Шрифт:
Очень хочется мне тебя увидеть и обнять, но пока приходится ограничиваться воздушным поцелуем. Итак – тысяча воздушных поцелуев.
Не забывай меня, дорогой Зек. Н<аташа> На-днях бабушка тебе ответит.
Дорогой Зек, сегодня уезжаем. Мы с Алешей едем с Литфондом [6] . Там масса знакомых – напр., Сережа и Женя Гринберги, Катя Френк (Архфонд к нам присоединился) и много других. М.б., бабушка поедет с нами, но это еще неизвестно. По приезде, конечно, немедленно сообщу адрес. У меня настроение сейчас хорошее, думаю, что нам там будет хорошо. Взяли несколько книг, шахматы, шашки и др.
6
Литературный фонд СССР (Литфонд) был образован при Союзе писателей СССР как организация помощи работникам литературы.
Вдова писателя Льва Канторовича (он погиб под Выборгом 30 июня 1941 г.) так описывает их отъезд:
«Через два дня после этого [после похорон Л.В. Канторовича, состоявшихся 3 июля], наскоро собрав кое-какие вещи, я с полуторагодовалой дочерью Настей и матерью мужа Полиной Абрамовной Канторович в назначенный час приехали в Дом писателя на улице Воинова. Оттуда отправляли эвакуированных. Всю эвакуацию помню как сквозь туман… Двери Дома широко открыты не на улицу, а в переулок, заполненный приготовленными для нас пустыми автобусами. В Доме очень много людей, все с озабоченными лицами почему-то бегают вверх и вниз по мраморной лестнице. Все заняты только своим, своими. Несмотря на это, писатели подходят ко мне, говорят какие-то слова. Значит, они уже знают о гибели Левы, первого советского писателя, ставшего жертвой войны.
Не помню, как погрузились в автобусы, как ехали на Московский вокзал. Состав из обычных жестких вагонов стоял у обычных платформ. Разместили нас как в обычных поездах [известно, что позже отправляли и электричками вплоть до Перми] – каждому свое место.
Провожавшие нас мои родители сказали, что нас отправляют под Ярославль. Мне было все равно, куда ехать и на сколько…
Уезжали днем. До Бологого ехали медленно, но без долгих остановок. Помню, как нас обгоняли составы теплушек [товарный вагон, переоборудованный для массовой перевозки людей – И.Р.]. В их открытых дверях толпились женщины с лицами, полными ужаса. Их увозили из Прибалтики. Они уже хлебнули войны – фашисты бомбили их города и эшелоны. Эти спасались.
Около Бологого узнали, что и сюда уже совершали налеты немцев. Спокойнее стало, когда состав после Бологого свернул с Октябрьской дороги на Ярославль. Начали подолгу стоять в поле. […]
Наконец привезли на железнодорожную станцию небольшого городка, расположенного в 40 километрах от Ярославля, – Гаврилов Ям. У вокзала нас встречало много телег, их возницы – женщины. На их лицах приветливость и нескрываемое любопытство. Они развозят нас на телегах по домам.
Через два-три дня наша семья уехала из Гаврилова Яма в Молотов (ныне Пермь), потом в Астрахань и Самарканд – места эвакуации Военно-морской академии, где работал мой отец. Но это совсем о другом…». ("Голоса из блокады: ленинградские писатели в осажденном городе, 1941–1944", составитель Захар Дичаров, Наука, 1996, стр. 232–233).
Целую тебя крепко, дорогой, любимый Зек. Твоя Н<аташа>
Эвакуация женщин и детей из Ленинграда началась 29 июня 1941, так что, хоть они не были первыми отъезжающими, все-таки это было еще в самом начале.
Не знаю, каким образом мальчики Гринберги эвакуировались с Литфондом. Возможно, благодаря родству с литератором тетей Беллой – Изабелла Иосифовна Гринберг, которая, видимо, была активна в Ленинградском отделении Союза писателей.
Совсем неясно мне, почему Спасский не отправил с этим эшелоном свою дочь Веронику. Возможно, из-за присущего ему оптимизма, – у него был ровный приятный характер, в отличие от мрачного А. И. Роскина, предчувствующего, что война будет тяжелой.
Зря Наташа надеялась, что с ними поедет и бабушка, – бабушке ехать не разрешили, не хватило места. Она потом добиралась сама, сразу вслед за ними выехала.
