Раньше я не замечала на его лице такого выражения. Оно выдавало напряжение и даже более того. Я наклонилась вперед, чтобы дать Линкольну все на свете.

— Пожалуйста, Линкольн. Дай мне больше, — взмолилась я. Мои слова прозвучали так, словно я страдала от боли. Я не знала этого мужчину, но нуждалась в нем. Что бы он ни пробудил во мне, было очень приятно, и я не спешила заканчивать. Впервые я чувствовала себя живой. По моей коже пробегало покалывание, которого я не хотела лишаться. Один лишь поцелуй вызвал зависимость, и больше ничего меня не волновало.

Линкольн провел пальцами по моим трусикам, и я ахнула от интимности прикосновения. На миг он остановился, чтобы снова поцеловать меня и проникнуть языком в мой рот. Затем его пальцы снова пришли в движение, скользя по моей промежности и вызывая у меня содрогание. Вторую руку Линкольн опустил на мое бедро и, удерживая меня на месте, делал со мной все, что хотел.

Я не знала, что мне нравилось больше — ласки между ног или его контроль над моим телом.

Резко отстранившись, я задыхалась, хватая ртом воздух. Дышала я тяжело и учащенно, пока между моих бедер нарастало давление. Посмотрев мне в глаза, Линкольн облизнулся, словно хотел попробовать наш поцелуй на вкус.

Он так напряженно на меня смотрел, что я склонилась и уткнулась лицом ему в шею. Начало было странным и приятным, теперь сменившись насущной потребностью. От удовольствия я распалялась, словно под стремительно приближавшейся приливной волной. Она надвигалась, способная разорвать меня на куски. Убрав руку с моего бедра, Линкольн схватил меня за волосы. Он запрокинул мне голову, заставив посмотреть ему в глаза. Даже крепко зафиксировав меня, Линкольн не причинял мне боли. Он держал меня нежно и осторожно. Но взгляда отвести не позволял. Я не могла скрыться ни от него, ни от того, что надвигалось.

— Ты будешь смотреть на меня, — прорычал Линкольн. — Раздвинь свои красивые ножки и кончи мне на пальцы.

Ахнув, я послушалась, и он сразу погрузил в меня пальцы. Я услышала хлюпанье своей смазки, и от смущения у меня запылали щеки. Мне нужно было, чтобы Линкольн довел дело до конца, и я не мыслила здраво. Поэтому я подавила застенчивость неопытности и облизнулась.

Он посмотрел туда, где нырнул пальцами в мои трусики, и снова зарычал, уже одобрительно. Было пьянящим, как Линкольн подавлял меня своим мускулистым телом и смотрел на то, что раньше я прятала ото всех мужчин.

— Так я и знал, что твоя сладкая киска девственна. Стоило мне посмотреть на тебя и твою походку, как я понял, что в тебе никогда не было члена. Но я все изменю, София, — заявил он, глядя на меня из-под полуопущенных век. — Мужчины увидят твои бедра, промежуток между ними и сразу поймут, что о тебе уже позаботились.

От его грязных слов у меня перехватило дыхание, и начал пульсировать клитор. Больше не в силах сдерживаться, я сжала в себе пальцы Линкольна, теряя самообладание. От его движений внутрь и наружу смазка смачивала мои бедра и стекала между нами. У меня задрожала ноги, по моей спине волнами прокатилось тепло, и во всем теле взорвались фейерверки.

— Линкольн! — вскрикнула я, снова и снова повторяя его имя. Казалось, оно было единственным словом, которое я могла произнести, пока он своей рукой вытягивал из меня все удовольствие до последней капли.

— Просто идеально, — услышала я, прежде чем Линкольн притянул меня к себе. Касаясь губами моей шеи, он принялся целовать ее, потом посасывать. Слишком чувствительная после пережитого, я вздрогнула от того, как Линкольн меня отмечал. — На данный момент придется довольствоваться этой отметкой, — заявил он, прикусив то же место.

Внезапно меня потянуло в сон. У меня отяжелели веки, мышцы расслабились. Мне хотелось свернуться калачиком на груди у Линкольна и секунду вздремнуть.

Проведя рукой у меня между ног, он поднес пальцы ко рту и слизал с них влагу. От его жеста я покраснела. Как я могла позволить незнакомцу дотронуться до меня таким образом?

Те же пальцы он поднес к моей щеке и заправил волосы мне за ухо.

— Я буду принадлежать тебе, да? — спросил Линкольн.

Я уставилась на него, не понимая, о чем речь.

— Сэр, мы достигли десяти тысяч футов.

Оглянувшись, я увидела стюардессу. Она собрала блестящие черные волосы в хвост и выглядела как бортпроводница прошлых десятилетий. Я запоздало вспомнила, что мы были не одни, и снова засмущалась, не зная, много ли слышали люди на борту. Все еще сидя на коленях у Линкольна, я спряталась, уткнувшись лицом ему в шею и мечтая провалиться сквозь землю.

— Пошла. Отсюда. Нахрен, — пролаял он, и мы обе подскочили. Я выпрямилась, не уверенная, к кому обращался Линкольн. Он ведь не мог обругать меня? Опустив взгляд, Линкольн покачал головой и притянул меня ближе. — Она должна быть тактичнее.