«Дверь во флигель была не заперта. Захожу: спит красивая, лет девятнадцати, моего возраста, девчонка. Тряпки кругом не наши, богатейшие. Я их собрал все, увязал в два узла, девочка осталась только с тем, в чём и на чём спала. Надо уходить, но слышу: где-то тикают часы, для нас тогда они были редкой удачей. Часы тикают, но я их не нахожу, руки девчонки у меня на виду. И вдруг вижу, что часики пристёгнуты к нитке, на которой держится занавеска. Но неудобно придвинутой к окну стоит кровать. Подобрал полы пиджака, нагнулся через девчонку, руки до часов не хватило. Достал нож, потянулся им к ремешку, потерял равновесие и, падая, стукнул ножом в раму. Она проснулась и на удивление спокойно спрашивает:

– Молодой человек, что вы здесь делаете?

– Не видишь: трамвая дожидаюсь, – говорю, показывая на узлы. А в душе тоска: опять пустышка, и какая!

– Понятно. Я только попрошу вас оставить мне что-нибудь из одежды, у меня здесь больше ничего нет.

– Теперь-то я оставлю тебе всё.

И пошел к двери. А она достала из-под подушки трубкой свёрнутые деньги:

– Молодой человек! Может быть, вы голодны, вам не на что купить поесть? Вот возьмите, сколько надо!

– Видишь, – я достал из «пистона» брюк двести рублей. – На сегодня хватит, а завтра я украду.

Через несколько дней, идя к Сенному рынку, я её увидел, мы встретились взглядами. Остановились, девчонка подошла:

– Здравствуйте! И, знаете, я бы хотела, чтобы вы зашли к нам в гости.

– Извини! В гости к вам я не пойду».

Обдумывая услышанное, я пытался представить, с чем после этого, по сути, дикого случая жила та девушка. Вероятно, вспоминала, что читала про Дубровского. Много-много раз пересказывала разным людям, с чем ей пришлось встретиться; кто-то ей не очень верил, высказывались самые разные догадки. Но, скорее всего, никто из нормальных людей не мог знать главного: вор-домушник, законник, взявший хоть что-нибудь, если при нём просыпались хозяева, автоматически терял свой статус. Превращался в презираемого бывшими товарищами-ворами грабителя, практически «ссучивался». Для законника грабёж был неприемлемым в любом случае.

Кстати, о грабителях я спросил другого законника: как он поведёт себя, если его встретят гопники, захотят раздеть, даже узнав, что он вор.

– Всё сниму. Молча. Даже трусы. И без слов уйду. Спрятаться потом от нас им будет невозможно, и больше недели они не проживут. Убью всех! Только за то, что они знали, кого раздевают.

И ещё о немыслимом для моего знакомого жизненном эпизоде, случившемся в том же 1947 году. Вдвоём они находились «на гастролях» в городе Горьком. Прогуливаясь по улицам частного сектора, увидели приличный деревянный дом. За неплотным забором было видно, что на огород смотрит открытое из дома окно. Людей ни в фасадной комнате дома, ни за забором видно не было.

Конец ознакомительного фрагмента.