– А ты, Йона, не завидуй! – подошедший Мороя хлопнул его по плечу. – Думаешь, никто не знает, что ты и рад бы кого из своих оболтусов спровадить, да от беда – не берут?

Пандуры дружно загоготали, на всякий случай придвигаясь поближе.

– Да я ж так, я ж ничего, – смутился Йона. – А все одно – свезло Макарии-то!

Он сгреб со стола кружку и отошел.

– О чем разговор? – на лавку рядом со Штефаном уселся Симеон, выхватил кувшин с квасом прямо из-под носа.

– Да Йона все вздыхает, что не удалось Анусю за одного из своих сосватать, – пояснил Мороя, ухмыляясь.

Капитан фыркнул.

– Ну понятное дело, на такое-то приданое! И хозяйство не делить!

Поскольку кувшин на место так и не вернулся, Штефан потянулся, достал еще один. Оказалось – со сливовицей. Отпил, некоторое время подумал, но все же решил спросить:

– Капитан, а причем тут приданое и хозяйство?

Симеон фыркнул:

– А ты думаешь, чего Михай так женихами перебирал и не боялся, что дочка в девках засидится?

– Ну-у, – Штефан хотел было ответить, что тот просто пандуров не любит и нос задирает, но капитан явно имел в виду что-то другое.

– Эх, Подсолнух, – покачал головой Мороя. – Детей-то у Михая – одна дочка, а хозяйство крепкое, справное, трех работников вон держит. Макарко ведь не в свой дом Анусю-то увозит, а сам при хуторе остается, после и хозяином тут будет. Думаешь, мало охочих на такой кусок-то было? У одного Йоны вон сыновей четверо, если размежеваться – как они прокормятся? А уживутся ли мирно в одном дворе, как оженятся, – это еще поглядеть надо.

Штефан испытал большое желание почесать в затылке, как это обычно делал Симеон. С такой точки зрения он никогда женитьбу Макарки не рассматривал, хоть и понимал, что Михай очевидно более состоятелен, чем семья друга. С другой стороны, Макарка бы и без Михая не пропал, с его-то трудолюбием...

– Что, у Йоны сыновья без рук родились? – съехидничал он наконец, не удержавшись. – Можно ведь и на новое место перейти, и на кусок земли заработать.

– Соображает наш Подсолнух, – рассмеялся Мороя, отбирая у Штефана сливовицу. Шумно хлебнул, утерся рукавом. – Вот потому-то я и говорю, что оболтусы у Йоны-то! Разведут дармоедов, потом плачутся, что кому-то повезло!

Штефан вдруг подумал, что с крестьянской точки зрения и сам выглядит оболтусом и дармоедом. Видимо, мысль отразилась на лице, потому что Мороя наклонился и похлопал его по плечу.

– Ты чего погрустнел, а? Задумался, как жить дальше?

Хоть Штефан и замотал головой, Мороя ему явно не поверил.

– Да ты не убивайся так, – добродушно посоветовал он. – Ты ж не девка, чтобы сидеть и ждать, кого Бог пошлет. А с руками да головой всегда можно устроиться.

– Ладно, девки тоже не всегда сидят и ждут, – хохотнул подвыпивший Симеон, указывая глазами на Анусю, что как раз застенчиво улыбалась жениху из-под вышитой косынки. – А Подсолнуху мы дело точно найдем. Макарку пристроили – и этого пристроим!

– Ты бы лучше Гицэ оженил, капитан, коль так разохотился, – съязвил Мороя. – Штефану-то, пожалуй, рановато.

– А по сеновалам шляться не рановато? – буркнул Симеон. – Нет уж, Гицэ женить – грех на душу брать, перед сватами совестно будет. Заставу ему доверю, не глядя, а вот для работы у него руки не тем концом вставлены.

У Штефана чуть отлегло от сердца. В самом деле, живет же Гицэ. Или Йоргу. И ничего, пользуются заслуженным уважением!

Мороя тяжко вздохнул.

– Не скажи, капитан. Недоглядели мы за Гицэ. Все-таки семья – дело хорошее...

Помолчали. Штефан робко подтолкнул Морое кувшин со сливовицей – старик нечасто вспоминал о своей беде, но тут, видно, пробрало.

Дело спас помянутый Гицэ. Подошел, ухмыляясь во весь рот и уже чуточку покачиваясь.

– А чего у вас рожи, будто на похоронах?..

– Они тебя женить собрались, – ляпнул Штефан, надеясь хоть чуточку отвлечь Морою.

Гицэ не подвел – вытаращился с неподдельным ужасом, отчаянно замахал руками.

– Меня?! Свят-свят-свят! Да никогда в жизни! Спасайте, люди добрые, без ножа режут!..

Оказавшиеся поблизости гости начали смеяться, и хмельной Гицэ, куражась при публике, заорал на весь двор:

– Волк меняет мех, а не привычки! Да меня хоть озолоти – я в это ярмо ни ногой!..

Станка, посаженая мать Ануси, протолкалась сквозь толпу, встала, подбоченившись.

– Глянула бы я на дуру, что за тебя выйти согласится, голодранец!

Гицэ тоже напыжился, ответил с важностью:

– А любовь – не поместье, за деньги не купишь!

– Ишь ты, любовь! – рассердилась Станка. – Да что ты про любовь знаешь, рожа твоя бесстыжая! Вон Макарие у вас молодец, а остальные... У, кобелюки, глаза бы мои на вас не глядели!..