— Ты как-то рассказывала, что ваша семья жила недалеко от Махно.

– Да, Гуляй Поле.

– Ты видела его когда-нибудь?

– Видела и помню, но я была маленькая.

– А что он, его как-то уважали?

– Всякие были. Его бандиты вешали людей. Шли две дороги, и висели люди, это я знаю.

– Он что, был учителем?

– А кто говорит «учителем»? Кто тебе сказал? Бандит он был. Но вроде он с Советской властью снюхивался. Хотели как-то их объединить. Этого я ничего не знаю.

– А кто был твой отец и мой дед?

– Мы все жили в Гуляй Поле, в том дворе, где Махно стоял. Театр такой. Зина сестра была, которая погибла. Рая. И я. Три сестры и Ромка. Он уже в 27-м году родился.

– Сталин был тогда уже?

– Наверное, черт его знает, я тогда Сталина не знала. На что он мне был нужен? Папа (дед) был кустарь, он заготовки делал на обувь, кожей занимался.

– А ты помнишь своего деда?

– Деда я не помню, и никто не помнит. Это с Ашхабадом уже связано, брат у него был ашхабадский. Мама вроде из Польши, отец еще откуда-то. Я знаю, что папа был хороший. Слабенький такой, болезненный, потому что кожей всё время занимался, а кожа действовала на легкие, он от туберкулеза и умер. В 35-м году. А в 29-м я уехала на Днепрострой, это еще я маленькая была.

– В 20-х годах вы хотели уехать в Израиль?

– Как будто было какое-то известие. Я ж тогда ничего не понимала. Что-то было в газетах, что там Абарбанель какой-то, наследство.

– А тебе сколько было?

– В 14-м я родилась, шесть-семь лет. Я помню, там жили какие-то родственники, мамина сестра жила.

– Эти три тетки – Сара, Эстер, Юдит – чьи дети были?

– Папиного брата дети.

– Ты их видела когда-то?

– Никогда не видела. Они давно в Израиле, когда он только еще организовался, и было какое-то сообщение.

Да, вот я скажу, почему я стала Софья Ивановна. Когда мы приехали… не знаю, куда-то мы приехали. В войну это было, и надо было на квартиру. Все там расселились, кто где, а я же… Папа пришел и говорит: «Так и прямо заявили: евреев, жидов не будем брать на квартиру! Ты это, можешь только инициалы. Кто тебе будет паспорт проверять?» Сарра Исаковна на паспорте.

Я уехала на Днепрострой в пятнадцать-шестнадцать лет. Папа был кустарь, а тогда кустарей никуда не брали учиться. А я хотела учиться. Надо было стать рабочим.

– Что ты хотела учить: медицину?

– Нет, где-нибудь, лишь бы что учиться дали. Семилетку кончила, а учиться… И я, значит, поехала на Днепрострой. Самой же лет-то было, Господи! А там же бараки, мужики, бабы, все вместе работают, вместе живут. Там детей мало, я не знаю, как это я тогда собралась, как меня отпустили. Факт тот, что я захотела и поехала.

Темнота, ночью свет горит, котлованы… И бараки. Американцы, которые руководили этим Днепростроем, жили в домах оборудованных, привезли с Америки. А мы, значит, в бараках. Ну и муж с женой там были, они говорят, нам нужна подсобница. Мы ее возьмем. Он резал шашки для этих полов на пиле, и она ему помогала. А я должна была эти шашки брать у них и складывать. Складывать – вот это была моя работа, и я уже стала рабочей.

Приблизительно год, наверное, я проработала с ними. Мат сплошной. А потом уже объявили, что рабочие, подсобники принимаются в такие-то техникумы, и вот, куда берут, туда и полезла. А был новый техникум политехнологии школ. Металлы изучали и как работать, и инструменты, и тоже школа, и такие дисциплины. Но всё по-украински, по-хохляцки. Поэтому я не очень была грамотна по-русски, с ошибками писала. Там было несколько человек хороших. Парень один еврей был, которого тоже нигде не брали. Евреев не очень тогда брали, конечно.

– Ты закончила техникум?

– Да, и у меня аттестат. Потом послали меня в Молочанск в Днепропетровской области, там же на Украине. Небольшой город, немецкий в основном. И там папа по работе был, его послали, он тоже техникум кончил – механизации сельского хозяйства.

– Значит, он по работе приехал туда?

– Да, его направили учить шоферов. Но далеко от меня, километра три через речку. Нас какой-то немец знакомый мне познакомил. Папа ходил сюда три километра ко мне. Ему бабы: «Да чего ты себе лучше не найдешь? У нас тут полно, а ты через три километра ходишь». Ну, не знаю, ходил-ходил, и, в общем, мы расписались, и вот жили, и всё, что еще тебе сказать. Вот так и жили.