Катя Френк говорила мне, что литфондовские и архфондовские дети в эшелоне ехали в разных вагонах и не виделись. Мама мне вообще про военные годы почти не рассказывала. Но был эпизод, который она часто вспоминала со смехом: в поезде они выбросили в окно взятую с собой в дорогу жареную курицу – им показалось, что курица уже попахивает. Ну, ясное дело, как потом об этой курице много лет жалели.
Дети приехали в Гаврилов-Ям, небольшой городок на реке Которосль в 46 километрах от Ярославля – первое место эвакуации Детского лагеря-интерната Литфонда (его по-разному называют, но суть одна). Они не пишут (возможно, им уже объяснили, что именно нельзя писать по цензурным соображения), как долго они ехали, сколько стояли в поле, пережидая бомбежки (Бологое бомбили начиная с 1го июля).
Дорогая мамочка, мне здесь очень хорошо. Ты привези мне чего-нибудь из игрушек, которые я забыл, и попроси папу, чтобы он, когда будет ехать с завода [7] , если там будет игрушечный магазин, что-нибудь мне купил. С Лекой мы живем в комнате, и у нас был сначала один матрац, и Лека спал на моем, а теперь Леке мешок набили. У нас есть садик. Я играю с Лекой. Нам очень весело. Твой Женя
7
То есть с ЛМЗ. Об этом заводе много написано. Обзор литературы о ЛМЗ сделан М.М. Гаккель в журнале «История Петербурга», 2008 № 2 (42).
Дорогая тетя Лидочка, ты можешь быть совершенно спокойна за детей, им очень хорошо. Я прихожу к ним несколько раз в день. Кормят неплохо. Крепко тебя целую.
Высылайте бабушку. Н<аташа>
Женичкина просьба купить игрушек в тот момент – в начале июля 1941 – еще не звучала странно: в первый месяц войны не произошло никаких изменений в торговой жизни города. Напротив, для удобства населения магазинам, предприятиям общепита и коммунального обслуживания было предписано увеличить количество рабочих часов.
Дорогая Лидусенька! Подъезжаем к Рыбинску. Чувствую себя хорошо. Тепло, но нет изнуряющей жары. Беспокоюсь о вас. Пиши мне до востребования. Постарайся, родная, придти в равновесие и подкрепить свое здоровье. Пожалуйста, позвони Нюше, передай ей привет и пусть она передаст от меня поклон Варе [8] . Мы без газет и без радио – ужасно неприятная отчужденность от всего мира. С Лили [9] мы расстанемся в Ярославле, я поеду к детям [10] . Горячо целую тебя и Марка [11] .
8
Варя – домработница, фамилия и отчество неизвестны. Раньше семья была большая. Сама Роза Наумовна работала в библиотеке (какого-то научного института, точно не знаю). Надежда Давыдовна, хоть заработок и маленький, вечно была занята: то вызывали писать стенограмму, то надо было свою стенограмму расшифровывать и допоздна перепечатывать на машинке. Сергей Дмитриевич Спасский жил у них после рождения Алеши до смерти Надежды Давыдовны. Сын Розы Наумовны Георгий Давыдович жил отдельно, но к обеду приходил. Ну, и двое детей – Наташа Роскина и Алеша Спасский. А хозяйство в те времена было тяжелое: воду грели, стирали в корыте и т. д. Очереди за продуктами и перебои с транспортом и до войны были. По-моему, после смерти Надежды Давыдовны домработницу уже не могли содержать, Варя их только по-дружески навещала. А Нюша – Анна Ивановна Булкина – работала у них до самого начала войны.
9
Лили Яровинская, дальняя родственница.
10
В литфондовский лагерь к внукам Розы Наумовны – к Наташе, Алеше, Сереже и Жене.
11
М.И. Гринберг.
С конца июня А. И. Роскин уже на казарменном положении: услышав объявление о начале войны, он сразу пошел в военкомат. По возрасту – ему уже исполнилось 43 года – на шесть лет старше военнообязанных (по приказу от 23 июня 1941 г. призывали родившихся с 1905 по 1918 гг.), Роскин не подлежал мобилизации, он пошел в армию добровольцем и был зачислен в Народное ополчение [12] .
