области, но от матери в нем было примерно ничего. А еще он сидел. Недолго и за какую-то мелочь (пьяные побои что ли), но все равно отпечаток это на нем оставило. Я всю жизнь пыталась отгадать загадку, зачем мама с ним. Спрашивать было бесполезно. Она всегда говорила что-то маловразумительное об обязательном присутствии мужчины в доме. Ну там кран починить, шкаф передвинуть, помочь с ремонтом.

Никогда ни с каким ремонтом он не помогал. Единственное, что он умел – это заклеить скотчем и прибить гвоздем. Ну так это и я смогла, едва подросла немного, для этого ума и даже силы много не надо. Кран он чинил тоже скотчем, стулья – гвоздями. Если б его допустили к ремонту, он бы обои на скотч приклеил, ну или на гвозди.

Единственное, что человек умел в совершенстве – это пить. Он пил до совершенной невменяемости и на утро ничего не помнил. В какой-то момент мне показалось, что забрезжил свет в конце туннеля. Мы как раз переезжали из своей хрущевки в благоустроенную трешку (нашу квартиру одну из первых купили под магазин на первом этаже, а вместо нее дали квартиру гораздо бОльшую по площади и лучшую по условиям), когда этот человек решил от мамы уйти.

Я выдохнула. Я просто была счастлива. Но мама впала в глубокую депрессию. Вместо переезда и ремонта она целыми днями лила слезы и сокрушалась о том, как же теперь мы будем жить. В 12 лет я, конечно, не могла ее понять и даже посочувствовать не могла. Я просто скрестила пальцы, чтоб он не вернулся. Сейчас мне легче маму понять. Сила привязанности человеческого сердца не ведома никому, кроме обладателя этого сердца. Мама по какой-то причине очень к нему привязалась и не мыслила дальнейшую жизнь без него. Сейчас я могу это просто принять, не анализируя. Дети не могут судить своих родителей, и родители не должны спрашивать разрешения у ребенка на свою личную жизнь.