Иван Антонович усмехнулся, припоминая армейское правило из будущих времен — «пусть безобразно, зато единообразно». К понятию всеобщей унификации снаряжения и вооружения в царской России придут ровно через полтора века — когда будут греметь залпы 1-й мировой войны, а в армии станет ощущаться острый недостаток самого необходимого. А так до войны винтовки Мосина трех типов выпускали — пехотную, драгунскую и казачью, плюс карабин, хотя вполне можно было обойтись кавалерийским вариантом, что сделали в РККА в 1931 году.

А здесь царит полнейшее безобразие — из крепости вывезли свыше пятисот мушкетов и фузей более чем двадцати калибров, от пяти до девяти линий. Такой разнобой на корню гасил любую попытку централизованного обеспечения боеприпасами. А в сражении такое положение могло привести к фатальным последствиям. Каково будет, когда у вас пуста патронная сумка, а товарища рядом тяжело ранили, но у него полна сумка, вот только там пули совсем не те, что вам требуются?!

— Я сие пытался проделать при покойной царице, когда начальствовал Военной коллегией — вот только расходы для казны были такие, что пришлось отступиться от замысла, — пробурчал Миних. — Это хорошо, что ты такими мыслями задался, как царь Петр после «Нарвской конфузии». Ведь он после нее войска заново набрал, вооружил, «правильный строй» им вбил, и лишь после этого к викториям над шведами привыкать стали. И они последовали весьма скоро, и для шведов все закончилось Полтавой, а на море их потрепали при Гангуте и Гренгаме.

— Так расходов больших не надо — направить в полки новые образцы с чертежами, и пусть пропорции соблюдают строго. А фузеи надо просто перебрать — чтоб в ротах сходные были. А потому вначале нужно собрать по армии всей списки ружейные — реестр общий составить. В штаты полка добавить мастеровых для ремонта оружия, отливки пуль и снаряжения патронов. Потом уже между полками обмен фузей продолжить, уже точно зная — сколько оружия, какого и где находится.

— Мысль дельная государь, этим я и займусь, если ты меня во главе военной коллегии поставишь.

— Сил то тебе хватит, Христофор Антонович?

— На многое еще осталось — а тут дело живое, нужное, как раз по мне. Токмо я сейчас в форштадт поплыву, войска готовить нужно к баталиям. А ты здесь на сегодня оставайся, крепость тебе доверяю — правильно все делаешь. Да, жен и деток офицерских тебе всех отправлю, чтоб не мешались под ногами. А так же сюда все тяжелые пушки с единорогами и мортирами перевезут вместе с прислугой — если форштадт придется оставить, то в руки гвардейцев попадут. А осадный наряд им зело нужен на месте — стены крепостные сокрушить. Везти его со столицы долго, еще пороховые обозы тянуть, да припасы всякие.

— А ты в этом случае им на коммуникации драгун с егерями отправь — пусть обозы захватывают, и порох уничтожают, — предложил Иван Антонович, вспомнив о партизанских действиях войны 1812 года, но тут же припомнил и действия аналогичного характера.

— Ведь царя Петра на Пруте и тебя в Крымском походе татары такими налетами изводили.

— Было дело, — кивнул Миних и резко спросил. — Только откуда ты все это знаешь?

— Как в Холмогорах грамоте и иноземной речи научили, многое понимать стал. Неужели ты думаешь, что там верных людей не было? А здесь, в Шлиссельбургской крепости тоже помогали, книги тайком чуть ли не каждый день приносили в «секретный каземат», записки из Санкт-Петербурга о делах столичных. Газеты получал, наши и иноземные постоянно, — Иван Антонович старательно мешал правду, полуправду и вымысел, понимая, что в такой массе информации докопаться до истины будет трудно. И решил немного удивить Миниха, но ложью. Тем более, опровергнуть ее нельзя — из подвала, где тяжелыми цепями скован по рукам и ногам, не докричишься. А потому наклонился Никритин и тихо сказал:

— Из Тайной экспедиции человек был — поручик Чекин, мой конфидент тайный и надзиратель одновременно. Всем показывал, что измывается надо мною, даже бил меня, а на самом деле служил верно — многие книги благодаря ему прочитал и всему научился. Великих познаний человек — но перед всеми выставлял себя тупым и темным. И меня учил, чтоб вроде не в себе считали, помешанным — тогда, мол, угрозу в тебе видеть государыни не будут и содержание под стражей не ужесточат.

— Где он сейчас?

— В Петербург поехал, говорит с влиятельными людьми говорить нужно всем, чтоб победу на твою сторону перетянуть.

— Он прав — давно майором нужно быть при таких достоинствах. Как вернется, мне его для службы на время дай — умные люди завсегда нужны. Их по службе продвигать надобно. Раньше я не слишком ценил людей преданных, но после двадцати лет, проведенных в Сибири, на многое стал смотреть совершенно иначе.

— Как только, так сразу, — произнес Иван Антонович, мысленно скорбя, что вскоре горестно расскажет фельдмаршалу «о преждевременной кончине верного человека». — Как только Лука Данилович из Петербурга вернется, к вам его немедленно отправлю. Уникальных дарований человек, помог мне письмо Екатерине Алексеевне написать. Дерзость донельзя, «графиня Орлова» вдовствующая, наверное, на меня сильно обиделась, когда я ее заглазно в строчках шлюхой назвал.

— И правильно сделал, две Катьки императрицы через мужиков к власти добрались — одна через драгун, другая через гвардейцев, — Миних произнес слова как выплюнул. Посмотрел на солнце, о чем-то задумался, но ненадолго, так как почти сразу сказал:

— Вечереет, государь, мне к войскам на ту сторону надо! Не беспокойся, я дело твое не порушу!

— Господин генерал! Галера в Вуоксу вошла, к Кегсгольму идет, — доложивший дежурный поручик не скрывал своего удивления — за последние два года это был первый визит боевого корабля под Андреевским флагом в старинную пограничную крепость, поставленную еще во времена могущества «Господина Великого Новгорода». Назвали крепостицу Корелой, а со временем она стала довольно приличным городом, самым большим на всем Карельском Перешейке, за исключением шведского Выборга.