— Неужели Балкли настолько чист? — спросил один из его собутыльников, а другой с пьяной злобой пробормотал: — Он чертовски хороший стрелок.

— По крайней мере, справедливость на его стороне, — холодно сказал я, поскольку начинал ненавидеть его светлость.

Он вздрогнул и взглянул на меня.

— Скажи, что у меня есть шанс, — потребовал он, и я улыбнулся, поскольку никогда не считал его трусом.

На самом деле, шансы у него были; если Балкли считался хорошим стрелком, то его светлость — тоже.

— Почему бы тебе не лечь спать? На сколько назначен поединок? — Я с презрением окинул взглядом отвратительную компанию; ни один из них никогда прежде не бывал в Калвер Хаусе, ни в каком-либо другом особняке, похожем на него.

— Завтра в семь утра, — сказал один из Хилтонов, самый трезвый из всех, секундант его светлости.

Было уже за полночь.

— Зачем ты посылал за мной? — снова спросил я.

Он расхаживал взад и вперед по комнате, обуреваемый ужасом и яростью, в то время как пьяная компания вокруг стола сочувствовала ему и издевалась над ним. На нем был миндально-зеленый бархатный сюртук, расшитый, помнится, серебром, — в тот год мужская одежда стала очень простой; а волосы его были длинными и напудренными в старомодном стиле, все еще популярном в Италии. Думаю, что красота его бледного лица только подчеркивала это отчаяние и этот ужас, и от этого на него невозможно было смотреть.

— Я не пойду туда! — воскликнул он. — Я не желаю быть убитым!

А потом попросил меня составить завещание (к тому времени я был адвокатом довольно скромного положения), поскольку собственность Калверов принадлежала ему, ибо он был последним мужчиной в семье. Но когда дело дошло до его распоряжений, он не ответил, а затем и вовсе отказался продолжать; я оставил его стоять перед огромным зеркалом с бокалом бренди в руке, проклинающим часы за то, что они так быстро отмеряют время.

Я не осмелился спросить его об Алисии Балкли, но спросил о ней у одной из служанок, которую видел в его доме в Париже.

Алисия осталась во Франции, успокоенная, как я понял, какой-то ложью о скором возвращении его светлости. Это, а также воспоминания об ужасном выражении лица Гектора, так поразили меня, что в ту ночь я не смог заснуть и вышел пораньше, чтобы узнать о подробностях дуэли.

Я узнал их от Хилтона, секунданта.

Дуэль состоялась в Гайд-Парке; после выстрела его светлость упал.

— Убит? — спросил полковник Балкли.

— Сэр, — ответил врач, склонившись над скорчившимся телом, — смерть для него была бы милосердием; у него раздроблена челюсть.

— Я отметил его так, как собирался отметить, — холодно отозвался неумолимый полковник. — Он никогда больше не поцелует ни чужую жену, ни свою собственную, ни даже какую-нибудь уличную шлюху.

С этими словами он покинул парк; его манеры и мрачное выражение лица нисколько не изменились за время дуэли.

Его светлость отвезли домой в его карете; вскоре он потерял сознание, поскольку нижняя часть его лица была страшно изуродована, и хотя он вполне мог выжить, то, что осталось сейчас от его лица, превратилось в ужасную маску.

Алисия Балкли, на некоторое время успокоенная ложью его светлости, не успев расстаться с ним, запаниковала, и решила последовать за ним на следующем же пароходе. Денег у нее хватило только на дорогу, и, сопровождаемая негритянкой, бывшей ее последней служанкой, она высадилась в Дувре спустя сутки после его светлости и села на ночной дилижанс до Лондона.

Прибыв туда, обезумевшая, она не могла придумать себе иного убежища, кроме Калвер Хауса; и, поскольку не могла поверить в то, что человек, ради которого она пожертвовала всем, и с которым прожила долгие годы, откажет ей, направилась к величественному особняку его светлости.

Камердинер, открывший ей дверь, знал ее и не хотел впускать, но негритянка лукаво сказала (миссис Балкли была не в состоянии говорить вразумительно), что его светлость послал за ними, и слуга, не зная, так ли это, с неохотой отворил им двери. Когда его светлость привезли домой, две дрожащие, изможденные женщины уже подошли к дверям на первой площадке лестницы.

Он пришел в себя, боль его была ужасна, у него отсутствовал язык, и он не мог говорить; он шел, поддерживаемый Хилтоном и врачом, которые просто не смогли бы нести такого крупного человека, и они медленно поднимались по лестнице к тому месту, где миссис Балкли, услышав их шаги, съежилась у двери; ее шелковая шаль, волосы и шляпка были в беспорядке; она была смертельно бледна, ее губы имели пепельный цвет.

Когда она увидела его светлость, с окровавленной челюстью, подвязанной пропитанными кровью бинтами и страшными глазами над ними, она закричала; его светлость рванулся вперед с такой силой, что его сопровождавшие не смогли его удержать, схватил несчастную дрожащими руками и швырнул вниз по лестнице. Врач попытался поймать ее, но не успел; ее платье зацепилось за каблуки, она упала на пол и осталась лежать в коридоре.

Негритянка, всхлипывая, поспешила ей на помощь; Хилтон, чтобы угодить своему покровителю, от которого все еще надеялся получить милость, сказал камердинеру: «Это Алисия Балкли, причина всего этого проклятого дела — выгоните ее».