— В реанимации. — также тихо отвечает она. — Уже неделю на ЭВЛ. Если бы мы были в Москве, шанс бы еще был, но тут… сама понимаешь. Угасает…

Ее слова душат меня без петли на шее. Мама сама в двух шагах от истерического рыдания, держится только из-за гостя, аромат парфюма которого заглушает даже запах яичницы.

— Это окончательно? — спрашиваю ее одними губами. — Когда часы приема?

— К нему не пускают. Он на жестком карантине. — Мама снимает яичницу со сковородки и раскладывает ее по двум тарелкам, украшая зеленью. Она действует машинально; только сейчас замечаю, что у нее глаза припухли от слез. Она сильно осунулась и похудела за эти дни. — Давайте не будем с утра о грустном, расскажите, как Вы познакомились?

С этими словами она бросает на меня горячий взгляд, который осуждает, что на отдыхе я кого-то подцепила и еще привела в дом. Мне становится стыдно и неуютно. Якобы я отдыхала и вела себя неприлично в тот самый момент, когда Папа болел. Эгоистка.

— Мы познакомились в Баре. — выдавила я из себя, не чувствуя голода и усаживаясь напротив Ахмеда, напоминающего притаившегося тигра в кустах. Мама тут же поджала губы, представляя сразу наркоманскую и пошлую атмосферу, меня в непристойном виде. — я…

— Покорила меня своей красотой с первого взгляда. — продолжил за меня Ахмед, не отрываясь глядя на меня. Его глаза не опускались ниже уровня моего лица, но мне все равно казалось, что он неприлично трогает за интимные места. Даже на расстоянии, чувствует исходящий от него жар, он накалял воздух. — Увидел, как она танцует и влюбился как мальчишка, решил — женюсь.

От его слов становится совсем душно, хочется убежать в свою комнату и закрыть дверь за собой.

Мама тоже растерялась и не знает, что сказать. Вроде Ахмед ничего такого не сказал, но то как он произнёс эти обыденные слова — не могут оставить равнодушными.

— Прям женитесь? — рассмеялась она, отмахиваясь, но встретившись с глазами Эмира, лишь громко сглотнула, машинально оглядывая наши руки в поиске золотых колец.

— Уже. Связали свои жизни на всю жизнь.

Мне хочется его убить, затолкать яйца в его рот и заставить молчать. Прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы истерически не заверещать. Просто перестаю дышать и смотрю невинными глазами на испуганную маму, которая шокирована услышанным и резко садится на стул, готовая упасть в любую секунду в обморок.

— Напомни, как тебя зовут? — спрашивает Мама у Эмира, ударяя по его самолюбию.

— Ахмед, Мама. — напоминаю я ей. — Его зовут Ахмед.

— Ахмед, мне все эти Ваши шуточки не пройдут тут. Я свою дочь знаю и воспитывала соответствующе, она бы никогда не связалась с кем попало и не вышла бы замуж на Мадагаскаре! — мне хочется застонать в голос. Знала бы мама во что я ввязалась! Когда она замечает моё страдальческое лицо, то взвизгивает и ударяет меня полотенцем. — Вика! Господи, и что теперь мои внуки будут дагестанцами?

Меня спасает звонок маминого мобильного, к которому она тут же бросается. Я тоже вытягиваюсь как напряженная струна, это может быть связано как-то с папой. Разговор не слышно, поэтому я поворачиваюсь обратно к Эмира, с удовольствием уплетающего завтрак.

— Ты можешь вести себя … как нормальный человек? — прошу его, стараясь говорить так тихо, чтобы мама не услышала меня. — Ты понимаешь, что у нее может быть сердечный приступ!

— А как ты предлагаешь объяснить ей, что тебе в скором времени нужно улететь из Брянска?

— Вика! — мама врывается в комнату, ее глаза лихорадочно блестят. — Мне звонили сейчас из больницы, произошло чудо! Папу перевозят в Москву! Не понимаю, как это произошло. Они говорили, что это не возможно, что нужен специальный частный самолет, что это так дорого, а сейчас … сказали в какую больницу перевозят! Все таки зря в России ругают власть, не все решается за деньги.

Мама так рада, прыгает до потолка. Меня тоже переполняет радость, которая притупляется странным чувством присутствия необъяснимого совпадения. Смотрю на Ахмеда и понимаю… это его рук дело.

Мама убегает в больницу практически в халате и тапочках, она возбуждена до предела этой хорошей новостью. На фоне этой радостной новости факт того, что я в дом привела «дагестанца» меркнет. Становится незначительной мелочностью.

Мы остаёмся с Ахмедом в маленькой квартирке вдвоём. Когда Мама закрывает за собой дверь, становится невыносимо тихо. Напрягаюсь, чувствую себя голой. Я как раскрытая книга перед ним. Здесь все… он может прочитать все мои тайны.