– Да, альмиранте! – склонил голову дон Себастьян.

Анри за два года общения с команданте хорошо изучил своего офицера и уловил в тихом голосе аристократа едва заметное недовольство. Он уже привык к тому, что дон Себастьян неустанно стремился сопровождать его, часто выходя за рамки своих обязанностей. Но привыкнуть – не значит одобрить.

– Капитан, – позвал Анри.

Тот приблизился:

– Да, ми альмиранте!

– После высадки пленных отведите корабль в док и договоритесь с плотниками о ремонте всей армады. Пообещайте им двойную плату, если управятся за неделю. Мы должны выйти в море двадцать третьего июня.

Энрике кивнул.

– И не планируйте ничего на вечер, капитан! – Фернандо хлопнул его по плечу. – Сегодня вечером вы все ужинаете у меня, сеньоры! И обойдёмся без церемонии, отказов я всё равно не приму, – бригадьер обвёл глазами Анри и дона Себастьяна. Получив от них согласие, повернулся опять к Энрике: – И Густафу скажите. Не мне же одному рассказывать весёлые истории!

Громкий уверенный и жизнерадостный голос Фернандо спугнул рассевшихся на вантах чаек и те, возмущённо захохотав, захлопали крыльями и полетели к берегу. Проводив глазами удалявшихся птиц, Анри скользнул взглядом по приближавшейся шлюпке. Приказав направить посыльного в ратс-камеру, удалился в свою каюту.

Анри хорошо платил своим людям. Кроме того, если при захвате пиратского судна или логова доставался богатый приз, то команды, участвовавшие в бою, получали часть того, что осталось после выплаты доли короля и вычета неизбежных расходов. Это же не флот Его Величества, а армада торговца из Белисе, вот он и установил здесь свои собственные правила. По ним же ещё и пенсии выплачивали. И не только тем, кто получил увечья, но и оставшимся без кормильца старым родителям, если таковые имелись, да вдовам с малыми детьми. Вот и не было отбоя от желавших поступить на службу к Эль Альмиранте. К тому же на кораблях было чисто, кормили сытно, строго пресекали конфликты, и наказанием за проступки было не рукоприкладство и плеть, а штраф или списание на берег. Уже за год-другой службы многие могли позволить себе купить дом и завести семью. Вот и Фернандо, несмотря на то, что после скандального брака его единственным источником дохода стала должность бригадьера, поставил весьма недурное по местным меркам жилище. Имея на иждивении жену и двоих детей, идальго Фернандес мог позволить себе и пару-другую слуг, да ещё умудрялся чуть ли не в каждом порту Тьерра Фирме иметь по любовнице!

Для самого же богатого торговца единственным местом во всём Новом Свете, как, впрочем, и в Старом, где он мог уединиться, была адмиральская каюта, состоявшая из двух помещений – ратс-камеры и спальни.

Ратс-камера являлась одновременно столовой, гостиной и библиотекой. В её относительно небольшие размеры вошло довольно много всего: уютный диван, обитый тиснёной кордовской кожей, изящный ореховый столик для игры в шахматы с двумя высокими испанскими стульями, дубовый книжный шкаф, украшенный резными фигурами, не менее нарядная витрина для посуды и сервировочный столик. Но главным атрибутом был большой дубовый стол для шести персон. Анри редко ел один. Все офицеры «Победоносца» побывали здесь, но постоянными гостями-сотрапезниками были капитан Энрике, команданте дон Себастьян и доктор Эрнандес.

Капитан Энрике, будучи человеком простым и неприхотливым, получив ещё на «Чайке» право постоянного гостя на каждой трапезе, в застольных беседах особо не участвовал, тем более, если за столом был дон Себастьян. Креольский морской волк чувствовал себя стеснённым присутствием аристократа. В армадах Анри было достаточно дворян. В силу неблагоприятных стечений обстоятельств этим идальго закрылись возможности найти место на королевской службе, вот и приходилось им, чтобы прокормиться, идти в подчинение к богатому плебею. Каждый высокородный претендент, во избежание проблем из-за правил общения разных слоёв испанского общества, должен был отказаться от своих привилегий и согласиться с тем, что на кораблях сеньора Верна субординация не зависела от происхождения, а определялась должностью. Энрике давно уже привык к присутствию в команде благородных сеньоров, но только гранд вызывал в душе бесстрашного морского волка смятение и робость, отступавшие лишь тогда, когда выживание корабля зависело от слаженности действий всей команды.

Дон Себастьян Альварес де Толедо-и-Пименталь был «левой рукой» адмирала, занимая должность команданте. Потомок знатного рода, представитель высшей испанской аристократии, командовал солдатами и канонирами. Высокий, стройный брюнет с тёмными, как ночь, глазами, с иссиня-чёрными усиками над чувственным ртом и клиновидной испанской бородкой, казался Анри одновременно и романтиком, ищущим приключений и славы, и философом, пытавшимся найти смысл жизни. Видя благочестивую набожность и юношескую прямолинейность команданте, Эль Альмиранте решил, что именно они сделали младшего сына герцога Альбы непригодным для придворной службы. Анри неоднократно задумывался о причинах, вынудивших этого высокородного сеньора попроситься два года назад к нему на корабль. Понаблюдав за молодым грандом, Анри решил, что аристократ, должно быть, задыхался в атмосфере дворцовых интриг, отказывался лебезить и подхалимничать, потому и отправиться искать себе занятие по душе в Новую Испанию, подальше от двора.

Солнечные лучи уже успели нагреть адмиральскую каюту. Несмотря на открытые окна, лёгкий бриз не приносил прохлады, а лишь наполнял тяжёлый влажный воздух запахом соли и водорослей. Едва слышимый плеск воды, встречавшейся с кормой «Победоносца», заглушался резкими, похожими на неистовый хохот, голосами чаек.

Анри подошёл к расположенному пред окнами громоздкому двухтумбовому столу из красного дерева, доставшемуся ему вместе с «Победоносцем», и сел на обтянутый чёрной кожей стул из канадского клёна, помнивший зад английского капитана. Стул был удобный и не лишённый строгой красоты, а Анри ценил красоту вещей не меньше, чем их полезность. Потому и заменил старый английский письменный прибор на купленный в Гаване изящный серебряный, прекрасно вписавшийся в тёмно-зелёное сукно стола.

Вытащив из большого выдвижного ящика два листа добротной бумаги, прислушался. Через перегородку пробился громкий возмущённый голос Фернандо. Тяжело вздохнув, Анри отложил листы, встал и направился в ратс-камеру.

Прежде всего в глаза бросилась огромная фигура бригадьера, державшего за грудки Рафаэля. Слуга был бледен, но, судя по упрямому покачиванию головы, непреклонен. Услышав скрип двери, оба повернули головы в её сторону. Увидев Анри, Фернандо отпустил слугу, и тот тут же, выпрямившись, как струна, застыл в позе ожидания.