P.S…

«Послесловие… Послесловие!» – тихо застонав, я прочел: «Сыночек, оставляю тебе папин погон – помни об отце! Второй – тот я попросила Пашу положить со мной. Еще раз целую тебя, мой мальчик, мой Сашенька! Прости и прощай!»

Спазм тисками так сильно сдавил мне горло, что я не мог вдохнуть. Неприязнь к себе, обдав жаром стыда, липкой слизью растекалась во мне. Медленно поднявшись, я, взяв свои письма в руку, пошел на кухню и, открыв дверцу печи, торопливо швырнул их в огонь. Мгновение они лежали, а затем, быстро пожелтев, свернувшись, пыхнули.

– Клянусь, мама! Клянусь! – тихо прошептал я, закрыв дверцу.

Затем больше не в силах оставаться в доме наедине с коробкой, я, надев ватник, вышел на двор и, подняв к серо-свинцовому небу лицо, с трудом вдохнул освежающий морозный воздух.

Снег, падая мелкой колючей крупой, приятно освежая, пощипывал разгоряченную кожу моего лица. Несколько отдышавшись, я вошел в теплый сарай, где, сонно кося на меня взглядом, блаженно похрюкивая, лежал очередной тезка моего покойного брата.

Стараясь не смотреть в его сторону, я, взяв деревянную лопату, стоявшую в углу, и выйдя наружу, начал расчищать двор от снега, который все летел и летел.

– 7 -

Дома

Днем тетя Паша сказала:

– Вечор Яковлевич зайдет… Участковый.

И, взглянув на меня, пояснила:

– Пашпорт надоть тибе выправить. И прописку тож абищался подсобить… А то с твоей свистулькой не наживешь! – намекнула она на справку об освобождении.

Подойдя к ней, я, обняв ее за худенькие плечи, поцеловал в щеку:

– Спасибо тебе, теть Паш, за все!

– Ой, да шо ты, Саша! Да за шо спасибовать-то, сынок! – зарделась она. – Чай не чужие мы. Чужие, и те помогают друг дружке. Вон Варенька-то сколь добра и нам, и другим людям давала. А и че тебе самому-то валандаться?!! Сам понимаешь… А Яковлевич и Петра мого почитал, и миня заходит попроведать, да чайку попить. Уважительный ен!

Вечером пришел участковый. Услышав, как под лай соседского кобеля по снегу зарыпали его грузные шаги, я взял свою справку и с тяжелым сердцем сел в горнице за стол, ожидая. Когда он с тетей Пашей вошел в комнату, я встал со стула, и мы, обменявшись с ним пристальными взглядами, сдержано поздоровались.

– Натопила ты, Александровна! – сказал участковый и, сняв шапку, сел на заскрипевший под его грузным телом стул.

– Петро-то мой сложил печь так, Яковлевич! Ты знаешь, – засуетилась тетя Паша. – Другие, вон, по три цеберки угля палят, а у меня чуток, и жару-то, жару! – горделиво сказала она.

– Да-а-а, – протянул участковый, посмотрев на меня, – Василич печник от Бога был! Нюра, вон, моя все его добрым словом поминает.

– А ты, Александровна, собаку так и не завела себе? – заметил он, расстегивая верхний крючок шинели.

– Да к теплу кутенка-то возьму, – загремела чайником тетя Паша. – А счас Четвертихи Жуля за двох старается. Горла-а-астый, зараза! А шо! Я иму-то косточки ношу, ен и стараится.

Мы с участковым невольно улыбнулись.

– Политик ты, Александровна, – повернулся он к ней.

– Мож к чайку стопочку-то налить, Яковлевич?!! С морозца-то, а?!! – вопросительно взглянула она на него.

– Да какая стопочка, Александровна? Мне еще и в участок зайти надо. Забегался сегодня за день, ноги крутит. В другой раз выпьем стопку чая, – повернулся он ко мне.

Я, молча вынув из кармана справку об освобождении, положил перед ним на стол. Участковый мельком взглянул на нее.

– Чем заниматься думаешь, Александр… Михайлович? – пристально глядя мне в лицо, спросил он.

– Кур буду воровать, – выдержав его взгляд, спокойно ответил я.

Тетя Паша охнула, беззвучно сплеснув руками.

– Кур – это хорошо, – улыбнулся глазами участковый, – только ты, Александр Михайлович, до двадцати одного часа воруй их. Сам понимаешь, режим нарушать нельзя. Проверять буду.

– Как скажешь, гражданин начальник, – ответил я.

Участковый скривился, как от зубной боли, а тетя Паша, растерянно глянув на меня, пригрозила мне худеньким кулачком из-за его спины. Стараясь не смотреть на нее, я отвел свой взгляд в сторону.

– А мож чаю-то попьешь с пирожками,.. а, Яковлевич?!! – с удвоенной торопливостью засуетилась она, звеня посудой и осуждающе посматривая в мою сторону. – Пирожки с пылу и с жару! Не хош стопку – насильничать не буду! Ну, у другий раз. А пирожки они шо… Ну уважь, Яковлевич!

Участковый расстегнул пуговицу на шинели.

– Ты, Александровна, и мертвого уговоришь!

Тетя Паша заулыбалась.

– А все ж, мож, стопочку-то с морозца?!!

Участковый покачал головой.

– Нет двоих мертвых одновременно!