Шрифт:
Пятница, 25 июня. Ближе к полуночи
Первомайск
Я покрутился по пустому классу, вдыхая неистребимый запах мела и чернил, и вышел в гулкую рекреацию. Лампы под круглыми колпаками не горели, но видно было хорошо — из огромных окон актового зала лилось столько света, что под ногами полосатились четкие тени.
Меня потянуло прислушаться: голосов не различить, но эхо громкой музыки гуляло по этажам и коридорам, маня на звук. Я двинулся по следу жесткого ритма — школьный диск-жокей обожал ударные.
По дороге я углядел пугливую парочку, ворковавшую в темном закоулке, но сделал вид, что ничего не видел и не узнал Светлану с Юркой.
Сосна тоже решил дождаться повестки, а потом, после дембеля, идти в школу милиции. «Дослужусь до сержанта, — мечтал он, щурясь по привычке, — поступлю на заочное, на юрфак… Глядишь, и в генералы выйду!»
Спускаясь по лестнице, я наткнулся на трудовика. Дядя Виля плавно покачивался у зеркала, поправляя галстук. Неподалеку, удобно устроившись на широком подоконнике, болтали о своем, о девичьем, Ирочка «Белочка» и Феруза Валеевна.
Двери учительской были приоткрыты. На старом продавленном диване посиживали военрук Макароныч и наша классная. Циля Наумовна оживленно тараторила, а Марк Аронович, по-моему, совсем не слушал ее. Просто смотрел на позднюю свою избранницу, улыбался в усы и расслаблено кивал. Им было хорошо вдвоем.
Внезапно двери актового зала распахнулись, выпуская музыкальные громы, и на пороге замерла Рита. Увидав меня, она обрадовалась и подбежала.
— Я потеряла тебя! — пожаловалась девушка, надувая губки.
— А я тебя нашел!
Сулима взяла мои руки и приложила ладонями к щечкам.
— Уж полночь близится… — пробормотала она. — Наши будут гулять до самого рассвета… Давай, убежим?
— Давай. А куда?
— Увези меня! Далеко-далеко… В степь!
В черных глазах напротив потихоньку разгорался темный пламень, и мой пульс участился.
— За мной!
— Ой, подожди! Я сейчас!
Девушка метнулась в актовый, и вскоре вернулась, прижимая к груди бутылочку токайского — недавнюю гостью магазина «Вино».
— Бежим! — воскликнула Рита, смеясь.
Она схватила меня за руку, и мы ссыпались по лестнице.
— Стоп, не в фойе! — былая настороженность вернулась ко мне. — Сюда!
Я увел спутницу в пустующий класс, и растворил окно. Соскочив на землю, помог спуститься Рите. Теплая июньская ночь вобрала нас в себя, пряча ото всех.
— Куда теперь? — прошептала девушка.
— Я перегнал машину в школьный гараж!
Обогнув темное крыло школы, мы пересекли футбольное поле, путаясь в траве и хихикая.
— Представляешь, — поведала моя спутница, задыхаясь, — я сегодня еще не пила! Совсем! Ни граммулечки!
— Ох, и напьемся…
Хохоча, мы выбежали к гаражу. Торопливо лязгнув ключом, я отворил тяжелые ворота. «ИЖ» едва виднелся, ловя капотом дальние отсветы школьных окон.
«Побег на рывок!»
Скользнув за руль, я завел мотор, не включая фар, погонял немного на нейтрали, и выехал.
— Садись! Я закрою пока…
О припасах в багажнике я умолчал. И о пледе тоже… Мечте положено сбываться самой по себе, а не по пунктам согласованного плана.
— Поехали!
Всё также не включая фар, сквозанул по переулку — остерегался внимания «старшей пионервожатой». Лишь выехав на Киевскую, врубил ближний свет.
— А твоя мамуська не только красивая, но и умная, — Рита забралась с ногами на сиденье. — Знаешь, что она сказала? Пусть, говорит, Мишенька не портит себе вечер. Я, говорит, обещаю не волноваться и лечь баиньки! Представляешь?
— А папусик твой переживать не будет? — улыбнулся я.
— Не-а! Я его предупредила, что не одна буду, а с тобой!
«Ижик» урчал, глотая километр за километром. Унеслись назад темные дома окраины, потянулись поля, расчерченные лесополосами. Я свернул налево, к Романовой Балке, но не доехал — лучи фар нащупали удобный съезд, и машина покатила по грунтовке — границе невозделанной степи. В мятущемся свете она напомнила Балтику в Варнемюнде — цвел ковыль, и его длинные шелковистые пряди серебристого цвета колыхались широкими разливами.
Вывернув руль, я направил пикап прямо в гущу травяного моря — метелки ковыля и типчака шелестели по бортам, как буруны.