Шрифт:
— Догони его, мам, — умоляю я.
Мне так страшно.
Никогда-никогда, даже в детстве, мне не было так страшно.
Мой песочный замок сбивает тяжелыми волнами шторма, который я сама же и раскачала.
— Алиса! — Мать падает передо мной на колени, берет за запястья и трясет руки, словно это поможет меня вразумить. — Отпусти его. Дай. Ему. Уйти.
— Нет, — мотаю головой. — Нет!
— Пусть уходит, Алиса. — Мать перестает меня трясти, обхватывает ладонями за щеки и ждет, пока я сфокусирую внимание на ее глазах. — Ты не сделаешь его счастливым, Алиса. Не ты. Ты… просто не умеешь любить.
Если бы она сказала, что я просто бессердечная бездушная тварь — это было бы намного легче.
Я не умею любить.
Это — правда.
И жить в мире, где мой злой большой Бармаглот больше никогда не ответит на мой звонок — тоже.
Глава восемьдесят седьмая: Сумасшедшая
— Алиса, солнышко, тебе нужно поесть.
Кто-то трясет меня за плечо.
Одергиваюсь, сильнее натягиваю одеяло, почти до самого подбородка.
Достаю из-под подушки телефон, моргаю, чтобы навести резкость на экран. Я столько плачу в последние дни, что даже глаза открывать больно.
Нет никаких сообщений. Нет пропущенных звонков. Все мои отчаянные мольбы ответить, прислать хотя бы точку — не прочитаны.
— Алиса, хотя бы бульон, — упрашивает мать и пытается стащить с меня одеяло.
— Мам, Бармаглот звонил?
Она тяжело вздыхает, говорит, что зайдет попозже и выходит, осторожно, почти беззвучно, закрыв за собой дверь.
Я перезагружаю телефон.
Бросаю взгляд на дату и не могу поверить, что с того ужасно дня прошла почти неделя.
Как я жила это время? На успокоительных, на таких дозах всяких маминых травяных сборов, что иногда теряла грань, за которой сон превращался в реальность.
Ничего не меняется — чудесным образом не появляются ни звонки, ни сообщения.
Он правда ушел?
Он действительно больше никогда не ответит?
Я больше не его любимая Зая?
Обхватываю подушку двумя руками, зарываюсь в нее лицом и снова плачу. Уже почти нечем, но соленые слезы все равно щиплют веки.
Он сказал, что люби меня.
Не помню точно, на какой из дней своего воя я очень четко вспомнила тот вечер, когда он звонил и спрашивал, почему я не дома. Вспомнила так, будто этот разговор был минуту назад, и еще не остыл телефон. Я сказала, что он сдурел. А он сказал: «И я тебя люблю, Зай».
А я даже не услышала, потому что очень торопилась вернуться в кафе, где меня ждал другой мужчина.
Господи.
«Пожалуйста, просто поговори со мной», — набираю дрожащими руками.
Отправляю. Может быть, на этот раз все получится?
Я так часто удаляла его и блокировала его номер, порой даже на месяцы. Может, мой Бармаглот уже перестал злиться, и как раз в эту минуту читает мои попытки до него докричаться?
Ничего, снова просто отправка.
«Я вспомнила, когда ты признался в любви, Бармаглотище! Ты должен это повторить, слышишь?!»
Я пишу это с требующей интонацией.
И слезы градом лупят по экрану, превращая электронные чернила в размытые кляксы.
«Я так жалею обо всем, Марик…»
За пару дней до свадьбы он как бы невзначай спросил, почему я больше так его не называю, а я сказала, что называть двухметрового качка Мариком — это кощунство.
И даже не подумала, что называть меня Заей — тоже не совсем «по уму».
«Мне не нужна твоя машина, и пальцем к ней не притронусь!» — пишу с целой кучей гневных смайликов.
«Может, ты просто покричишь на меня? Я буду слушать и молчать».
На телефоне всплывает входящее сообщение, и пока мое сердце чуть не разрывается от радости, я пытаюсь нащупать взглядом имя абонента.
Это какой-то спам.
Я обессиленно сползаю с кровати, сверчиваюсь улиткой и громко реву.
Мама заходит в комнату, приобнимает меня за плечи и кое-как уводит на кухню.
Заворачивает мои плечи в плед, говорит, что все будет хорошо и, как маленькую, кормит с ложечки теплым куриным бульоном с гренками.
— Мне теперь всегда будет так больно, мам?
— Нет, солнышко. — Она дает мне еще ложку бульона, но я отворачиваюсь и тихонько переползаю к ней, чтобы положить голову на колени. Мама гладит меня по волосам, и внутри меня созревает новая порция тихих горьких слез. — Не сразу, но станет легче.
— Можно я усну, а ты разбудишь меня, когда уже будет легче?
Она вздыхает и плотнее накрывает пледом мои дрожащие плечи.
Глава восемьдесят восьмая: Сумасшедшая