Шумской на князя глянул внимательно, бровью повел, но не отказал. Разумно рассудил, если просится, значит надо ему, хитрому. Так пусть уж в его дому, там за ним и приглядеть можно.

— Пожалуй, князь. Рад буду. Токмо, дел у меня много. Опричь тебя сидеть, развлекать и пиво кадушками лупить не смогу.

Всеслав аж ухохотался.

— Наглый ты, но честный. Ладно, я сам пива-то хряпну. Ты кадушку мне токмо выдай.

Андрей хоть и был в сумрачных думах, ухмыльнулся. И тронулись спокойной рысью по лесной дороге от Богуново. Дёмка шел с отцовской дружиной чуть отстав. Шумской утресь слыхал, что из отряда князя Всеслава боярич один потравился грибами, или еще чем. И Фадя с ними попался. Теперь Фадьку везли в телеге — горло у него распухло малёхо, говорить не мог — сипел.

Князь ехал молча, да и Андрей не болтал. У развилки с Берестово боярин Аким отмахнул поклон князю и отбыл со своими. Все за Фадю переживал. А тот вроде ничего, токмо молчал пока.

До Савиново добрались еще темень не пала. Пока коней отдали, рассупонились, князю почести оказали, как смогли, уж свчерело.

— Андрей, можа в баньку, а? — тот кивнул и пошли.

Уж опосля парной уселись в предбаннике душистом, квас пили. Князь все смеялся, что Андрейка обещал кадушку с пивом, да зажал. А Шумскому не до веселья! Уразуметь не мог, что ему воевода-то говорил об Арише. Тьму раз пожалел, что не выведал — народу много, суета. Надо бы поехать, да расспросить.

— А что, сармат, когда свататься пойдешь? Грамотка-то при тебе.

— Скоро, княже. Вот спроважу тебя и отправлюсь без промедления.

Всеслав намёк понял, но снова посмеялся.

— Андрюх, а кто пойдет с тобой? Отец-то твой не приехал.

Шумской насторожился.

— Сам. А тебе что с того, княже? Иль со мной собираешься? Так идем, нето. Князь-сват — честь великая, — решил пошутковать, да и обомлел, когда Всеслав закивал.

— Идем. Что вылупился? Козу узрел о десять рог? Вот завтра утресь и отправимся.

— Вот не пойму я тебя. И обидеть не хочу, но и промолчать не в силах. Ты чего прилип-то, как смола? Есть дело до меня? — Шумской чуял подвох, не разумел, чего ждать.

— А то нет? Андрей, хучь верь, хучь нет, а долг за собой чую. Завтра сосватаю тебя. Да и любопытно на Арину-то твою глянуть. Это какой же павой надо быть, чтобы боярина окрутить? Да еще такого как ты, смурного.

Шумской уж рот открыл, чтобы дать князю отлуп, да примолк… Воевода сказал не отдаст Арину, так вот пусть князю и перечит. Ишь, удумал, не отдать! Андрюха вмиг смикитил выгоду свою и заулыбался.

— Идем, коль не шутишь. Токмо имей в виду, Арина и отказать может.

Всеслав аж глаза выпучил и квасом облился.

— Чего? С какого ляду?

— С такого. Упрямая. Не хочет своим худородством меня порочить. Уговариваю уж давно.

Всеслав только глаза возвел к притолоку.

— Чудны дела твои Господи, но средь них самое чудное — баба.

У Ариши почитай с самого утра все из рук валилось. Металась по ложнице своей, мыслями маялась. Ить Андрей велел ждать сватов и время указал — два дня. Вот и он, сам-третий. Ужель, сегодня?

За рыжей метался щеня — подросший, охудевший — видать думал, играет она с ним, а ей, бедняжке, не до веселья вовсе. Отказать Андрею, согласиться ли? Отец ведь его пожалел, не исторг из рода-то, а стало быть, опора есть. А ну как люди не примут Аринку-то худородную? И не поклонится никто, не послушается? Андрей-то не стерпит, вступится, обидит кого… А народ-то все помнить будет.

Ох, что же делать? Быть как?

Однако готовилась сватов-то встречать! Хозяйка же, того никто с нее не снимал. Вчера велела холопкам дом чистить, снеди готовить. Те и не спросили — почто. Хозяйке-то видней. Дед тех хлопот и не заметил.

Два дня как сам в мыслях пропадал. Аришка было с вопросами пристала, а тот поначалу отмахнулся, а потом призвал внучку к себе, обнял крепко и поцеловал. На ночь и благословил еще, вот отродясь за ним такого не водилось!

А с утра и сам метался, как и Ариша. Все выглядывал, высматривал… Ждал кого-то? Аринка средь своих мытарств мысленных и не уразумела, не счуяла ничего.

Но мысли, все же, собрала, скрутила узлом и отправилась на боярское подворье — Ксения ждала к уроку. Шла посолонь двора и узрела боярича Фаддея: он намедни приболел, гриба-самопляса опробовал неосторожно. Маялся горлом и животом, но лекарь был, сказал сдюжит. Молодой, нето, ражий.

Фаддей сидел на скамеечке, привалясь к стене большой хоромины, и взглядом жёг таким, что впору бежать. Ариша скрепилась, и проходя мимо, отдала урядный поклон. А потом шаг-то ускорила, но спиной чуяла, смотрит вослед, прожигает.

У Ксении долго не задержалась, та за сына дюже душой болела, а с того и махнула Арине, мол, иди нето, опосля уроки будешь исполнять.

Так и ушла. А за воротами богатого боярского дома такая ее печаль взяла, что впору выть. Застыла посередь тропы, взглядом мечется, будто знак какой ждет! Уставилась на маковку церковную, в разум вошла и потекла в Божий дом.