«Да все равно, – подумала Полина, садясь в пропахший табаком и ванильным освежителем салон. – Пусть хоть в лес отвезет и закопает, мне уже все равно». Она сглотнула вновь подступившие слезы и уставилась в окно. Таксист искоса посмотрел на нее:

– С парнем, что ли, поссорилась?

– Нет, – просипела Полина, – с подругой.

– Помиритесь, – уверенно протянул таксист. – В ваши годы это легко – и ссориться, и мириться. Помню, когда я в Ленинград приехал из Твери, в 82-ом, вот время было беззаботное: учеба, пьянки-гулянки, девчонки, свобода, ни о чем думать не надо…

Он ударился в воспоминания, Полина закрыла глаза. «Аутистка. Хреновая, гребаная аутистка. Раскусили тебя, ничтожество. Зачем я живу?»

– А сейчас что? Старший в колледже, теперь младшего поднимать надо, школа там, бассейн, кружки платные, и дачу вот который год достроить не могу… Приехали, девушка! Какой номер дома?

Полина медленно поднималась в квартиру. Свет горел почему-то только на двух площадках, в лестничные окна била оглушающая чернота. Она дошла до двери, немного постояла, развернулась и пошла выше. Под ногами жирно хрустели грязь и куски штукатурки, осыпавшиеся со стен. Через два пролета Полина добралась до чердачной двери, запертой на огромный допотопный замок. Подергала дверь, повертела в руках замок в надежде, что он неплотно защелкнут. Попытки не увенчались успехом, и она спустилась чуть ниже, к окну. Подоконник, жестяная банка для окурков, старые оконные рамы в густых потеках темной масляной краски.

Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре, четыре вдоха, четыре выдоха, четыре стука по деревянной поверхности подоконника, четыре камеры ее маленького испуганного сердца, четыре створки окна. «Да ведь «четыре» означает смерть на японском!» – внезапно озарило Полину. Эта мысль ошеломила ее. Она постояла, прислушиваясь к своим ощущениям. «Меня никогда не отпустит». Вот что ей пытались сказать все это время. Четверки отпустят ее, когда она умрет.

Полине стало легко и спокойно. Она всматривалась в темноту двора сквозь грязные стекла. Плотную тишину нарушал лишь редкий дробный стук капель по крыше. «Столько времени потеряла. Столько времени на борьбу с собой. Если бы только я сразу догадалась». Ее охватила небывалая уверенность, она сжала кулаки изо всех сил, ощущая, как к костяшкам приливает горячая кровь. «Надо сделать это как можно быстрее. Пока четверки не вернулись. Пока я не струсила». Полина рванула на себя оконную раму. Она не поддалась, черт, шпингалет очень высоко, придется лезть на подоконник. Она закинула ногу на подоконник, и тут этажом ниже раздались голоса.

– Зай, позвони мне, как доедешь, – говорила Юля.

– Обязательно, – отвечал женский голос. – А мосты еще не разводятся?

– Нет, их только в конце месяца начнут разводить. Ну, пока. Береги себя, солнышко.

Дверь захлопнулась, Полина услышала стук каблуков по лестнице. Она застыла, изогнувшись. «Надо позвонить Ри, – пришло Полине в голову. – Прежде, чем я сделаю это, надо извиниться перед ней. Если она меня пошлет, меня точно ничего не будет удерживать».

«А как же Чехия, грант? – вспомнила она, спускаясь в квартиру. – «Девочка, которая считала», – как с ней быть?»

Ри взяла трубку после десятого гудка.

– Что такое? – спросила она хриплым недовольным голосом.

– Прости, пожалуйста, – торопливо заговорила Полина. – Ты дома? Спишь?

– Да я только в квартиру зашла, – хмыкнула Ри. – Чего тебе?

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Для человека, которого только что бросила любимая девушка, я в порядке, – саркастично ответила Ри. – Что звонишь?

– Ри, прости меня, пожалуйста, – Полина сглотнула подступившие слезы. – Я не права, я не должна была так говорить о тебе и Дарк.

Ри молчала.

– Я знаю, это не мое дело, и можешь поступать, как хочешь, просто мне больно видеть, как она обращается с тобой, и что ты переживаешь. Извини меня, я знаю, что не вправе лезть с советами, тем более, как ты говоришь…

– Нет, Полька, это ты меня прости, – Ри шумно выдохнула. – Ты все правильно сказала. Она меня отшивает, а я за ней бегаю. Просто я запала на нее. А когда увидела ее с другой, не смогла этого вынести. И тебе наговорила грубостей.

– Ри…

– Подожди, не перебивай. Поль, мы с тобой уже больше двух лет дружим, и я тебя очень люблю. Честно, как человека, люблю. Но ты уж прости за откровенность, я давно замечаю, что с тобой не все в порядке. Ты постоянно где-то витаешь, я вижу, как ты вдруг напрягаешься и как будто выпадаешь из реальности. Ты в эти моменты – как на другой планете. И руками дергаешь, словно у тебя тик. Не общаешься ни с кем в институте, кроме меня. У тебя, наверное, какие-то проблемы, которые ты скрываешь, но, может, если ты расскажешь, тебе станет легче? Я тебя не заставляю, но знай, если что, ты можешь мне доверять. Я же тебе все рассказываю.

– Ри, – слезы снова полились у нее из глаз, Полина размазывала их тыльной стороной ладони. «Какая же я идиотка, – подумала она удрученно, – я-то думала, что хорошо скрываюсь». – Спасибо тебе за все. Ты мой самый лучший друг.

– Ты тоже ничего, – сурово ответила Ри, и они обе нервно захихикали.

«Я должна рассказать ей. Сейчас». Полина высморкалась за неимением салфетки в уголок одеяла, облизала сухие губы.

– Я должна тебе кое-что сказать. Помнишь, тот конкурс, на грант на учебу в Чехии?

– Ну? – не сразу вспомнила Ри. – А что с ним?

– Мы тогда подали заявки, ты еще говорила, что не получила ответа, они, мол, сволочи, могли бы ответить, что их не устраивает в твоей работе.

– Ты это к чему? – насторожилась Ри.

– Я получила письмо, – торопливо заговорила Полина. – И выполнила еще два задания для конкурса. Меня приглашают туда на обучение с сентября.

Молчание в трубке.

– Ри, прости, я тебе сразу не сказала…

– Ты выиграла грант? – медленно переспросила Ри. – Как, черт возьми? И когда ты об этом узнала?