– Это будет моим провалом, – сказал Огюст, охваченный внезапным неверием.

– Возможно, – более веселым тоном отозвался Лекок. – Но подумайте только о всех тех фигурах, которые вы лепите для этих дверей.

– Я вас не понимаю.

– Роден, ваши двери – это целая скульптурная лаборатория. Посмотрите, сколько они породили у вас идей. Этот «Адам», эта «Ева» и, конечно, Паоло и Франческа уже сами по себе прекрасны как отдельные произведения. Даже если вы не закончите свои двери, у вас будет замечательная галерея портретов, которая оправдает все усилия.

– Спасибо, мэтр, – смиренно сказал Огюст.

– Мне больше нравится, когда вы не так покорны.

– Да нет, я и не собираюсь покоряться!

– Буше говорит, что с людьми вы чаще всего ведете себя, как капризный ребенок.

– Буше преувеличивает. Он слишком придирчив. Он боится, что из-за своего поведения я могу лишиться возможностей, которые он мне предоставляет. Но я так высоко ценю ваше мнение…

Лекок прервал его:

– Если вы когда-нибудь решите сделать «Еву» меньше, чем в человеческий рост, я буду рад ее купить.

– У меня? – Огюст был удивлен.

– Иметь подлинник Родена – великое счастье. – Лекок вздохнул. – Такое событие придется отметить бутылкой шампанского.

– Я не могу брать с вас деньги.

– Вы должны брать деньги с кого угодно. Иначе вы просто идиот. Но я хотел бы купить «Еву», пока мне это по карману.

– Вы ее получите, – сказал Огюст, обретя уверенность. – Я сделаю «Еву» размером в половину человеческого роста, как только выкрою время.

Но когда люди с деньгами предлагали Огюсту частные заказы, он отказывался. У него еще кое-что оставалось от двух тысяч семисот франков, и одобрение Лекока подействовало на него вдохновляюще. Даже имея дело с таким ненадежным заказчиком, как государство, он все же верил, что скоро получит следующую ссуду. Каррье-Беллез и Антонен Пруст настойчиво предлагали ему деньги за свои бюсты, но Огюст не знал, какую назначить цену, ведь он сделал их в знак дружбы. В конец концов он принял от Каррье-Беллеза и Антонена Пруста пятьсот франков, чтобы оплатить стоимость материала, так как оба бюста были отлиты в бронзе.

Затем Буше, не скрывая гордости, привел к Огюсту богатого англичанина Скотта Хэллема, который выразил желание купить «Беллону» в бронзе. Огюст начал было отказываться, но Буше сразу обиделся, и Роза, наверное, тоже расстроится, подумал Огюст, и согласился. Нехотя он принялся за патинирование копии.

Когда он закончил, результат не удовлетворил его. Он переделывал работу еще два раза. Буше, который чувствовал себя в ответе, считал, что нет нужды в третьей переделке. Буше сказал:

– Вы всегда недовольны.

И когда Огюст запросил цену выше, чем было условлено вначале, англичанин воскликнул: – Значит, ваше слово ничего не стоит? Огюст резко ответил:

– Дело не в стоимости моего слова, а в стоимости моей скульптуры.

Тысяча двести франков за «Беллону» пошли на покрытие возросшей стоимости «Врат ада». Вдобавок Буше захотел приобрести копию «Человека со сломанным носом». Буше скрывал, зачем ему понадобился этот бюст, и рассердил Огюста, но Огюст дал своему другу копию, взяв с него лишь стоимость отливки в бронзе.

Куда приятнее было обменяться бюстами с Далу [75] .

Работа над бюстом Мадлен беспокоила его больше всего. Он не мог заставить себя закончить бюст, ему казалось, что тут же кончатся и их отношения. И голова его не удовлетворяла. У Мадлен была чарующая улыбка, а в глине получалась какая-то глупая усмешка. Да и с самой Мадлен ему становилось все труднее.

Мадлен вполне серьезно спрашивала его:

– Когда ты выставишь эту работу, Огюст? Она появится в Салоне?

Он коротко ответил:

– Для Салона уже поздно.

– Сара Бернар выставила свою работу.

– А я не собираюсь.

– Ты работаешь уже почти год. – Почти.

– Бернар уходит из «Комеди Франсэз». Это уже официально известно, и портрет твоей работы в Салоне может помочь мне получить главные классические роли.

– Мне казалось, ты предпочитаешь Сарду.

– Это режиссеры предпочитают давать мне такие роли. Но в «Комеди Франсэз» я могла бы играть в пьесах Расина, Корнеля, Гюго.