— Спасибо тебе.

— Проехали, — хмурится тот.

— Может, тебе хоть берлогу получше найти?

— Вали уже. Берлога как берлога.

Смеюсь и закрываю за собой дверь. В поселке заняться особенно нечем. Иду в местный бар. Цены там, конечно, кусачие, ориентированные на то, чтобы побольше стрясти с лопуха-туриста. Но другого в округе нет. А мне действительно надо выпить.

Достаю телефон. Набираю «Привет. Как ты?», но, подумав, стираю. Не потому, что боюсь гнева Акая, если телефон Саны попадет в его лапы. Мне похрен на его ревность. Но я прекрасно понимаю, что прямо сейчас это не похрен ей. Вряд ли Сане хватит сил пережить разборки с Акаем. Пусть немного отойдет, после похорон. А там… Я заберу ее. Просто заберу. Потому что она моя. Моя девочка из снов. Моя женщина. Моя половинка, с которой нас вот уже сколько раз сталкивала судьба. Я не могу ошибаться. О, нет… Все сходится. И этот шепот… Я его ни с чем не спутаю. Это была она. Всегда она. Моя девочка. Знает ли она, что моя? Помнит ли?

Засовываю телефон в карман, поднимаю взгляд и натыкаюсь… Да ну на хрен! Акай сидит ко мне лицом в компании Янара. Или, правильнее сказать, Моники. Потому как на той — парик, макияж и женская одежда. Колготки там, юбка, все дела. Не знаю, кто из них выглядит хуже — отец или сын. Акай такой зеленый, что, может, ему бы тоже не помешал макияж.

Какого черта он здесь? Почему не с Саной? Соскальзываю взглядом ниже. Ну, собственно, похоже, старый хрен решил залить горе водкой. И компанию какую выбрал… Надо же.

— Иса! Сукин сын… — закашливается Акай. — Наконец ты мне подвернулся. Ну, что застыл? Давай, греби сюда.

Туристы за соседними столиками бросают на меня полные любопытства взгляды и, тут же потеряв всякий интерес, возвращаются к Монике. Ну, собственно, я даже не спорю, что она гораздо более интересный объект для наблюдений.

— Привет, красотка.

И что теперь? Пожать ей руку, как мужику? Я не знаю правил этикета, принятых среди трансвеститов, и не хочу никого обидеть. Пока я размышляю, как быть, из-за стола тяжело поднимается Акай. Хватает мою руку и ставшим уже привычным движением прижимает к своей медвежьей груди.

— Ты знаешь, что это он спас мою задницу? Знаешь? — обращается Акай к Монике. — Ну, чертяка… Сначала Петьку, потом меня.

Его благодарности вызывают во мне довольно противоречивые чувства. Да и какого хрена? Они мне не нужны! Сажусь на предложенный стул и перевожу тему в надежде хоть что-то узнать о Сане.

— Слышал, у вас горе? Примите мои соболезнования.

Акай отрывисто кивает и добавляет, явно не желая обсуждать эту тему:

— Пойду отлить. Заказывай, чего хочешь. Таня, я сегодня плачу! — кричит он тонкой девице, стоящей за барной стойкой. А проходя мимо, касается плеча Моники ладонью. Все интереснее и интереснее…

— Помирились? — киваю в сторону его удаляющейся фигуры.

— Черт его знает. Он тут на днях спросил, чего бы мне хотелось. Ну, знаешь, вроде как перед смертью? — Моника отпивает пиво, оставляя на бокале след от помады.

— А ты что?

— А мне уже так херово по большей части, что вообще ничего не хочется. Но я возьми да и ляпни — хочу, мол, принарядиться как следует и культурно где-нибудь посидеть. Чтобы как нормальный человек, знаешь? Просто посидеть… Вон, пива выпить. Поржать. Может быть, что-то из детства вспомнить. У меня счастливое детство было. Черт, зачем я тебе это рассказываю? — усмехается она.

— Затем, что я сам напросился на откровенность?

— Угу. Так и есть, — уже не сдерживаясь, смеется Моника и поправляет кудри на плечах. — Ты, небось, как и все, охренел, что мы вот так с ним сидим? Да я и сама охренела. Смотри, вон, синяк. Это я себя щипала, чтобы убедиться в том, что не сплю.

— Наверное, закономерно, что похоронив одного сына, Акай смягчился по отношению к другому.

Моника сводит прорисованные брови. Задумчиво кивает. Ведет пальцами по краю бокала.

— Наверное. Вот только похорон еще не было.

— Нет? Сколько уже дней прошло?

— Достаточно. Но, как я понял, там Сана…

— Что? — холодею.

— Не в форме для церемонии. Отец ждет, когда ей станет получше.

Твою мать! Я ведь чувствовал, что с ней что-то не так. К столу возвращается Акай, и я не успеваю расспросить Монику подробнее.

— Чего сидим? Наливайте. За здравие.

— Может, не надо?

— Почему?

— Да вы же оба… обе, тьфу ты, черт, на таблетках?

— Поверь, хуже мне уже не будет, — смеется Моника. Акай хмурится и, не поморщившись, отправляет в рот содержимое рюмки.

— Ты только в говно не нажирайся. А то будет как на выпускном, — ворчит он, вытерев губы.

— Я тогда заблевал отцу всю машину.

Если Моника, хотела «просто посидеть», поржать и пивка выпить, Акай исполнил ее желание в лучшем виде. Может быть, и впрямь на него так повлияла смерть Богдана. А может, он что-то понял, когда сам чуть было не отправился за черту. Впрочем, прямо сейчас меня это меньше всего волнует. Нащупываю пальцами телефон.

— Я на пару минут…

Выхожу из душного бара на улицу. Набираю на память выученный номер. Один вызов, второй… Третий.