6 июля ополченцы – не знаю, все ли или только района Красной Пресни (по местоположению Союза писателей) покинули казармы, находившиеся в помещении ГИТИСа.
В очерке «Памяти Александра Иосифовича Роскина» В. С. Гроссман описывает свою последнюю встречу с Роскиным: «В последний раз я видел Роскина 5 июля 1941 года, за день до ухода ополчения из Москвы на фронт. Он стоял среди пыльного пустого переулка и смотрел вслед близкому ему человеку, женщине, уходившей после прощания с ним. Вот она дошла до угла, свернула в переулок, а Роскин все стоял среди мостовой… Я не окликнул его. То было прощание с жизнью… Часовой, стоявший у дверей казармы, с любопытством смотрел на высокого человека, застывшего среди улицы. Роскин махнул рукой и решительным, быстрым шагом пошел к двери… Вот таким я его помню и сейчас, седого, высокого, быстрым шагом идущего навстречу своей благородной и суровой судьбе».
http://www.pseudology.org/evrei/Roskin_AI.htm
По словам Б. Рунина (см. его воспоминания «Писательская рота», ополченцы «ушли на войну» в буквальном смысле слова: они шли пешком на запад, в сторону Смоленска, пройдя сначала всю Москву и остановившись почему-то у входа в Клуб писателей, естественно, не зная, что через несколько лет там установят мемориальную доску с фамилиями погибших московских писателей, среди которых будет и А. И. Роскин, из-под Смоленска не вернувшийся. Писательское ополчение попало в окружение. Никто не видел ни гибели Роскина, ни его пленения. Кто-то сочинил романтическую версию о его самоубийстве с целью избежать плена, но она не подтвердилась.
Письма Роскина из действующей армии полны тревоги за близких.
12
Народное ополчение в Великую Отечественную войну – добровольческие формирования из лиц, не подлежавших первоочередному призыву по мобилизации. Состояло из дивизий (в Ленинграде —10, в Москве —16), батальонов и полков, а также истребительных батальонов. Плохо обученные и слабо вооружённые ополченцы понесли огромные потери в боях лета-осени 1941, уцелевшие влились в регулярную армию. (См. также Иванов В.К. Особенности формирования дивизий народного ополчения: 1941..
Дорогая Роза Наумовна, совершенно не знаю, где Вы находитесь. Что касается меня, то я в ополчении, и также не знаю, где буду находиться в ближайшее время. Если выяснится точный адрес Ваш и Наташи – то пока единственный выход писать на мой московский адрес, так как мне в конце концов передадут. Я достал немного денег, но куда и на чье имя их послать? О Наташе знаю только одно, что она в Ярославской обл. в Гаврилове яме [13] (или яре? – м. б. телеграф перепутал?). Крепко жму вашу руку. Ваш АР
13
Сейчас пишут Гаврилов-Ям через черточку, а в то время – во всяком случае мои родственники – писали без дефиса, да еще и склоняли оба слова (например, «в Гаврилове Яме»), я хочу оставить такое написание. С 1938 Гаврилов Ям в административном порядке признали городом, но никто из эвакуированных ни разу городом это место не называет. Расположен Гаврилов Ям на реке Которосль (приток Волги), в 46 км от Ярославля.
В Ленинграде еще обсуждается, кто из знакомых уезжает, а кто не хочет или кому не удается эвакуироваться, и все – и Гринберги, и Френки – волнуются об отправленных детях, и жаждут писем и подробностей, и еще некоторое время кажется, что, возможно, все и обойдется.
Идет строительство укреплений, но город еще не подвергается артиллерийским обстрелам, начавшимся с четвертого сентября, и еще не введена карточная система снабжения [14] (ее начали вводить с 18 июля 1941 г.), так что из Ленинграда еще посылают посылки в эвакуацию.
14
Карточная система снабжения была введена 18 июля 1941 г. «Сначала установили государственные гарантированные нормы продовольственного снабжения для населения Москвы, Ленинграда и пригородных районов этих городов. В августе-сентябре этого же года на нормированное снабжение хлебом, сахаром переводится все городское население страны. В октябре нормируется продажа мясопродуктов, жиров, рыбопродуктов, круп и макарон, а с начала 1942 года по карточкам распределяются и многие промышленные товары». http://leningradpobeda.ru/nesmotrja-ni-na-chto/trade/