Выступивший после председателя Совнаркома Михаил Васильевич Фрунзе кратко рассказал о планах действий частей, посылаемых на Украину для подавления мятежа. Правда, для того, чтобы не дразнить гусей, он ничего не сообщил о формируемом под моей эгидой генералом Деникиным особого добровольческого офицерского батальона. Во-первых, этот батальон еще не сформирован, а посему говорить о нем еще рановато, а во-вторых, кое-кто из присутствующих здесь наркомов может опять начать препираться с наркомвоенмором по поводу «буржуев и дворянах в золотых погонах, которые поедут в Киев бороться с нашими братьями по классу». Ведь не докажешь им, что Деникин, отец которого был по происхождению крепостным крестьянином, в образ «буржуя и дворянина» как-то не вписывается. А вот тот же Анатолий Васильевич Луначарский, отец которого был действительным статским советником, как раз и есть буржуй и дворянин.

Правда, я зря так плохо поначалу подумал о Луначарском. Видимо, до него наконец дошло, чем грозит Советской власти такое явление, как национализм, густо замешанный на русофобии – и он после выступления Фрунзе попросил слова и, выйдя на трибуну, предложил Сталину включить в состав Особой бригады агитотряд, который занялся бы разъяснением «обманутым товарищам из Малороссии» того, что произошло совсем недавно в Петрограде, и что несет простому народу Советская власть.

– Я считаю, товарищи, – горячился на трибуне Луначарский, – что все происходящее сейчас в Киеве – это результат неверия местных граждан во Временное правительство, которое много обещало, но так ничего и не сделало из обещанного. И этим воспользовались некоторые демагоги, которые стали говорить рабочим и крестьянам, что счастливая и богатая жизнь на Украине может наступить лишь после того, как они отделятся от России. Дескать, такие работящие и умные люди, как украинцы, могут жить припеваючи, имея жирные черноземы, залежи угля, металлов, Черное море с его портами. А Россия только веками выкачивала с Украины зерно, мясо и уголь. Вот товарищи и поддались на уговоры этих «сирен». И надо их разагитировать, доказав, что только в союзе с Россией они могут обрести счастье и достаток.

– Анатолий Васильевич, – неожиданно перебил Луначарского Сталин, – а почему обязательно Украина и Россия? А почему нужно противопоставлять друг другу части одного и того же народа? Вот возьмите, к примеру, мою родную Грузию. У нас там тоже живут не только картвелы, но и картлийцы, гурийцы, имеретинцы, кахетинцы… Много у нас разных племен и народностей. Но все мы вместе – грузины. А чем, собственно, отличается от русского малоросс? Только языком, но не настолько, чтобы не понимать друг друга. Вот я был в ссылке в Сибири. Там в некоторых деревнях и станках общаются между собой на своих, особых говорах. Иногда их даже бывало трудно понять. Но они себя считают русскими, и даже обижались на меня порой, когда я спрашивал, какого они роду-племени. Поэтому я не стал бы особенно напирать на то, что Украина и Россия – это что-то разное. Пусть языки немного разняться, но душа-то у народа одна, как и едина его общая история!

– Вы совершенно и абсолютно правы, товарищ Сталин! – пылко воскликнул Луначарский. – Действительно, с этой «особостью» надо бороться. До добра она не доведет. Правда, не надо напирать и на принудительную русификацию.

– Я сам ведь родом из Полтавы, – смущенно улыбнулся Анатолий Васильевич, – и прекрасно знаю, что это такое – знаменитое хохляцкое упрямство. Если какой-то селянин упрется и будет настаивать на своем – его ни за что не переспоришь. Поэтому пусть каждый говорит так, как он хочет. Действительно, понять русскому малоросса или малороссу русского всегда можно.

– Ну вот и хорошо, товарищ Луначарский… – Сталин улыбнулся в свои прокуренные усы. – Вам и карты в руки. Давайте, формируйте агитотряд, и вместе с товарищем Фрунзе и товарищем Бережным отправляйтесь в Киев.

– Я вообще-то… – начал было Луначарский, но потом, подумав, махнул рукой, и, поправив свое «чеховское» пенсне, сказал: – хорошо, товарищ Сталин. К какому сроку надо быть готовым? Ведь сформировать агитотряд не так-то просто. Придется работать с актерами, литераторами, музыкантами – а это сами знаете какой народ….

– Знаю, Анатолий Васильевич, – улыбнулся Сталин, – поэтому, чисто по-большевистски, могу дать вам целых два дня. Мало? Что поделаешь – больше времени у нас нет…

Луначарский опять вздохнул и развел руками, но, ничего не ответив председателю Совнаркома, сел на место.

– Товарищи, – сказал Сталин, – еще раз хочу напомнить о всей важности и срочности того, что мы намерены сделать. Время не ждет! Зараза сепаратизма и национализма из Киева может быстро расползтись по всей стране. Дурной пример, как говорится, заразителен. К тому же внешние силы, которые мечтают отхватить под шумок от Советской России часть ее территории, будут финансировать сепаратистов, оказывать им всяческую помощь, в том числе и военную. Тут одними уговорами не обойдешься. А потому я предлагаю объявить на Украине военное положение. Именно так, и не иначе!

– А почему именно военное положение? – спросил у Сталина нарком Александр Дмитриевич Цюрупа. – Неужели там все так плохо, и без вооруженной силы не обойтись?

– Да, товарищ Цюрупа, так и есть, – ответил Сталин, – киевские «самостийники» успели сколотить и вооружить свои банды. И разоружить их теперь можно лишь с помощью силы. Иначе мы не отправляли бы на юг самую боеспособную нашу часть – бригаду Красной Гвардии под командой товарища Бережного. Чем решительней мы поступим с Центральной Радой, тем меньше крови мы прольем в будущем. К тому же, Александр Дмитриевич, введя военное положение, мы передаем власть на местах военным. А гражданские органы власти на период военного положения этой самой власти лишаются. Да и разобраться надо будет на месте, что там за власть такая. Может быть, такая же, как наше Временное правительство… Или даже хуже.

Больше вопросов по поводу введения военного положения не последовало. Быстро проголосовав этот пункт, наркомы перешли к решению следующего. А именно – о закупке на Украине зерна. Запасы его в Центральной России уже подходили к концу. Надо было думать о зиме. Хлеб у малороссов имелся – урожай 1917 года был богатым. Но продавать за «керенки» они его не хотели. Надо было предложить им мануфактуру, промышленные изделия, чтобы обменять на зерно. Из Германии к нам уже стали понемногу поступать промышленные товары, которые можно было бы у селян обменять на зерно. Да-да, натуральный обмен. А что поделаешь, если усилиями либеральных экспериментаторов деньги по цене приблизились к туалетной бумаге. В общем, у товарища Цюрупы, и у товарища Красина, появились новые заботы и вопросы, которые необходимо было срочно решать.