– Это НАШ музей, друг мой. Хочу, чтобы ты всегда об этом помнил. Без тебя не было бы не только его, но и я сам уже давно лежал бы в земле. И теперь эта часть твоей души навсегда здесь останется. Я очень надеюсь, что когда-нибудь ты вернешься сюда и у нас будет повод ее снова примерить. А пока ты не вернешься, я буду всем своим посетителям рассказывать о том, кого я учил в университете, и в качестве доказательства предъявлять им твои вещи. Думаю, что с такими экспонатами я смело могу рассчитывать как минимум на пятьдесят человек в следующем месяце, – засмеявшись, сказал колдун, которого судьба забросила далеко от родины и подвергла самым суровым испытаниям, чтобы он вернулся к своим корням.

На этих словах мы с ним обнялись, и я впервые за долгое время почувствовал тоску. Это был тот самый случай, когда ничего не нужно было говорить, и без слов всем все было понятно. Я молча посмотрел ему в глаза и, развернувшись, пошел к двери. Наверное, это и есть полное взаимопонимание, когда эмоции во всем заменяют слова. Таких друзей, к сожалению, у меня в жизни было мало. Большинство из них не пережили Великую Войну. А того, от которого мы сейчас уходили, я, вероятно, видел в последний раз. Но другой, о котором мне многое неизвестно, будет рядом до самого конца.

Когда мы вышли, на улице уже вечерело. Солнце клонилось к горизонту, и жара покинула пустыню, чтобы на следующее утро вернуться и снова докучать немногим жителям, оставшимся в этом Богом забытом городе. Мы неторопливо дошли до вокзала – одного из немногих мест, которое всегда поддерживалось в достойном состоянии, ведь именно с него у всех начиналось знакомство с этим населенным пунктом. Скоростная железная дорога была единственным безопасным способом путешествия по континенту. На машине был большой риск наткнуться на мины, которые расставляли мародеры на всех дорогах. Но даже если ехать по пустыне, риск наткнуться на банды становился куда выше. Авиасообщение было приостановлено практически в самом начале войны. Нам сказали, что это временная мера, ведь враг мог сбивать даже гражданские самолеты. Но война кончилась, а закрытое небо вполне устраивало новые власти. Намного проще контролировать оседлых людей, чем отвлекаться на мигрирующих по планете бунтарей. Любые путешествия были сведены к минимуму. Недаром говорят, что «нет ничего более постоянного, чем временное».

Но железная дорога работала без перебоев. Через весь континент протянулась вакуумная труба, которую снаружи от воздействия асоциальных членов общества защищало сильное магнитное поле, способное отразить мощнейшие взрывные волны. Вдобавок к нему на всей магистрали стояли автоматические пулеметные вышки, расстреливавшие все живое, что приближалось ближе чем на двести метров. Поезда внутри этой трубы пролетали с бешеной скоростью. При желании весь континент можно было проехать четыре раза менее чем за сутки. Это было, пожалуй, единственным наследием прошлой жизни, которым могли пользоваться те, у кого было разрешение на выезд из своего поселения. Мы пришли на вокзал за три минуты до прибытия нашего состава.

– Мне даже немного грустно, – сказал мой вечный спутник. – Такое чувство, что я больше никогда сюда не вернусь.

– В таком случае, меня ждет та же участь, – ответил я, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, не слышат ли меня посторонние. – Если тебе не суждено больше здесь появиться, значит, и мне уготована такая же судьба.

– Как говорит наш африканский друг, «Неисповедимы пути Создателя». Возможно, ты сюда еще вернешься, но уже без меня.

Последняя фраза меня напугала. Я не понял, что он хотел этим сказать, но не стал переспрашивать, боясь услышать его ответ. В любом случае, у нас обоих было предчувствие, что все только начинается.

