В 1919 году Центральное Статистическое Управление (ЦСУ) провело обследование питания городского населения РСФСР. Изначально обследование предполагалось распространить на 158 поселений. По 18 городам в условиях военного времени материала в центр или не поступило, или он не был разработан вовсе. В список обследуемых городов вошёл Петроград, Москва, Новгород, Самара, Вятка, Иваново-Вознесенск, Калуга и Казань. Результаты обследования ЦСУ методом анкетирования оказались на редкость плачевны. [616]

В своём докладе Всероссийскому Съезду Статистиков в 1919 году исследователи обнаружили, что современное питание было не только недостаточно. Оно было также крайне однообразно и резко изменилось в своем составе по сравнению с довоенным временем. Потребление картофеля сильно увеличилось: от двух до четырёх раз. Потребление же остальных продуктов резко сократилось. [617]

Согласно данным исследования, потребление хлеба и мяса с рыбой упало примерно до половины среднего довоенного потребления беднейших рабочих артелей. Потребление жиров сократилось до одной пятой прежней величины. Авторы доклада заключили: „Таким образом, крайне скудное питание современного горожанина отличается также своею грубостью и однообразием даже по сравнению с питанием самых непритязательных рабочих, столование которых обходилось в среднем 18 коп. в день.“ [618]

Исследователь А. Е. Лосицкий пришёл к следующему выводу. По его мнению, питание в городах было крайне недостаточным и могло быть названо в среднем всего лишь „поддерживающим“ питанием. Учёный заключил, что если население городов этой полосы в массе производит какую-либо работу, то это делается за счет расщепления белков своего тела, за счет своего собственного исхудания. [619]

Степень продуктового краха, бестоварья и рост цен сильно варьировались в зависимости от региона. [620] Потребление деревни сильно отличалось от потребления города. В городах распределение и ценообразование были связаны с географической близостью к хлебопроизводящим губерниями. Потребительские нормы определялись классовой иерархией Совнаркома. [621] Впрочем, и относительно привилегированные группы вроде рабочих сильно недополучали товары первой необходимости.

Даже дневное потребление пшеничного и ржаного хлеба на душу населения в Москве, Туле, Саратове и Оренбурге заметно разнилось. Более того, соотношение видов хлеба в различных экономических группах в пределах одного и того же города колебалось. Как отметил автор одного исследования о потреблении городского населения, в каждом городе намечалась своя амплитуда колебаний, отличающаяся от амплитуды другого города. [622]

Жизнь в советском государстве превратилась в неустанную борьбу за существование. В феврале 1918 года Евгений Лундберг вспоминал, что обиход становился всё тяжелее. Писатель жил вторую неделю почти без хлеба, на одной конине и капусте. Он писал: „Утром слабость, трудно поднять голову. До сих пор никто из нас не знал, что такое хлеб, сахар, масло.“ [623]

Среди деревенского и беднейшего городского населения на почве недоедания стала развиваться цинга и другие заболевания. Даже относительно благополучная Калужская губерния, как и сама Калуга, по сообщению комиссара по продовольствию, переживали невыносимый продовольственный кризис. Толпы голодных людей осаждали уездные и волостные Советы с требованием хлеба. [624]

После месяцев пищевого истощения голод не прекращался даже после принятия пищи. При виде улиц у людей порой создавалось впечатление, что всё тихо и прилично. Но кажущаяся безопасность была иллюзорна. Очевидцы признавали, что вокруг было тихо только потому, что население слишком изголодалось, чтобы бунтовать, и воры слишком отощали, чтобы заниматься своим ремеслом. [625]

Вспоминая октябрь 1918 года, поэт П. Г. Антокольский писал, что все были одинаково бедны и голодны, как волки зимою. [626] Другой современник отметил, что люди сжились с голодом, как хромой с хромотой. По словам наблюдателя, „люди были погружены в голод, как рыба в воду, как птицы в воздух.“ [627]

Богослов В. Ф. Марцинковский вспоминал, как ему приходилось брать в качестве завтрака маленькую коробочку с конопляным семенем, оставшимся от его канарейки, которая погибла от холода в квартире. [628]

Всё больше людей попадало в больницы на почве истощения. Однако даже лечение в больнице не гарантировало восстановления. Больные как и прежде могли умереть с голоду. Порции были слишком малы для взрослого человека. В знаменитой Обуховской больнице Петрограда в январе 1919 года меню составляло полтарелки супа с манной крупой, немного кашицы и морковное или картофельное пюре. [629]

Один журналист, наблюдавший недопустимые порядки Обуховской больницы, обнаружил в своей заметке, что хуже всего было то, что сиделки пользовались добавочными порциями больных и всё это происходило на глазах у самих же больных: „Больные это видят и возмущаются. Сиделки грубы с больными, больные голодны, как волки. Какой ужас! Там нервы расшатаются более, в этом аду.“ [630]

Отощавшие больные, имевшие свою личную одежду, были вынуждены переодеваться в неё и выходить из больницы. Они подкармливались в близлежащей столовой или покупали картофель на собственные деньги и варили его вечером на плите. Больные бедняки промышляли продажей папирос втридорога. Они сменяли больничную пижаму, доставали махорку или папиросы за пределами больницы, возвращались обратно и перепродавали их другим больным. Журналист с возмущением отметил: „Что это, рынок какой-то? Вот позорная больница; сложилось уже поверье среди народа: кто в Обуховскую больницу попал, тому из неё живому не выйти.“ [631]