Прорисовывая тени на лепестках гвоздики, Андрей не заметил, как в отдалении хлопнула дверь, а через секунду в комнату вошел капитан Кончик.

Нина Владимировна Погремухина уже отрыдалась. Когда Кончик и Барганов зашли в ухоженную погремухинскую двушку (майор открыл им дверь и свалил, сославшись на неотложные дела), она, одетая в голубой стеганый халат, сидела на кухне перед бутылкой коньяка, уже наполовину пустой. Андрей непроизвольно поморщился: иметь дело с расстроенной, да еще и пьяной женщиной никакого желания не было.

Но голос у Нины Владимировны был совершенно трезвым, хоть и усталым, а из-за потекшей туши и размазанной помады она была похожа на грустного клоуна.

– Здорово, Кончик. Какими судьбами? И как ты, кстати, вошел?

– Здравия желаю, Нина Владимировна. Да тут, понимаете…

– Понимаю. Мой вам открыл, а сам сбежал. Боится. – Погремухина изобразила лицом зверскую гримасу. – А ты, Кончик, значит, смелый? И кто это с тобой, такой хорошенький?

Кончик, хоть порой казался мямлей, в этот раз проявил себя настоящим орлом: представил рядового Барганова и доложил по форме, что майор Погремухин, то есть Александр Михайлович, то есть ваш законный супруг, прислал этого э-э-э… портного (Андрей зыркнул на Кончика, но ничего не сказал), чтоб он решил вашу э-э-э… проблему. После чего оставил Андрея наедине с Ниной Владимировной, а сам рысью поскакал к Зайченко в надежде позаимствовать у его жены швейную машинку.

Погремухина оказалась отличной теткой: душевной и юморной. На несколько минут она удалилась в спальню и вышла оттуда походкой манекенщицы. Андрей с трудом промолчал, но, когда Нина Владимировна подошла к трюмо, хрюкнула, а потом и захохотала, Барганов тоже перестал сдерживаться.

Исправить цветастое творение портнихи по имени Валентина и фамилии Белоноженко, которую Погремухина с подачи Андрея тут же переименовала в «Криворученко», не было никакой возможности. Нина (она сразу велела называть ее только так) выпирала из платья сверху, снизу и по бокам, грудь вываливалась, объемистый зад задирал подол сантиметров на тридцать. В общем, выбрать для величественной фигуры майоровой жены такой фасон, приталенный и декольтированный, мог только человек с полным отсутствием не только вкуса, но и мозга.

На поездку в город за новым отрезом времени не было, так что Андрей с благословения Нины проинспектировал ее запасы. Баечка на халатик, ситчик на сафаранчик, бязь и жесткое льняное полотно – на постельку. Нежное поименование тканей и умиляло Андрея, и злило: ничего из этого не годилось на парадно-выходное платье, в котором Погремухина мечтала блеснуть на гарнизонном сабантуе.

– Так, а это что? – В бледных залежах ситчика и баечки промелькнула глубокая синева.

– Нет, Андрюша, это не годится. – Нина Владимировна, усталая, грустная, так и не смывшая с лица клоунские краски, махнула рукой и грузно присела на диван. – Это я шторы в зале хотела поменять. У нас тут южная сторона, солнце жарит целый день, думала что-нибудь темненькое повесить к лету.

– Нина, я все-таки посмотрю, хорошо? – Андрей развернул отрез. Идеально. Цвет вечернего неба с едва заметными серебряными штрихами. Да, ткань более плотная, чем нужно на платье, но это ничего. Силуэт – трапеция, сзади будет чуть длиннее, буквально сантиметров на пять-семь. Сбоку небольшой разрез (ноги ниже колена у Погремухиной – длинные, идеальной формы, вполне можно показать), а стоячий воротник, присборенный, викторианский, как раз подойдет по стилю к высокому узлу прически…

– Андрюша! – Танька плюхнулась рядом с ним на подоконник. – Кто звезда? Я звезда! Нашла тебе еще пару заказчиц, тебе понравятся. Вон, видишь, рядом с Ирочкой стоят: одна сутулая, как Баба-яга, другая – недомерок без груди. Прямо в твоем вкусе. – Танька засмеялась. – И чего тебя так к уродинам тянет, как муху на… Ладно-ладно, не сердись, помню я, что тебе интересно их красавицами делать!

Андрей поморщился и встал:

– Тань, не дребезди. И пойдем уже, нам пора. Ты телефоны взяла у этих девиц? Вечером позвоню, сейчас некогда.

Уже подходя к двери, Андрей увидал Ханкина, которому один из однокурсников закричал издалека: «В чем сила, брат? В бицепсах и трицепсах?» И радостно заржал.

Все с ума посходили с этим «Братом», цитируют по поводу и без. Тоже мне нашли героя нашего времени – тупого и бездарного Данилу Багрова. Хотя в чем-то он и прав. Отчасти. Потому что сила и в правде, и в деньгах. Они как инь и ян, как нить и игла, как лицо и изнанка. И у него, Андрея Барганова, все будет отлично. Потому что с правдой у них отношения близкие, считай, родственные, а скоро и с деньгами будут такие же.

Андрей толкнул тяжелую дверь. В лицо швырнуло снежную кашу, замешанную на бензиновой вони. Из припаркованной у тротуара тонированной «девятки» неслось надрывное «…идет по плану! Все идет по плану!» Андрей улыбнулся, кинул короткий взгляд на Таньку и вышел первым.

Андрей не любил пуговицы. Все без исключения, даже не фабричные, вырезанные или отлитые вручную. Что толку от декларируемой уникальности, если ты отличаешься от десятка соседей-униформистов только одной неявной деталью? И как заставить равнодушный взгляд выделить тебя из ряда других, таких же эксклюзивных и абсолютно одина- ковых?

Заходя в бутики дорогой дизайнерской одежды, Андрей рассматривал костюмы, блузы, пальто и, казалось, слышал, как пуговицы орут – кто в два, а кто и в четыре горла: «Я не такая, как все, кромка у меня ровнее и цвет ярче! Я особенная: на оборотной стороне у меня царапина. Пусть ее не видно, но она отличает меня от всех остальных! Посмотрите на меня!» Люди приходили в магазин, примеряли перед зеркалами одежду, и пуговицы – одна за другой – послушно совали голову в петлю. Потом из петли. И снова в петлю. Бесконечная казнь без надежды на смерть.