Шрифт:
В образовавшейся между нами тишине трель телефона звучит ненормально громко. Сана вздрагивает. Хватает трубку…
— Да!
Она хмурит брови, вслушиваясь в голос на том конце связи, потом бросает короткое «Еду» и действительно мчится к выходу.
— Подожди! Что случилось? Кто звонил-то? — иду за ней по пятам.
— Кутепов! Долго объяснять… Мне спешить надо, не то Акай кого-нибудь убьет… — ее рука ложится на дверную ручку.
— Да кого убьет-то? Что вообще происходит?
— Монику! Точнее… Янара. Это его старший сын. Или любого, кто наберется смелости за него заступиться.
— А зачем Акаю его убивать?
— Затем, что он трансвестит. Позор на его голову. Господи, что же делать?!
— Я уйду через окно. Если напрямую — доберусь даже раньше, чем ты и вмешаюсь, если потребуется. А ты поезжай спокойно.
Так и получается. Когда я прибегаю к конторе, Саны еще нет.
— Ты можешь меня сначала выслушать, а потом орать?! — вопит высокая мужеподобная баба. — Или тебе нравится, что на нас все пялятся?! — наманикюренная мужская рука обводит редких зевак.
— Мне?! Мне нравится? Да ты… Да ты только посмотри, на кого ты похож! На кого ж им еще смотреть? Клоун… Пидор опущенный!
– Я не пидор! Сколько раз тебе повторять? А если бы и так! Пидоры тоже люди… Получше насильников вроде тебя!
— Ах ты ж щенок… — цедит Акай сквозь зубы… — Против меня… Гаденыш. Жизни меня вздумал учить? Да я тебя…
— Что?! Изобьешь до полусмерти? Ничего нового, да, папа?!
Сцена абсолютно сюрреалистична. Передо мной взрослый матерый мужик в платье, парике и при макияже. Так какого же черта кажется, что он перед нами совершенно голый стоит?
Акай озирается. Будто в раздумьях чем бы потяжелее огреть отпрыска. Но, так ничего и не обнаружив, шагает к тому, сжав пудовые кулаки. В этот момент я и выхожу из своего укрытия, преграждая ему дорогу. И одновременно с этим из старенькой Нивы выскакивает мальчишка…
— Ну, все, пап! Поедем домой. Незачем нам здесь оставаться.
Акай отступает назад, будто врезавшись в невидимую стену. Его взгляд мечется от переодетого в женщину сына к… вполне себе обычному мальчику. Темненькому. Достаточно взрослому.
— Как это незачем? А знакомство с дедом? Забыл, что у нас по плану?
Мальчонка вздергивает кверху нос и, абсолютно бесстрашно глядя на Акая, заявляет:
— Я не хочу с ним знакомиться. Он злой. Не такой, как я себе его представлял. Пойдем, пап, я серьезно…
Моника кивает кудрявой головой. Обхватывает мальчонку за плечи. Её пальцы слегка дрожат. Я даже представить не могу, что она сейчас чувствует. На несколько секунд над поляной воцаряется тишина. Проходит секунда, другая… Моника демонстративно ждет какой-то реакции отца. Проходит секунда. Другая… Ее гордо распрямленные плечи обваливаются. Она отворачивается и подталкивает сынишку к машине. И в этот самый момент Акай говорит:
— Вернись! Ты не объяснил, зачем появился.
Конечно, это ни черта не «добро пожаловать», но для Акая и это огромный шаг.
Глава 12
Сана
Если бы я так сильно ни ненавидела Акая, мне бы стало его жаль… Невозможно ведь равнодушно смотреть на то, как он на мальчонку пялится! Сколько в этом взгляде плохо скрытой надежды. И жадности, и какой-то одержимости, что ли?
Выключаю конфорку. Делю лопаточкой омлет на несколько частей, выкладываю на тарелки и неспешно расставляю те перед сидящими за столом мужчинами.
Похоже, Акай и впрямь не помнит, чем закончился вчерашний вечер. А может, ему просто не до этого ввиду возвращения Янара.
— Красавица, а водочки? Водочки нет?
— Да господи боже, сейчас семь утра! — снова взвивается Акай, пугая сидящего от него по левую руку внука. Тот в страхе сжимается, но кроме меня никто не обращает на это внимания. Я успокаивающе касаюсь пальцами плеча мальчишки и пододвигаю к нему поближе корзинку с хлебом.
— Спасибо, — бормочет Петя и, окончательно смутившись, трогательно краснеет. Глажу его по волосам. А тот будто ощетинивается, не привыкший к таким касаниям. Темно-русые волосы мальчонки встают торчком, делая его похожим на маленького воинственного ежика. Он такой трогательный и смешной, что у меня внутри что-то мучительно екает.
— Ну, и что? Мне нужно смазать глотку. На трезвую я с тобой говорить не смогу, — рубит правду-матку Моника.
— Есть и водочка, — отхожу к кухонным шкафчикам, достаю початую бутылку, стопки и ставлю на стол. — Твоему деду тоже не мешало бы опохмелиться. Он сразу же подобреет.
Понимаю, что иду по тонкому льду, и что Акаю это не понравится, но это единственный шанс дать понять собравшимся, что он — тоже человек. Вопрос — на кой мне это надо? Моника задушенно смеется. Мальчишка хмурит брови и утыкается в свою тарелку, а Акай… Ну, да… Это понятно. Он еще явно не привык к гордому званию «дед», а потому выглядит несколько пришибленным. На самом деле очень пришибленным. Это даже забавно.