— Так, получается, ты — нарушительница правил. Я запомню это, — говорит он. Я уверена, что его глаза снова сверкают, хотя я не могу их видеть, чтобы убедиться.

— На самом деле, нет, — отвечаю я. — Мы не делаем ничего плохого. Мы всего лишь встречаемся у реки с нашими друзьями. Мы разжигаем огонь. Иногда пьём пиво, хотя я не его фанат. Иногда сплавляемся по реке в автомобильных камерах, что очень круто делать под звёздами. Хотя, мы должны остерегаться Водяных Мокасин.

— Водяных Мокасин?

— Это ядовитые водяные змеи. Они черные и выглядят безвредными, как палка, плавающая в воде, но, когда они открывают рот, внутри он белый как хлопок. Вот почему их еще называют Хлопковыми Ртами. И они могут убить тебя быстрее, чем ты успеешь добраться до больницы.

Данте морщится.

— Звучит интересно. Расскажи мне о Бекке. Как долго вы знакомы?

Мы взбираемся на небольшую песчаную дюну, и я понимаю, что мы, действительно, в середине пустоты. По-видимому, они зашли так далеко, чтобы Данте мог уединиться со своими друзьями. Я думаю, это хорошо, что его друзья такие понимающие.

— Бекка — это… Бекка.

Я пытаюсь придумать, как описать её.

— Она дикая, сумасшедшая и смешная. Она была моей лучшей подругой с детского сада. Она живет в пяти минутах от меня, так что мы можем ходить туда-сюда, если захотим. Она тоже живет на ферме. У нее есть старший брат, Коннор, который ездит на быках. Мы ходим смотреть, как он катается на них по субботам.

— На быках? — в голосе Данте звучит сомнение, как будто он думает, что я пытаюсь подшутить над ним. Должна признать, это звучит как выдуманный вид спорта. Кто в здравом уме захочет сидеть на разъярённом быке? Мне понадобилось некоторое время, чтобы объяснить ему это.

— Кстати, — продолжила я. — Бекка всё ещё надеется, что мы с Коннором будем вместе, чтобы мы с ней породнились.

— А на что надеешься ты? Тебе нравится Коннор? — спрашивает Данте.

Я не могу понять тон его голоса. Интересен ли ему мой ответ по какой-либо другой причине, кроме праздного любопытства?

— Мне нравится Коннор… как брат. Я знаю его с детства, и, честно говоря, мне не может нравиться тот, кто знает обо мне всё. В этом должна быть какая-то тайна. Но я хочу для него только самого лучшего. Коннор, действительно, хороший парень. Он сейчас в колледже и приезжает домой на выходные.

— Понимаю, — говорит Данте. Понимает ли? — Как выглядит твоя ферма? Я хочу представить её в своей голове.

— Ну, это старый фермерский дом. Не такой уж древний по стандартам Кабреры, но старый. Двухэтажный, с белым сайдингом. Я живу там с мамой, бабушкой и дедушкой. Кстати, моя бабушка большая поклонница твоих оливок. В Канзасе подсолнухи растут как сумасшедшие, и у моей мамы есть небольшое поле подсолнухов за одним из наших амбаров. Просто потому, что они ей нравятся. Кажется, у нас всегда на кухонном столе стоит ваза с подсолнухами. У нас есть лошади, коровы, козы. Моего коня зовут Озорник.

— Я всегда хотел научиться ездить верхом, — задумчиво говорит Данте.

— Тогда почему ты этого не сделал?

— В Кабрере нет лошадей, — объясняет он. — Полагаю, мой отец мог бы прислать одну лошадь для меня, но я никогда не просил его об этом.

— Ну, если ты когда-нибудь окажешься в Штатах, тебе придётся навестить меня, и я дам тебе урок верховой езды, — говорю я.

— Я бы хотел этого, — отвечает он. И он кажется очень искренним. Я пытаюсь представить его на лошади. Но почти всё время представляю его в костюме или в льняных брюках и никак не вижу его на ферме.

— Смотри, — указывает Данте. — Мы почти пришли.

Вдали светится костёр, он кажется совсем крошечным.

— Мы действительно здесь, — замечаю я. — Без сомнения, СМИ не смогут найти тебя здесь.

— Даже если бы смогли, — говорит Данте, — это будет незаконное проникновение. Это частный пляж. И именно в этом месте он полностью скрыт от чужих глаз. Они нас не увидят даже с зум-объективами.

На секунду я задумаюсь над этим. Данте должен всю свою жизнь думать о том, как сделать хотя бы два шага, не попав в объектив камеры или под слежку, или как не быть преследуемым фотографами. Это должно быть очень утомительно.

— Ты когда-нибудь устаёшь быть таким осторожным? — спрашиваю я. — Разве это не утомляет? Я имею в виду, ты не просил об этом. Это работа твоего отца. Не твоя.

— Это правда, — задумчиво отвечает Данте. — Но я бы никогда не попросил его не делать этого. Видимо, с тех пор как умерла моя мать, он изменился и никогда не станет прежним. Эта работа даёт ему то, на чём он может сосредоточиться. Это делает его счастливым.

— Сколько тебе было лет, когда умерла твоя мать? — спрашиваю я. — Ты не против, если мы поговорим об этом?