Смоленский опускает взгляд на экран телефона.

Часы в какой-то жуткой тишине отсчитывают секунды… до момента, когда этот человек, наверное, свернет мне голову. Хотя Кирилл внешне спокоен, но я буквально чувствую давящее напряжение, исходящее от него.

Я слышу тихий и едкий смешок. И вскидываю на Смоленского взгляд.

— Все это время ты молчала, считая, что эта девочка — от меня? — произносит он.

Этот вопрос следовало ожидать. Но, черт, по тону Кирилла я уже могу точно сказать, что Майю он мне никогда не даст увидеть. Он спрашивает не для того, чтобы узнать причины и попытаться понять мои мотивы — он уже сделал в голове свои выводы и просто хочет подтвердить их. Мне придется бороться за встречи с племянницей, и вряд ли я выиграю войну с этим человеком.

— Да, — выдыхаю я, — и поэтому я поскорее хотела от тебя сбежать во время контракта, чтобы ты случайно не узнал о Майе. Я считала тебя чудовищем после рассказов сестры. Естественно, я молчала.

Смоленский внезапно отодвигает в мою сторону телефон, а потом выпрямляется, глядя на меня свысока.

— Что-то изменилось с тех пор?

— Да, — я едва выдерживаю его взгляд, — после смерти сестры моя мама оформила над внучкой опеку, так как человек, который был записан в ее свидетельстве, исчез после рождения. Но теперь он появился и хочет забрать Майю. О его намереньях я только могу догадываться, и вряд ли они хорошие.

Смоленский изгибает в ответ бровь.

— И ты пришла ко мне, решив, что сейчас-то ты можешь позволить мне стать отцом для девочки? — он издает смешок, а я прикрываю глаза, — я тебя правильно понял, Саша? Если бы не появился тот человек — ты не посчитала бы нужным это сделать?

— Нет. Не совсем, — я тяжело вздыхаю, — я думала об этом, когда узнала тебя получше, но…

— Хватит. Я не хочу больше тебя слушать, — холодно обрывает меня Кирилл, и встает из-за стола. Отсчитав несколько бумажек наличными, он кидает их на стол, оставив еду нетронутой. Я вздрагиваю, когда мелькает мысль, что он сейчас может уйти и сказать, что не станет мне помогать с Майей и не собирается ее признавать дочерью, но он внезапно продолжает:

— От тебя мне нужно только одно: где сейчас находится девочка? Адрес.

— Я отправлю тебе смс, — я хватаюсь судорожно за телефон, пытаясь открыть сообщения, — больница находится недалеко от моего дома. Но если ты не родственник — тебя не пустят внутрь.

— Мне не нужны твои рассуждения. Документы на нее давай.

— Они дома, — я поднимаю на Смоленского взгляд, — Кирилл, я вместе с матерью растила Майю все эти годы. Если ты собираешься вот так просто отобрать у меня документы на нее, и лишить нас общения, то я буду сопротивляться. Она — мой единственный оставшийся родной человек. И я пришла к тебе за помощью ради ее благополучия.

Он едва кривит губы в ответ. Взгляд остается темным и холодным.

— Не думала, что мне на это плевать? Но раз документы у тебя дома — ты отправишься со мной. Я хочу их увидеть. Пойдем, Саша.

— Держи, — произношу я дома, отдавая Смоленскому зеленый листок свидетельства о рождении.

Забрав его, он на секунду прикасается к моей заледеневшей от волнения руке горячими пальцами. Я наблюдаю за тем, как он вчитывается в даты и фамилии — высокомерный и равнодушный, похожий сейчас больше на незнакомца, чем на человека, которого я успела немного узнать.

И вот этому незнакомцу я вручаю заботу о безопасности Майи.

«Но у тебя нет выхода» — заунывно повторяет сознание в тысячный раз, — «разве у тебя были еще идеи?»

Нет. Все они начинаются с «если бы…», а, значит, совершенно бесполезны.

— Предположим, — произносит Смоленский. Он кладет свидетельство на стол, но не убирает руку — прижимает его указательным и средним пальцем. В глазах мужчины мелькает странная тень, словно он все это время провел не в самых приятных воспоминаниях, — судя по дате рождения, я вполне могу быть ее отцом.

Он делает паузу и поднимает на меня взгляд. Мне хочется передернуть плечами от ощущения холодка по спине.

— Впрочем, окончательно все точки над «и» расставит ДНК-тест. Я сделаю его сегодня и попрошу ускориться с результатами. Надеюсь, пары дней им будет достаточно.

— А у тебя еще есть какие-то сомнения, что это твоя дочь? — я смотрю на Смоленского, — вы крайне похожи. Майя, мне кажется, вообще ничего не взяла от Али.

— Похожи? — Смоленский приподнимает бровь, — в мире много похожих людей. Только на основании внешней схожести нельзя судить о родстве. Я помню о том, какой была твоя сестра… точнее, помню о ее изменах и способности лгать. Даже если бы не стоял вопрос с судом, где придется подтверждать свое отцовство, я бы все равно сделал этот тест. Мне нужны веские подтверждения, чтобы поверить, что это действительно мой ребенок, а не чей-то еще.

Черт. Я нервно заламываю руки. Конечно, он прав. Только впервые у меня закрадывается беспокойная мысль — что, если я все это время ошибалась? Аля же соврала мне, даже глазом не моргнув, что именно Смоленский сделал ей плохо… что ей стоило соврать и о ребенке?

Это значит, что в таком случае меня будет ждать катастрофа. Тогда я даже не знаю, как спасать Майю.

— Я заберу это с собой, — доносится, как сквозь вату, голос Смоленского. Я отрешенно замечаю, как он стучит пальцем по свидетельству, — это же копия?