На первом этаже Ростик с пятого стакана компота нашел "ключик от сердца невесты"… Кто-то из друзей пошутил, что с сегодняшнего дня Ростик возненавидит компот… На втором этаже Ростика встречала толпа детей… На третьем этаже… нет, Вера больше не могла этого выдержать и ушла ждать в машину, чтобы спокойно закончить макияж.

Торжественная церемония бракосочетания прошла под девизом: "плачут все!". Тётя Лида плакала в обнимку с матерью Юли. Бабушки молодых утирали слёзы платочками…Как обычно бывает на свадьбах, почти все приглашенные в гости женщины в момент поздравлений новой семьи прослезились.

Вере казалось, что этот бесконечный день никогда не закончится. Было такое впечатление, что время замедлилось в два, нет, в три раза…

Потом было длительное застолье с тостами, поздравлениями, криками "горько", конкурсами и обязательным обрядом похищения невесты. Молодые не сводили глаз друг с друга. Гости пили и гуляли по команде тамады. А дети просто носились с дикими воплями индейцев на тропе войны между столами и танцующими.

Наконец, ложась спать далеко за полночь на кресло-кровать в квартире тётушки, Вера надеялась провалиться в спокойный, безмятежный сон. Но, не тут то было. Вере "прилетело" совершенно другое видение: она попала в самый разгар сражения и наблюдала за происходящими событиями, как будто находилась рядом…

Сны, связанные с жизнью Мири, Вере снились самые разные. В некоторых снах Вера, как будто ощущала себя в теле другого человека: слышала его мысли, понимала почему в разных ситуациях он поступает именно так и никак иначе. Эти сны Вера, по своей внутренней классификации, называла "попадашками".

Иногда были сны, в которых Вера наблюдала за происходящими событиями со стороны. Как в кино. Такие сны в своём дневнике Вера называла "киношкой".

Сон, который приснился Вере после свадьбы Ростика, не был похож на другие. Ей казалось, что она сразу везде: и внутри человека и со стороны. Это было как полное погружение. Вера сравнила ощущения с подводным плаванием: когда попадаешь в совершенно другое трёхмерное пространство. Вера назвала этот сон "нырком".

***

Геллер Фредерик Август фон Шейн был единственным, поздним сыном и наследником знатного рода. Он родился, когда родители уже нянчили первенца старшей дочери. Его появление на свет было тяжёлым чудом. Через неделю матушка сгорела в родильной горячке. В памяти сына она осталась всего лишь портретом красивой женщины, висящим над камином в огромной гостиной.

По рассказам старшей сестры, после смерти матери, отец на глазах превратился в дряхлого старика, убелённого сединой. Сестра говорила, что когда мать была жива, отец долго сохранял свою военную выправку и даже в гражданской одежде, смотрелся бравым офицером.

Геллер этого не помнил, но сестра, у которой он находился на воспитании всё детство, много рассказывала о том, что произошло. После смерти матери отец сильно заболел. Он был слаб настолько, что все хлопоты о новорожденном наследнике пришлось взять на себя старшей дочери. Именно она и стала приёмной матерью для младшего брата.

Частенько сестра с сожалением вспоминала, что если бы трагедия не поразила их как громом с небес, она бы нашла самую крепкую и здоровую кормилицу из местных крестьян. А так, пришлось малютке Геллеру довольствоваться молоком первой попавшейся дворовой девки..

Впрочем у Геллера не было повода жаловаться на жизнь — о беззаботном детстве в поместье сестры у него остались только яркие, солнечные и очень весёлые воспоминания.

Со старшим сыном сестры — Зикхартом, племянником Геллера, который был старше дяди, они всегда находили интересные места для игр. Геллер помнил, как они тайком пробирались в конюшни и заворожённо наблюдали как конюхи до блеска начищают сбрую и выгуливают лошадей. Там, на широких угодьях у Геллера и Зикхарта появились первые общие секреты…

Геллер вернулся в отчий дом в возрасте семи лет. За все детские годы жизни вместе с отцом, Геллер запомнил родителя хмурым молчаливым стариком, изредка шаркающим по огромному замку в стоптанных домашних туфлях. Его жизнь в родовом поместье не отличалась разнообразием — Геллер помнил всех своих многочисленных учителей и гувернёров, и постоянную учёбу и муштру, сменившие веселую и свободную жизнь двух проказников…

Почему Геллер об этом вспомнил именно сейчас, несясь по полю со своими товарищами по драгунскому полку* навстречу противнику? Ответить на этот вопрос он не успел.

Дикая огненная боль пронзила плечо…

Эх, не так Геллер представлял себе настоящее сражение. В детстве, когда они с Зикхартом воевали друг с другом на палках, или стреляли понарошку друг в друга из самодельных мушкетов, прячась за стогами сена, всё представлялось по другому. Тогда, будучи мальчишками, они мечтали о рыцарской славе и подвигах. Их маленькие войны не шли ни в какое сравнение с той грязью, болью и бессмысленными смертями, с которыми ему пришлось столкнуться в этом бою.

Вторая вспышка боли пронзила бедро. От резкого удара Геллер со всей силы вцепился в гриву своей гнедой кобылы.