Он успел. Сидя в фойе рядом с новым вахтёром, Комаров изучал текст инсценировки, а вскоре актёров позвали на сцену.

Репетиция шла споро, режиссёр был доволен, но в разгар работы послышался голос осветителя:

– Николай Александрович, вы режетесь.

– Что? – растерялся тот.

– Я допускаю, что это мой просчёт, и заново поставлю свет, но, кажется, вы выросли, Николай.

Комаров, не зная, что ответить, беспомощно хлопал глазами.

– А ведь верно, – подтвердила актриса по имени Лилия, – Коля, ты не только вырос, но и в плечах раздался.

– Что же это такое, – возмутился режиссёр, – что за дурацкие шутки?

И крикнул осветителю:

– Это вы подстроили, Григорий?

В наступившей тишине прозвучало обиженное:

– Я не в том возрасте, чтобы заниматься глупыми розыгрышами. Сами взгляните…

– Потом разберёмся, – внезапно разозлился Николай. – Продолжаем…

Он махнул рукой. Раздался треск, и рубашка на плече мужчины разошлась по шву.

– Да у тебя и бицепсы появились! – ахнула Лилия.

Комаров схватился за голову, и от резкого движения оторвался второй рукав.

– Господи!

Спрыгнув со сцены, Николай понёсся к выходу.

– Простите меня, Володя, – на ходу крикнул он режиссёру, – мы непременно сделаем всё в срок, но сейчас я должен выяснить, что происходит.

Актёры проводили убегающую приму глазами и, переглянувшись, вернулись к работе.

Покинув кинотеатр, весёлая толпа детей двинулась по направлению к девятиэтажкам. Миша, изображая галантного кавалера, предложил одну руку Яне, а другую Наташе, от прикосновений которой у него сжималось сердце.

На столбах начал разгораться свет, тьма вокруг стала казаться гуще, и мальчик забеспокоился. Опасаясь, что родители будут нервничать, он предложил девочкам ускорить шаги; до их домов оставалось ещё порядочное расстояние.

Наконец, они дошли до затерявшегося в высотках трёхэтажного здания, где жила девушка Мишиной мечты. Неловко поклонившись, подросток пожал руку Наташи, та улыбнулась и, послав подруге воздушный поцелуй, скрылась за дверью. Яна хихикнула:

– Чудной ты. Ведёшь себя так, словно живёшь не в двадцать первом, а в девятнадцатом веке. Реверансы эти…

– Меня удивляет, что ты знаешь это слово, – сквозь зубы пробормотал задетый за живое Миша. – Я считаю это нормальным поведением, а вот твоё окружение…

– Да ладно тебе…

Яна удивлённо рассмеялась.

– Я же пошутила. Плохо, что ты такой чувствительный, в жизни тебя и не так зацепят.

– Психолог, – насмешливо отозвался Миша и… обмер.

Внезапно он осознал, что идёт в полной темноте; фонари не горели. Такое случалось и раньше, но сейчас мальчик физически почувствовал отсутствие света. Мрак каменной глыбой навалился на него, не давая дышать и шевелиться.

– Эвга-аст, – прозвучал тихий голос.

Девочка тоже услышала его. Испуганно озираясь, она пыталась сдвинуть провожатого с места, дёргая того за рукав.

– Эвгаст Михаил, настала пора. Ты нужен Лиолису.

Тёмное облако опустилось на подростка, а Яна завизжала.

В небольшой комнатке с белёными стенами сидели двое. Пожилая женщина с седыми волосами держала в руке предмет, напоминающий маленький сотовый телефон и, не отрывая взгляда от дисплея, разговаривала с девочкой лет шестнадцати-семнадцати.

– Шла эра рахгуна – расцвета, – говорила она. – Звезда Алгор тогда ещё ярко горела, даря живительное тепло как лиолисианцам, так и их посевам. Лето стояло не только в течение месяца лиародор, как сейчас, но захватывало адорех, корнат и лабит. И только, когда наступал сенега, начинало холодать. Мы пережидали снежный пускам, и Алгор вновь ласкал нас своими лучами…

Адорех, корнат, лабит, сенега, пускам, лиародор (лиолисианское) – месяцы на Лиолисе, длящиеся около земного года.

– Бабушка,– перебила девочка, – ты повествуешь об этом, словно сама жила в те времена.