Катя как-то непонятно, более того, неприятно усмехнулась тонкими яркими губами, похлопала Лизу по плечу изящной рукой, но без положенного гламурного маникюра:

– Эх, где мои семнадцать лет! Очнись, подружайка! Женька сколько раз предлагал Эллиньке пожениться и уйти с проекта.

– Чтобы избивать ее уже без свидетелей, с полным комфортом?

– Лиза, ты ведь не наивная дурочка! Включи мозги! Женихи ЗА экраном. Но надежнее женихов – спонсоры бедных девушек! А те у нас – с какой стороны экрана? ЕГЭ сдавала? Сколько вариантов ответа? К чему Элле с ее-то проблемами безработный Евгеша? У нее с ребенком проблем хватает… С ребенком тоже вопрос, не уверена, что это Элкин ребенок, но я злая, ты поняла уже. Знаешь, какие проститутки зарабатывают больше всех? Те, что умеют давить на жалость в правильных точках. Если кого и жаль сейчас, то как раз Женю, похоже, реально влюбился, необеспеченный идиот из славного местечка Кислодрищенска. Однако же вперед, детка, тебя ждет косметолог!

Катя уронила руки, ее «шампанское» не выстрелило, а выдохлось в тесном коридоре, Лизе почудилось, что она увидела, как Катя будет выглядеть лет через десять. Лиза потянулась – обнять, сама от себя не ждала такой реакции, но Катя быстро отступила, рот ее скривился уже не усмешкой, пусть язвительной, но гневом:

– Да! У Евгения нет шансов с Эллой, он это видит, потому и бесится. Но подозреваю, что с эксцессом у них было оговорено и заодно с «первой помощью»: Евгеша оплатит пластическому хирургу ринопластику подруги. Она давно хотела нос подправить. Тебя наверняка ввели в сценарий, знали, что услышишь через стенку и побежишь спасать, жалостливая ты наша. А Жене бонус: еще немного продержится на проектной зарплате как скандально обсуждаемый участник.

Катя опять неприятно засмеялась, как вначале. Ее прекрасное лицо постарело еще больше, кожа обтянула модельные скулы, нос, подбородок – под стильными лампами-чашами с меандрическим узором в коридорчике, отделанном дизайнерами за хорошие деньги, Лиза словно череп увидела.

– Не удержит деньги Женя-дурачок. Все вытянет несчастная Эллинька.

Лиза получила уже второй гонорар, позволявший оплатить ее съемную квартиру на полтора года вперед, и на ближайшем общем собрании сообщила о своем уходе с проекта по семейным причинам. Новенькая ведущая Лера попросила объяснений наедине, провоцировала, подлавливала, сплетничала про Ольгу, обещала поддержку, но Лиза твердила одно: проблемы дома. И ведущая отступилась, за что позже получила нагоняй от редакторов и даже продюсера, потому что любовный треугольник Лизы, Ольги и В. занимал телезрителей, был не вполне типичным, а значит, обещал много соблазнительных экранных конфликтов и внятных пикантных обсуждений впереди.

Редакторы любили четкие, прямолинейные, но не совсем уж тривиальные скандалы: над ними парил продюсер, обожавший эту прямолинейность. Идея продюсера была надменна и проста, как мечта Гумилева: с народом надо разговаривать простым языком! Ясным и доходчивым при любом уровне образования. В скобках печально и округло означивалось: с народом НАДО разговаривать, главное слово – «надо», отсюда проблемы. И чтобы народ не только понимал, но удерживал внимание на теме разговора и запоминал важное по возможности. Эту мысль продюсер мог бы и сам выпродюсировать и уже почти… Но основополагающее содержание простых мыслей, которые следовало народу внедрять, втютюривать, навязывать для запоминания и формирования его, народа, мировоззрения, продюсеру подсказали, за что он был безмерно благодарен подсказчикам, тем паче благодарности вещественной не требовалось, только следуй генеральной линии подсказанной правильности.

Простодушный В. впал в ограниченную панику из-за ее решения покинуть проект, и Лиза отсиделась на женской половине: при свидетелях В. не мог так уж неистовствовать. Лиза надеялась, что В. не пропадет, «спарившись» с Ольгой, искренне переживала за него, но звонить, писать или как-то иначе поддерживать связь не собиралась.

Рыжий шел за Ириной, прикрывая веки, чтобы не слепило солнце. В поле зрения попадали икры и щиколотки Ирки, на подъеме в гору «впереди» значило «выше», тонкие-тонкие щиколотки таяли в тени, икры же туго светились: солнце швыряло на них яростные блики. Рыжий не поднимал веки, не видел бёдра и так далее, только каменистую или песчаную тропу и Ирку до колен. С каждым ее шагом под веками пульсировало в такт, словно под веками билось сердце. Отсчитывать шаги сердцу надоело: заныло, и Рыжий почти закрыл глаза. И почти увидел другие ноги: полные икры, незагорелые белые-белые подколенные ямки. Давно. Тогда…

Неделю назад сожгли Лильку. Толстую, вульгарную, крикливую, пошлую Лильку. Лильку-огонек сожгли. Со всей ее нетерпимостью, жизнелюбием, энергией, жадностью к жизни, ко всему. С ямочками под коленями, с пышными ягодицами и безразмерными грудями. В подъезде стало темнее – или казалось?

– Малявка, что не заходишь? Заходи, музыку послушаем, – попросил Максим-Рыжий.

– Макс, – неестественно обратилась к нему Ирка, – извини, мы с Лизой тут…

У Ирки появилась приятельница, наконец-то. Он стал не нужен. И свободен. Это хорошо? Он свободен от ее детского обожания, от невысказанной благодарности за тот далекий день, когда Ирка под Rammstein уснула в слезах на его диване? Это отлично! Он свободен! Но будь проклята эта Лиза! В этот день, когда Лильку отправили в крематорий, нет, уже неделя прошла – будь проклята эта неизвестная Лиза в эту неделю!

Ирка перепрыгнула лужицу мелкого щебня, мелькнула подошвой, интимной частью грубой кроссовки. Оранжевый квадратик вспыхнул почти посередине подошвы, там, где свод стопы. Оранжевый. Рыжий…

Лифт остановился этажом ниже, почему-то. На лестничной площадке у лифта, опершись локтем о перила, вальяжно расположилась тетка, соседка с нижнего этажа – вероятно, она вызвала лифт, чтобы спуститься, потому тот и остановился. Максим, еще просто Максим, ее хорошо помнил, хотя прочих соседей не узнавал – у этой ямочки везде, рыхлая такая, подвижная, смешливая, полу-пожилая: лет за тридцать. Соседка ухмыльнулась:

– Красавчик! Ах, какой красавчик вырос, и надо же – как раз надо мной! Любишь сверху, да?

Максим покраснел, наверное, до коленей. Ему казалось, что даже воротник его косухи, выдубленный и выкрашенный в черный цвет, побагровел вместе с ним.

– Помоги-ка соседке тяжелые сумки донести!

– А где ваши сумки? – по-дурацки спросил он.

– Дома, голубчик, на кухне! Пошли, покажу!

Соседка взяла его за руку, как ребенка, рука у нее была мягкая, пухлая и прохладная, но Максим вздрогнул, как от ожога, и повела – на заклание, пытался он иронизировать про себя. Заклание действительно произошло: на кухне на полу и стремительно. А после еще раз в гостиной (у Максима в квартире это была его комната, совмещенная с общей) и еще раз в спальне соседки (у Максима это была родительская спальня). В спальне получилось уже почти хорошо и даже нестрашно.