Гиперпоезд бесшумно въехал на перрон. Двери открылись, и, подождав, пока выйдут прибывшие на станцию пассажиры, мы зашли в гениальное творение человеческих рук. Заняв свое место, я снова вспомнил о сегодняшних мыслях по поводу своей гордыни, но тут же отогнал их от себя. Слишком много событий произошло в этот день. Нужно было время, чтобы это улеглось в моей голове. Но я твердо знал, что еще не до конца разобрался в себе и эти размышления еще не раз всплывут в моем странном сознании.

Поезд тронулся, и вагоны плавно начали набирать привычную скорость. До того, как шторки на окнах опустятся для предотвращения приступов тошноты у пассажиров от быстро меняющегося пейзажа, я оглядел пустыню, где жил несколько лет. В очередной раз мне представилась возможность увидеть, насколько удивителен наш мир в своем разнообразии. Но к этим живописным видам мы быстро привыкаем. Не часто нам предоставляется шанс посмотреть на них отрешенно и понять, как прекрасна наша планета, которую мы не ценим, а зачастую даже уничтожаем. Насколько хрупким является природный баланс. И, судя по всему, человечество этот баланс расшатало. Иначе зачем бы оно своими же руками сократило нашу биологическую популяцию до уровня, который был два века назад. Должно быть, природа предусмотрела в наших головах какой-то неизвестный механизм, заложенный на всякий случай. И когда мы стали представлять для нее серьезную угрозу, она его включила. Чем же еще можно объяснить то, с каким усердием мы избавили этот мир от перенаселения, а заодно и от своих чрезмерных амбиций? Планета стряхнула с себя все лишнее, а нам преподала урок, который мы должны усвоить: если мы нарушаем гармонию во Вселенной, то Вселенная всегда найдет способ вернуть все в равновесие. Если есть некий Сверхразум, называемый Богом, то, надеюсь, Он знает, что делает. Ведь сам я пока не вижу во всем случившемся глобального упорядоченного смысла.

Пейзаж за окном стал меняться с такой скоростью, что человеческий глаз, не в силах за ней поспевать, стал размазывать эту картинку. Складывалось впечатление, будто бы на холст со свежими красками вылили воду и подули на нее сбоку очень мощным вентилятором. В это мгновение шторки опустились, а на электронном табло высветилось время прибытия в конечную точку нашего путешествия, в новую столицу Австралийского континента – город Сидней. У меня оставался один час и семь минут. В расписании были еще две остановки, но я решил попробовать хоть немного поспать, воспользовавшись комфортным креслом. Я закрыл глаза и, как мне показалось, не успев уснуть, почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Открыв их, я увидел проводника, который не решался меня будить. Поняв, что я проснулся, он произнес: «Наш поезд прибыл на конечную станцию, господин полковник. Мы в Сиднее».

Петроградское утро было морозным и солнечным. Ночью мы наметили примерный план поездки в страну, с которой нас разделял не только океан, но и масса противоречий, в том числе идеологических. Наш план был чрезвычайно прост: долететь до Вашингтона и встретиться со старым знакомым, университетским профессором, с которым мы дружили достаточно давно, чтобы можно было ему хоть немного доверять… Как ни странно, он имел малое отношение к тому, чему мы посвятили всю свою жизнь. Он являлся обычным социологом, и с ним было довольно комфортно общаться. По крайней мере, из всех остальных, с кем нам приходилось встречаться в подобных командировках, в нем присутствовали ярко выраженные человеческие качества, представлявшие большую редкость в нашем мире. Зная о необычных талантах моего друга, он воспринимал его как приятного собеседника и ни разу не попытался воспользоваться нашим даром в своих корыстных целях, как это обычно делали другие. Слабым местом в нашем плане было то, что мы даже примерно не представляли, куда нам надо ехать, а главное – зачем? Помимо встречи с этим человеком, которого мы, кстати, не видели несколько лет, никто из нас и представить не мог, что нам надо будет сделать, чтобы попытаться найти ответы на свои вопросы. Мы оба твердо знали лишь одно: ехать надо как можно скорее. Складывалось ощущение, что мы постоянно опаздываем на один шаг, но именно в этот раз мы должны успеть, иначе другого шанса судьба нам не предоставит.