— Так присылай отче того, кого считаешь нужным. Его примут и обогреют.

И завертелось.

Агафон, Спиридон, Данила, Кондрат и прочие сторонники Андрея начали задавать вопросы. Вроде бы острые, но вполне конструктивные и интересные. Через что вернули интерес толпы к этому делу. Все-таки большинство понимали, что указы Царские. А уж кто и как их продавил — дело десятое. Ибо отказ их выполнять может закончится катастрофой. Вплоть до разгона полка и испомещения на этих землях других, более сговорчивых помещиков. Например, с Новгорода или Твери. А их самих при самом лучшем раскладе отправят под Казань или еще в каком-нибудь матерном направлении…

— Спасибо тебе, отче, — вполне искренне поблагодарил воевода городского священника, когда собрание закончилось.

— За что?

— Что волнения помог успокоить.

— Разве это волнения? — горько усмехнулся он. — Нет, сын мой, это не волнения. Это злодейство настоящее, что против Государя нашего и Церкви праотеческой идет. И я не имел права остаться в стороне.

— А церкви как это касается?

— Так вся власть от Бога. Ежели они против Государя выступают, то и значит, супротив Церкви идут.

— Мнится мне, что они не против Государя, а против меня.

— Тебя сюда кто поставил?

— Государь.

— Вот! А значит идти против тебя — идти против его воли. Да и Всевышний тебе явно благоволит. Тут как не поверни — все супротив них.

Андрей понятливо кивнул и, еще раз поблагодарив священника, пошел по своим делам. Сам же для себя помянув всю причудливость «симфонии[1]» и ее выверты.

Формула «Вся власть от Бога» казалась с одной стороны очень логичной, но с другой стороны, если крепко задуматься, пугала. Андрей ведь помнил о том, что в XX веке был такой «славный малый» — Адольф свет Алоизыч, между прочим — законно избранный Рейхсканцлер Германской республики. И у молодого воеводы как-то язык не поворачивался применить к нему эту формулу. Ибо если ТА власть была от Бога, то…

А уж сколько бед эта формула той же Византии принесла — не пересказать. Утрируя можно даже заявлять, что «симфония» стала одной из ключевых причин краха в целом довольно жизнеспособного политического образования Восточной Римской Империи. Просто из-за того, что внутренние потрясения, вызванные бесконечной чередой бунтов, дворцовых переворотов и прочих активных форм борьбы за власть, смогли компенсировать все то позитивное и созидательное, что было заложено в фундамент этой державы.

По сути даже османское завоевание Византии было связано не с военными их успехами, а с переходом византийской аристократии на сторону осман. А потом и духовенства. То есть, эпоха Палеологов завершилась крахом Империи не под ударами внешних врагов, а из-за острой идеологической дисфункции.

Андрей это знал. Хорошо знал. Имея перед глазами и катастрофу VII века, когда православные иерархи перебежали на сторону арабов в Египте, Палестине и Сирии. И катастрофу XV века. И многое иное. И везде, где церковь держалась «симфонии», творились совершенно чудовищные политические непотребства. Остальные тоже не без греха и идеализировать их не стоит. Но «симфония» без всякого сомнения усиливала и распаляла бедственное положение до крайности…

Посему и выходило, что иной бы на месте Андрея обрадовался, получив такую серьезную и своевременную поддержку. Иной, но не Андрей. Ибо молодой воевода ничуть не обольстился этим обстоятельством. Он прекрасно понимал — достаточно ему только оступиться, только навлечь на себя гнев Царя, чтобы тот же отец Афанасий выступил уже против. Ведь вся власть от Бога. И если ты ее потерял, то это явный признак того, что Бог от тебя отвернулся. И церкви не по пути с теми, кто впал в грех и потерял поддержку небес…

Выйдя из церкви Андрей сел на своего коня и вместе с сопровождением куда-то удалился.

— Не доверяет он нам, — тихо произнес, вышедший из коморки неприметный священник.

— Он никому не доверяет, — ответил отец Афанасий, провожая Андрея взглядом с добродушной улыбкой на лице. Он стоял в дверях церкви и хорошо наблюдался со стороны, а потому поддерживал нужный образ.

— Как можно жить, не доверяя никому?

— Ты его историю разве не знаешь?

— Его?

— Князья Ярославичи крест целовали на то, что не причинят Всеславу вреда, приглашая на переговоры. Но только он явился — взяли его в полон и бросили в поруб. Крестное целование преступили![2]

— Грех это великий, — безразличным тоном прокомментировал собеседник. — Но разве из-за этого следует не доверять никому?

— Один из тех Ярославичей — предок Государя нашего.

— К чему ты клонишь? — прищурился собеседник.

Отец Афанасий скосился на своего визави с едва заметной едкой улыбкой.

— Ты думаешь, что он… — мотнул тот головой.

— Ты думаешь, такое прощают?

— Но Государь — далекий потомок.

— Кровь от крови. Впрочем, до этого еще далеко. Но уже сейчас видно, куда Всеслав клонит.

— Государю он полезен. И если Всеслав не начнет первым, то…

— То это сделают за него. Людей, что считают его выскочкой — множество. Не все верят в то, что имеют дело с древним князем-чародеем. И они охотно вынудят Государя.

— Но ты этому чародею помогаешь. Почему?

— Всевышний вернул его на грешную землю. В этом нет никаких сомнений. Иначе бы он крестных знамений не творил, в церковь зайти не мог и святой воды чурался. А значит у него, — скосился отец Афанасий глазами наверх, — есть какие-то планы на князя.