— Нет, — улыбнулась Ева, не открывая глаз.

— Кто? — тихо спросила Агнесса, наклонившись к подруге, которая только шире улыбнулась.

— Приходи ко мне на неделе, — сказала Ева после небольшой паузы. — Я новую картину скоро закончу.

Через некоторое время матч завершился, Истомин объявил свободные игры и подошёл к Грибницкому, который мирно похрапывал в шезлонге. На звук рокота его храпа несколько раз приходили служащие парка. Осторожно побродив вокруг и удостоверившись, что это всего лишь пожилой профессор решил прикорнуть, они произносили пару слов в свои рации и удалялись.

Солнце переместилось, профессора накрыла тень от дуба, и Агнесса набросила на спящего Гриба плед.

— У вас всё в порядке? — Истомин наклонился к Грибницкому.

— Что? — проснулся Гриб. — А, это вы. Что, уже доиграли? Кто выиграл?

— Ничья, — сказал Истомин. — Вам нужно что-нибудь?

— Нет, спасибо, у меня всё в порядке, — ответил профессор, устраиваясь поудобнее. — Не хотите ли присесть? — Он кивнул на стоявший рядом пустой шезлонг. — Хотя компания такого старого гриба, как я, вам вряд ли будет интересна.

Истомин сел в предложенный шезлонг.

— Как вам нравится в Гимназии? — спросил Грибницкий, сцепив руки на животе.

— Всё хорошо, — коротко ответил Истомин, наблюдая, как Валя и девочка с музыкального факультета играли в бадминтон.

— Позвольте спросить, вы потомственный педагог?

— Как вы догадались? — Истомин удивлённо повернулся к Грибницкому.

— Интуиция, — пожал плечами старый профессор. — Ваша мама преподаёт?

— Здесь интуиция вас тоже не подвела. Да, мама преподаёт, а папа доктор. Я всегда мечтал стать учителем, а моя сестра — врачом.

— Прекрасные стремления, прекрасные, — улыбнулся Грибницкий. — Рад, что ваша мечта исполнилась. А ваша сестрица, она тоже добилась желаемого?

— Нет, — Истомин помрачнел. — Она закончила только курсы секретарей, теперь работает в конторе при заводе и учится заочно на искусствоведа.

— Такое обучение недёшево, — вздохнул Грибницкий. — Если я правильно понимаю, вы набрали так много часов, чтобы разделить с семьёй затраты?

— Да, — мрачно произнёс Истомин, жалея, что ввязался в разговор. Его сестра с огромным трудом закончила курсы, а теперь никак не могла справиться ни с работой, ни с учёбой. Уже дважды она брала академический отпуск и трижды меняла место работы. Осенью их маме всё-таки удалось уговорить Вику вернуться в академию, а Истомин снял самую дешёвую квартиру и взвалил на себя максимальную нагрузку в Гимназии, чтобы оплатить очередной семестр. Далось ей это искусствоведение.

— Если не секрет, у вас есть племянники? — продолжал расспрашивать Грибницкий.

— Да, двое. Младший пока в яслях при больнице, где работает отец, а старшая в этом году пошла в школу.

— Туда, где вы преподавали? — спросила вдруг Ева со своего места.

— Да, туда. — Истомин нахмурился. Он не обратил внимания на Еву и Агнессу, сидевших совсем рядом.

— А муж у вашей сестры есть? — снова спросила Ева, запрокинув голову, чтобы лучше видеть Истомина.

— Не думаю, что это корректный вопрос, Ева, — сказал Грибницкий, выразительно поводя кустистыми бровями.

— А, ну да. Был бы муж, он бы за неё платил. Всё правильно. Что? — последний вскрик относился к Агнессе, которая ткнула подругу в плечо.

— Надеюсь, ваша сестра станет высококлассным специалистом, — сказал Грибницкий, обращаясь к Истомину.

— Я тоже на это надеюсь, — пробормотал тот.

— Вот именно, — снова подала голос Ева. — Ничего нет хуже, чем недоврач. Или недопедагог, или другой плохой специалист. Не умеешь — ищи другое место.

— Кажется, пора собираться. — Грибницкий посмотрел на часы и, кряхтя, поднялся с шезлонга.

Солнце уже село, когда студенты загрузились в омнибус. Небо затянули тучи, и огни города ярко просвечивали сквозь тёмные запотевшие окна, залитые струями дождя. Грибницкий, стоило ему усесться в мягкое кресло, тут же заснул, Истомин использовал время в пути, чтобы набросать в планшете отчёт о пикнике.

Омнибус плавно завернул на стоянку у Гимназии, где студентов уже ждали их авто с водителями. Истомин проследил, чтобы студенты организованно вышли, и отмечал всех в таблице, пока они, ёжась от мокрого холода, приплясывали рядом. Вдруг кто-то ткнул Истомина промеж лопаток, так что он даже непроизвольно вскрикнул. Обернувшись с готовностью отчитать зарвавшегося ученика, Истомин захрипел, проглотив свой порыв — сзади стоял Грибницкий и выразительно двигал густыми бровями. Видимо, он ткнул Истомина тростью. Вопрос о происходящем так и остался незаданным, потому что раздался звонкий девчачий возглас, потом кто-то громко произнёс:

— Ничего себе!

Гриб разочарованно закатил глаза и захромал к воротам, на ходу размахивая тростью, чтобы разогнать скучившихся студентов.

— Расходитесь! Расходитесь! — рокотал Грибницкий. — Не на что здесь смотреть!

— Да ну! А может, есть? — Ева проскользнула мимо Истомина.

— Не подходите! — гремел голос Гриба. Пробираясь сквозь толпу, Истомин в резком свете фонарей увидел силуэт старого профессора, поднявшего руки вверх, чтобы не дать студентам подойти к… Истомин замер на миг, потом прибавил шаг. За спиной профессора плавно поворачивался чей-то силуэт, возвышаясь на метр над Грибом. На одном из фонарей висел человек. Лампа фонаря не работала, поэтому качающаяся фигура висельника как бы мерцала, освещаемая лишь косыми лучами, и от этого походила на привидение.