Майя прошла босиком через огромную тёмную квартиру, взяла с кухонного стола пузырёк с надписью «Прозак» и высыпала на ладонь несколько таблеток.

– Тысяча поколений до меня… Конечно, мама…

Помещение похоже на холл приличного отеля. Если не считать медсестры в халате у стойки и въевшегося в плюшевые диваны запаха старости.

– А Вы ей кто будете?

– Родственница, – гостья взмахнула гривой чёрных курчавых волос, – внучка. Пра–пра…

– Ааа… – одобрительно кивнула сестра, – она очень радуется, когда к ней приходят гости. В основном как раз приходят родственники. Их же у неё много. Запишитесь, пожалуйста, в книгу.

«Майя Цукерберг».

– Как она?

– Вы были у неё уже?

– Нет.

– Ну… Она неплохо держится. Очень неплохо. Ей назначены процедуры. Иногда у неё путается сознание. Прошу Вас, не спорьте с ней: она расстраивается потом, плохо спит, иногда даже плачет. И она теперь совсем ничего не видит. Лия сейчас на физиотерапии, подождите её в комнате, пожалуйста. Номер двадцать три, второй этаж.

Комната аккуратная, но не очень уютная. Никакой странной мебели или штор с рюшками, обычных для жилища пожилых людей. Стандартный ремонт и простая казённая мебель. Только на комоде – большой винтажный радиоприёмник и несколько старинных фотографий в рамках.

На одной карточке изображён мужчина (в центре), четыре женщины и двенадцать мальчиков. Лицо одной из дам одетой в дорогую одежду, почти полностью закрыто уродливыми очками. Вторая женщина – очень красива, стройна и лучезарно улыбается – быть может, оттого, что мужчина нежно обнимает её за талию. Ещё две женщины одеты как служанки. Детей двенадцать, шесть из них – в очках. Вся детвора рассажена на переднем плане: фотограф умудрился расположить их так нелепо, что прямо в объектив тыкалась целая куча голых коленок. Майе стало смешно, и она про себя назвала картинку «двенадцать колен», но на обороте аккуратным подчерком было выведено: «Джейкоб с семьёй».

На другой фотографии изображена большая компания, сидящая за столом. Мужчины завёрнуты во что–то, похожее на цветные банные простыни. На обороте надпись: «Бабушке Лии от внука Джоша. 33 г.». Человек в центре, от которого остальные изображённые на фотографии как будто шарахались, видимо и был этот Джош. Майя что–то, несомненно, слышала о таком родственнике, да и картинка показалась ей знакомой.

Стена над комодом утыкана булавками, на которых держатся открытки с видами городов: Иерусалим, Тель–а–Вив, Хайфа, Нью–Йорк, Лос–Анджелес, Бостон, Лондон, Париж, Одесса, Москва, Санкт–Петербург, Витебск, Брисбен и ещё много–много. Майя отколола одну из картонок: «Бабушке Лии от (неразборчиво) с любовью».

Дверь открылась, и в комнату въехало кресло–каталка, в которой медсестра везла тучную пожилую даму. Она слегка улыбалась, не открывая глаз. Майя поспешила вернуть открытку на место.

– Лия, у Вас посетительница опять.

– Даааа? Как хорошо. А кто это?

– Бабушка Лия, здравствуйте. Я – Майя Цукерберг. Я – ваша…

Сестра подкатила кресло к столику и оставила хозяйку и гостью одних.

– Должно быть, а… – Лия махнула рукой – я рада гостям. Девочка, дай я потрогаю твоё лицо.

Майя склонилась к Лии.

– Красивая. Садись там… Ты похожа на мою сестру. Моя сестра была красивая. Её звали Рахиль. Но я не любила свою сестру.

– Почему?

– Да, это долгая история…

Сестра принесла поднос с чайником и двумя фарфоровыми чашками.

– Ой, я же купила пахлаву! Мне сказали, что Вы любите пахлаву, Лия!

Майя разлила чай, Лия трясущейся рукой отправила себе в рот сочное лакомство, облизала мёд с пальцев, причмокнула морщинистыми губами, и её лицо расплылось в блаженной улыбке.

– Лия, Вы рассказывали…

– А?

– Вы начали рассказывать, про свою сестру…

– Ах да. Мы с детства с Рахиль были неразлучны. Когда были ещё девочками, в нашем селении появился юноша по имени Джейкоб. Он пришёл наниматься пастухом к моему отцу. Отец спросил, какую он хочет плату за работу. Джейкоб ответил, что в качестве платы хотел бы когда–нибудь взять в жёны дочь хозяина. Мой отец согласился и назначил срок – семь лет. Семь лет Джейкоб жил у нас в доме и пас скот. Джейкоб был умён, набожен и весьма усерден в работе. Он был красив и ловок – все пастухи ловки, иначе не бывает. Я не могла на него наглядеться, и с нетерпением ждала, чтобы обмолвиться с ним хоть парой слов. Но Джейкоб не смотрел на меня. Мне казалось, он такой серьёзный, потому что очень увлечён стадом. Прошло семь лет. И настал час расплаты. Я была старшей сестрой, а значит первой замуж должна была выйти я. Дня свадьбы я ждала с нетерпением. Пришли гости, и отец привёл меня под покрывалом. Джейкоб поднял покрывало, увидел мое лицо и стал возмущаться перед всеми гостями, что не хочет меня в жёны, а хочет другую дочь хозяина – Рахиль. Потому что она красива, и он из–за неё работал на отца семь лет. А отец сказал, чтобы тот взял в жёны сперва меня, а через неделю – второй женой – Рахиль. Тогда, знаешь, так было можно. Но Джейкоб не согласился. И тогда я ушла и больше никогда не видела ни отца, ни любимого, ни сестру. Слышала, что они поженились. Правда, у них с детьми как–то не слишком ладилось… А я никогда не вышла замуж.

– Никогда не вышли замуж?

– Да, конечно. Знаешь… как это называют… «Он разбил мне сердце». Я очень любила Джейкоба, я мечтала нарожать ему детей. Я не смогла бы полюбить никого больше. А он меня не любил. Он меня унизил при всех моих родственниках и соседях. Я не захотела жить с тем, кто меня не любит и кто меня унижает.

– Ну… Я думаю, каждая женщина должна хотеть семью и детей. За Вас, наверное, давали хорошее приданое… Вы могли бы…

– Деточка, ну нельзя же рожать детей от мужа, который тебя не любит, который женится на тебе из–за денег или из–за твоей сестры. Когда любви в семье нет – это же так плохо на детках сказывается. Вот сколько вокруг сумасшедших мамаш, которые душат своей нерастраченной любовью бедных сыновей. Это всё от того, что женщина хочет любви и решает родить себе мужчину, который будет её вечно любить и никогда не покинет…