Не думать, Алиса.

Просто не думать, почему вдруг тебя так рвет от этого мужика.

Почему после шести лет флирта и безразличия он вдруг стал не просто «сексуальным другом папы», а Бармаглотом, от запаха которого у меня очень сильно кружится голова и колени дрожат, и слабость такая, что кажется — вот-вот упаду.

Я хотела, чтобы он просто провел ночь на кухне? Или нарочно провоцировала его?

Что я вообще делаю? Зачем?

Голова кружится.

Член у Марка большой — длинный твердый, перетянутый тугими венами.

Как такое вообще может поместиться в женщине?

В голове вспыхивает картинка меня, лежащей на кровати, приколоченной сверху этим мужиком. Он методично двигает бедрами, вколачивает меня в матрас, словно игрушечную, загоняет так глубоко, что от крика сводит гланды.

От этих мыслей рвется дыхание, и в какой-то момент вдруг понимаю, что от моих «грязных фантазий» ладони быстрее натирают его член.

Марк хрипло стонет, снова сжимает пальцами мое лицо и поворачивает, задирая к себе, чтобы мы смотрели прямо друг на друга.

Я хочу его?

Ощущение твердого член, который Бармаглот уже сам толкает бедрами, заставляет мысли путаться, лишает воли.

Мне хочется секса с ним?

Провожу ладонью вниз, сжимаю твердую мошонку.

Боже благослови этого мужика за то, что у него все идеально коротко…

Можно встать на колени, взять член в рот, облизать языком эту темную головку идеального размера и формы и сосать, пока не онемеют щеки.

— Сожми сильнее, — командует Бармаглот, и я крепче обхватываю его яйца, немного оттягивая вниз. — Зай, в следующий раз выебу тебя в рот, так и знай.

Я мотаю головой, и чтобы заставить его замолчать, сильно, до крови, прижимаюсь губами к его губам.

Боюсь любого его пошлого обещания.

Боюсь любого звука.

Любого намека на то, что секс с ним будет сильным, жестким — и что мои ноги потом будут болеть от того, как грубо он меня трахал несколько дней подряд.

То, что я делаю — неправильно.

Но я не могу остановиться.

Не теперь.

Марк жадно вталкивает язык в мой рот, двигает им точно так, как долбит членом в мои жатые ладони.

Я прикусываю его зубами, мы оба шипим, и в ответ Бармаглот сильно вдавливает мою голову в стену. Это не больно. Это просто граница, что главный здесь — он.

Моя связь с реальностью окончательно теряется, когда на его головке выступают первые тяжелые капли. Я размазываю их большими пальцами.

Какой он на вкус? Спортсмен и ЗОЖник, сладкий, потому что вечно пьет эти свои полезные коктейли и ест только свежие фрукты?

Да пошло оно все!

Я набираю еще немного этой влаги, отрываюсь от нашего звериного поцелуя и вкладываю пальцы себе в рот. Лижу языком. Пробую.

— Ты мелкая бесчувственная дрянь, — звереет Бармаглот, следя за тем, как я недвусмысленно сосу собственные пальцы.

— Мокрая в хлам, ты прав, — говорю шепотом.

— Убить тебя мало, Зай.

— Дай закончить, Бармаглотище, а потом делай что хочешь.

Я снова сжимаю его обеими ладонями.

Делаю несколько жестких движений по члену вверх-вниз.

Он подхватывает, вколачивая член так грубо и сильно, что головка бьется мне в живот.

Хочу этот член внутри.

Глубоко. Сильно. Больно и сладко одновременно.

Мы снова сплетаемся языками, когда головка становится максимально твердой и тяжелой.

Я знаю, что он кончит, и помогаю ему, сильно надрачивая ее ладонью.

Пусть все идет к черту.

Не думать.

Марк глухо стонет, лижет мой рот изнутри и внезапно прикусывает губу до моего вскрика.

Кончает сильно, жестко, оставляя на моем животе полосы тугих горячих струй спермы.

И мы медленно глотаем рваное дыхание друг друга.

Я кончила вместе с ним.

В своей дурной голове.

Так сильно, как никогда в жизни.

Чтобы выдохнуть, нужно время нам обоим.

Мне кажется, что сердце в груди остановится, потому что запах Марка проникает мне под кожу и прямо в кровь вместе с каждым новым вздохом.

Собственное сердце гремит в висках — и на какое-то время этого хватает, чтобы заглушить неприятные мысли.

Что я сделала?

Зачем?

Хотя, второй вопрос очевиден: после того единственного раза в клубе что-то в моем отношению к Бармаглоту будто сломалось. Все эти годы он просто был рядом: большой, внимательный, заботливый и абсолютно самцовый друг моего папы, безопасный, всегда знающий, где черта и всегда сам вовремя у нее притормаживающий. Он флиртовал, но не распускал рук. Я отвечала на флирт, но не давала повода думать, что когда-нибудь у нас случится что-то кроме словесных перепалок.