Наш дом обставлен позаимствованной мебелью, разрозненными вещами работы Файфа или времен королевы Анны, набитыми конским волосом викторианскими козетками, кожаными креслами с «плечами», как у Аль Капоне. Все, что оставлено, забыто или хранится на складе мастерской, стоит у нас дома в ожидании, когда поменяют обивку и вернут владельцам. Способны ли Папины клиенты вообразить, что на их любимой мебели, потягивая из пакетиков шоколадное молоко, сидим мы и смотрим комедийные фильмы с «Тремя балбесами»? Как-то Папа обнаружил в изгибах одного из диванов настоящую жемчужину, серебристо-голубую, которую вставил в булавку для галстука, потому что она подходила по цвету к его любимому костюму. И мы стали искать между подушками спрятанные там сокровища получше, чем Папина голубая жемчужина, но обнаружили лишь кожаную пуговицу, монету в два пенса, канадский гривенник, пригоршню собачьей шерсти да желтый обрезанный ноготь.

Иногда, если нам везло, клиент забывал забрать какой-либо предмет мебели, и тогда он становился нашим, именно так мы заполучили оранжевое кресло-кровать из искусственной кожи, обожаемое Папой, на котором я сплю ночью. Некогда оно принадлежало одному дантисту, но он так и не пришел за ним. Вдруг дантист, вырывая чей-то зуб, внезапно вспомнит об этом? Даже подумать о таком страшно. Папа любит свое нечаянное приобретение. Когда он страдает от одного из своих знаменитых приступов мигрени, то просит у Мамы нейлоновый чулок и повязывает его вокруг головы, что делает его похожим на индейца. Мама подает ему на металлическом сервировочном столике обед в гостиную, а он восседает на столь любимом им кресле и пялится в телевизор, по которому показывают мексиканские telenovelas [24] . ?Qu'e intentas ocultar, Juan Sebasti'an? ?Qu'e intentas ocultar? [25] * Мы приподнимаем подставку для ног, и Папа на какое-то время засыпает с поднятыми и согнутыми в локтях руками и открытым ртом, а затем переворачивается на бок, принимает форму вопросительного знака и взывает: T'apame [26] . Тогда мы приносим одеяло и укрываем его с головой, потому что он любит так спать.

Все комнаты в нашем доме набиты слишком большим количеством вещей. Вещами, купленными Папой на Максвелл-стрит, Мамой – в магазинах подержанных вещей, пока Папа не видит, вещами, купленными здесь, чтобы отвезти туда, и вещами, купленными там, чтобы привезти сюда, и потому нам вечно кажется, будто наш дом – склад. Золотые лампы-амурчики с хрустальными висюльками-капельками, предметы антиквариата и куклы от Тетушки Джемаймы на стопках альбомов с фотографиями, сувенирные мексиканские куклы, невероятных размеров настольная лампа, приобретенная на распродаже имущества обанкротившейся гостиницы, розовое пластмассовое дерево в пластмассовом горшке, прекрасная, набитая пухом, застеленная мексиканским poncho [27] кушетка, двухместный диванчик, обитый материей тигровой расцветки и застеленный цветастым пледом, Багз Банни, пять разрозненных стульев, огромный стереопроигрыватель пятидесятых годов, сломанный карниз, и повсюду – в коридорах, на стенах, на всех поверхностях, на стульях – бесконечные цветочные узоры, отказывающиеся уживаться друг с другом.

* ?Qu'e intentas ocultar?

?Por qu'e eres tan cruel commigo?

Te encanta hacerme sufrir.

?Por qu'e me mortificas? [28]

Если сказать что-либо из приведенного выше или повторить что-то дважды, медленнее и драматичнее во второй раз, то это прозвучит как диалог из любой telenovela.

Вовсе не как в атласе автомобильных дорог, где оранжевый цвет сменяется розовым, но на светофоре посреди колышущейся жары и вызывающей головокружение вони бензина, Соединенные Штаты внезапно кончаются. Вереница красных стоп-сигналов грузовиков и легковушек, ждущих своей очереди, чтобы проехать по мосту, протянулась на многие и многие мили.

– О госпоти, – говорит Папа на своем готическом английском.

– Святые угодники! – вторит ему Мама, обмахиваясь картой Техаса.

Я забыла о свете, белом и жалящем, словно луковица. Запомнила жучков – испещренное желтыми пятнами ветровое стекло. Запомнила жару, солнце, что проникает в кости и тает там, словно обезболивающая мазь. Запомнила, как огромен Техас. «Мы уже в Мексике? – Еще нет. [Засыпаю, просыпаюсь.] – Мы уже в Мексике? – Все еще в Техасе. [Засыпаю, просыпаюсь.] – Мы… – Боже Всемогущий!!!»

Только не свет. Я не помню, что забыла про него, пока не вспоминаю.

Мы пересекли Иллинойс, Миссури, Оклахому и Техас, распевая все известные нам песни. «Лунную мамбу» из нашего любимого мультика «Приключения Рокки и Буллвинкля». А, а, аааа! Дуби-дуби, дуби-ду. От планеты до планеты лунный танец мы танцуем! Песню про Мишку Йоги. До обеда он проспит, но за вечер жаркий разорит все пикники в Йеллоустонском парке. Поем песни из рекламы. Одеяло с буквой А. Одеяло с буквой А. Одеяло с «акриланом» для тепла. Постучи по печке «нордж». Постучи по печке «нордж». Все о качестве поют. Печка «нордж» подарит счастье и уют. «Коко витс», «коко витс». Лучше нет, чем «коко витс». Скушай завтрак и проснись. Поем мы, пока мама не начинает кричать: «Заткните ваши hocicos [29] . А не то я сама их вам заткну!!!»

Но когда мы оказываемся по другую сторону границы, никому не приходит в голову петь. Всем жарко, все взмокли и пребывают в плохом настроении, волосы взлохмачены, потому что едем мы с открытыми окнами, под коленками влажно. Рядом с тем местом, где была моя голова, когда я заснула, – лужица слюны. Хорошо еще, что Папа пришил к сиденьям новой машины чехлы из пляжных полотенец.

Никаких тебе больше билбордов, возвещающих о том, что впереди очередной кондитерский магазин «Стаки», никаких больше пончиков на стоянках грузовых автомобилей и пикников на обочинах с сэндвичами с колбасой и сыром и холодными бутылками «7-Ап». Теперь мы будем пить лимонады, пахнущие фруктами – тамариндом, яблоками, ананасами; «Пато Паскуаль» – на его этикетке изображен Дональд Дак, «Лулу» – напиток Бетти Буп, или же «Харритос», рекламу которого мы слышали по радио.

Стоит нам пересечь мост, и всё переходит на другой язык. Toc, говорит в этой стране светофор, переключая цвет, дома же он издает щелк. «Бип-бип», – произносят машины дома, здесь же – t'an-t'an-t'an. Scrip-scrape-scrip – цокают высокие каблуки по плиткам saltillo [30] на полу. Сердитый львиный рык издают рольставни, когда владельцы магазинчиков поднимают их по утрам, и ленивый львиный рык – когда закрывают. Pic, pic, pic – это звук чьего-то молотка вдалеке. Весь день трезвонят колокола в церкви, даже если нет необходимости отбить точное время. Петухи. Гулкое эхо собачьего лая. Колокольчики на тощих лошадях, тащащих за собой коляски с туристами, clip-clop по мостовой из саманного кирпича. А за ними, словно комья крошеной соломы, катятся большие куски лошадиного caquita [31] .