«А что тут военного? – думал он. – Хватай и тащи подальше, потом разберёмся!» И вальяжно подойдя, словно камышовый кот, к одной из сестер, стоявшей с расстроенным видом отвергнутой дамы, с вкрадчивым холодком произнёс:

– Привет, кто тебя огорчил? Покажи, разберёмся! – в ответ её грустные глаза ещё больше нахмурились, и она недовольно повернулась к нему в профиль. А Денис поспешил добавить, – Зачем расстраиваться из-за того, кто этого не достоин?

– Отпрыгни от меня моментально, урод, – вдруг взорвалась она в ответ, как будто разбудили не вовремя.

– Иди, иди, я сказала! – и пошла прочь.

К хорошему привыкаешь быстро. И за последнее короткое время Готфрид привык, что бабы перед ним ложатся штабелями, поэтому ожидал чего угодно, но не такой реакции на свою особу. Однако, преодолев секундное замешательство и поняв, что дело более затруднительное, чем казалось на первый взгляд, Денис двинул вслед за ней, прикидывая на ходу новый план действий. Она же побежала в зал и, найдя там свою сестру, что-то быстро ей сказала, и они вместе последовали за скользнувшей к выходу загадочной тенью. Готфрид, в свою очередь, крайне был недоволен, что не может пока ничем повлиять на ситуацию, ему оставалось только следовать по фарватеру событий в ожидании, что обстоятельства поменяются. Эта внутренняя досада заставила, как ему показалось, кипеть окружающий эфир, что часто приводило к скачку в другие измерения. Но Готфрида в этот момент привело в чувство то, что его вдруг остановил с понимающей ухмылкой худрук Лешкевич и сказал:

– Стой, Деня, куда так ломишься?! Я видел, как ты зацепился с этими мышами. Вот ключи, поедешь, если что, за ними. Только смотри по сторонам.

– Спасибо, Валерчик, ты мужик, уважаю! – потряс ими в воздухе Готфрид.

Направившись наружу, обнаружил, что худрук как в воду глядел: обе зазнобы уже прыгнули в свою машину, собираясь рулить куда-то в неизвестном направлении. Стараясь не терять их из виду, Денис быстро сел за руль доверенной им машины и помчал вслед, как курьер за зарплатой. Ночная дорога привела на край города, девочки остановились возле каких-то недостроенных многоэтажек и, оставив машину на обочине, при свете луны быстро побежали за угол по дороге между строениями. На минуту потеряв их из виду, Готфрид направился по тому же пути; увидел, как две девичьи фигуры приблизились к большому дому с высоким забором и остановились рядом с уже отчётливо различимым человеком, одетым в партикулярный костюм и белую рубашку без галстука. Подойдя вплотную к этой компании, он услышал разговор.

– Тебе никогда не казалось, – с нажимом в голосе сказала главная заводила, – что ты жестоко относился к людям?!

– Например, к каким?! – ответил неизвестный.

– Например, с нами, со мной вообще, как с шалавой тупой!

– Я жестоко? – перебил её он. – Жизнь будет бить сильнее, дура недалёкая, если не будешь меня слушать и, вообще, учиться. Может, тогда и поймёшь, что такое настоящий садизм!

– Да, я дура, – норовисто возразила девушка, – но кто в этом мире умный, покажи? А вот ты сам, как гвоздь в заднице!

– Что ты сказала? – вдруг вспыхнул некто в пиджаке, которому эта сцена начала надоедать, – повтори!

– Ну что ты хочешь, чтобы я сделала? Чтобы с крыши спрыгнула? – близко к истерике воскликнула собеседница.

– На колени, стерва, – вдруг решительно сказал неизвестный, – и ты тоже! – обратился к её подруге.

– Ну вот, стала, – ответила первая, – что дальше?

Неизвестный отвесил ей по щеке, всхлипнувшей от неожиданности, лёгкого леща. И схватив сзади за волосы, поднял лицо вверх со словами:

– Так ты будешь меня слушать?

– Да, буду, – уже сквозь слёзы ответила она.

– Если нет, – добавил с угрозой, как папаша неизвестный, – возвращайся назад к себе и живи, как жила! Мне дура даже с бриллиантами не нужна! Сечёшь?!

– Эй, народ, что здесь творится? – произнёс, подойдя к ним вплотную, Готфрид.

– А это что за хер из темноты? – с брезгливым недовольством повернулась к нему личность в пиджаке и вдруг, как будто узнав, произнес: – О, так это ты? Зачем сюда явился, глупый человек?

– Так делать нельзя! Девушке холодно, – набравшись крайней наглости, ответил Готфрид и, махнув девицам рукой, добавил: – Я забираю их с собой, вставайте, пошли быстрее!

– Это по какому праву, охламон? – ответил, криво усмехаясь, неизвестный.

– Мне они нужнее! – ответил Денис, как очевидный факт.

– Да нет, ты не понял. Заберут тебя сейчас! Встречай последнее попадалово в жизни, – жёстко дал ответ неизвестный.

Неожиданно, как будто сверху, на Дениса прыгнули по бокам две тёмные фигуры, воткнув его лицом в землю и, заломив руки, потащили в дом.

– Ты забыл, тупорез, что нельзя трогать чужое, не спросив, оно для тебя проклято, – услышал он со стороны слова незнакомца и почувствовал, как на руках защёлкнулись жёсткие обручи наручников. – Ты даже не знаешь, куда попал, – продолжал свербить в ушах его голос. – Просто станешь суповым набором в четырёх местах за городом, и никто тебя не найдёт.

У Готфрида в этот момент проскользнула мысль, что ситуация зашла неизвестно в какую сторону и остается пожелать, вообще, выйти живым из этой передряги. Ему при этом показалось, что из глубин дома доносился смрад чего-то паленого, и сознание уже начало рисовать дикие картины, как будто впереди лежал темный лабиринт, в середине которого багровый минотавр с диким хохотом рубил на плахе человечину и кидал её на шкварчащую маслом сковороду.