Первое время после замужества я тоже пыталась готовить, даже доставала какие-то замысловатые кулинарные рецепты. Но мне это быстро надоело и мы с Марком окончательно перешли на бутерброды и консервы. Он так редко бывал дома, что его мало волновали бытовые вопросы, меня - тем более. Иногда он вдруг привозил домой пакеты с изысканными продуктами, но все это так или иначе портилось и оказывалось в мусорном ведре. Я ела только то, что покупала сама - хлеб, сыр, иногда - фрукты. Как и Жак...

Между прочим, в первую проведенную у меня ночь, Жак читал "Терезу Ракен" - историю о двух любовниках, решивших убить законного мужа. Нам не придется это делать, чтобы свободно предаваться любви. Но, быть может, это приблизит её конец, ведь страсть так часто оказывается замешанной на каком-нибудь преступлении...

Она бесконечно ждала: его прихода, телефонного звонка, звука его машины на улице перед домом. Если он опаздывал, она становилась у окна, прижавшись лбом к стеклу, и до боли в глазах вглядывалась в перспективу улицы. Она прислушивалась ко всем звукам в доме, чтобы не пропустить телефонный звонок. Она понимала, что ведет себя ненормально, но ничего не могла с собой поделать.

Она успокаивалась только во время их встреч, но - ненадолго, потому что встречи не могли длиться вечно. Она прятала его носовые платки и вдыхала их запах, чтобы воскресить в памяти самые сладкие минуты, таскала его зажигалки и пустые пачки от сигарет, суеверно полагая, что создает тем самым какую-то связь между собой и возлюбленным даже когда он отсутствует.

Самой страшной пыткой были его опоздания, а он почти всегда опаздывал. У неё начинали дрожать колени, тряслись руки, пересыхало во рту, секунды текли бесконечно. Но хлопала дверца машины, затормозившей у подъезда, и все мгновенно превращалось в свою противоположность.

Она почти никогда не задавала ему никаких вопросов. Им вообще было не о чем разговаривать друг с другом: они понимали друг друга без слов. Да и о чем она могла спросить? Догадывается ли Люси о чем-нибудь? Что он собирается делать в будущем? Почему он не на работе, как все нормальные люди? Она боялась, что любой вопрос нарушит сложный и мучительный ритуал их взаимоотношений, и она потеряет Жака навсегда. Поэтому она молчала. И все-таки однажды она нарушила ритуал.

– Почему ты не работаешь?

– Чтобы быть с тобой, - немедленно последовал ответ.

– Это не причина.

– Это одна из причин. Просто всю работу выполняет мой компаньон. Таковы условия нашего с ним сотрудничества.

– Но это нечестно.

– Еще как честно! Мы именно так с ним и договаривались.

– Но почему ты тратишь на меня столько времени?

– От скуки, - нежно ответил он.
– Видишь ли, мне просто больше нечем заняться. Абсолютно нечем.

И она поняла, что это было правдой. Поняла и не обиделась. Она тоже жила только их встречами, а в промежутках - вялая и невыспавшаяся, бродила по квартире, и все валилось у неё из рук. Вечером она падала на кровать и мгновенно засыпала: Жаку приходилось трясти её, как куклу, чтобы разбудить. Но его она хотела ещё больше, чем хотела спать.

– Ударь меня, - просила она его, лежа с закрытыми глазами.
– Сделай мне больно, сделай что-нибудь, чтобы я проснулась.

Но иногда у неё не было сил даже проснуться окончательно...

Усталость и желание - они отгораживали её от действительности какой-то стеклянной стеной. Она вспоминала Жака, его руки, его губы - и волнение охватывало её горячей волной, причудливо переплетаясь с усталостью. Достучаться до неё через эту стену из внешнего мира мог только Лори, потому что малышка продолжала находиться как бы внутри нее. Во всяком случае - в пределах стеклянной стены.

Лори было три года, поэтому Жанна боялась, что мальчик будет скучать по отцу и задавать ей массу вопросов. Этого не случилось: Лори как бы не заметил исчезновения Марка. Впрочем, и присутствие Жака не вызвало у него недоумения. Их добровольное заключение не тяготило мальчугана: он часами играл в кубики в углу комнаты или просто сидел, глядя в окно. Совсем как она, его мать...

Их разговоры с Жаком временами напоминали диалоги театра абсурда. Они могли долго и серьезно обсуждать вопрос, стоит ли класть хлеб в хлебницу, чтобы он не черствел, или лучше "оставить его умирать естественной смертью", то есть черстветь на столе. Иногда они часами играли с Лори в детское домино с картинками. И все это было неотъемлемой частью их любви друг к другу, все это находилось внутри стеклянной стены, куда посторонним не было доступа.

Иногда она почти жалела о том времени бездумной отрешенности и бесчувственности, которое она переживала до появления Жака в её спальне. Жалела тогда, когда они - и Жак, и Марк!
– лежали рядом с ней, по обе стороны от нее, один живой и близкий, но все-таки недосягаемый, второй бесплотный и неощутимый, но до жути реальный. Жанна понимала, что это симптомы тяжелой депрессии, возможно даже душевного заболевания, но она почти наслаждалась ими. И если бы ей предложили спасительное средство, успокоительное, исцеляющее лекарство, которое помогло бы ей вернуться в реальную жизнь, она бы отказалась. Реальной для неё была только боль, все остальное не имело никакого значения.