Вытащили его сильные мужские руки, ухватив за ворот рубахи. Он лежал, дрожа крупной дрожью, не в силах приподняться.

– Ну, ты даёшь, щенок, – проговорил чужой зычный голос, – забыл, что проклятым в воду нельзя, или решил свести счёты с жизнью?

– Как нельзя? – стуча зубами, переспросил Антон, поднимая глаза и рассматривая своего спасителя.

– Да так и нельзя, – покачал тот головой, – тебе что, совсем мозг отбило?

Мужик, вытащивший его из воды, был крупным, плотным, без грамма лишнего жира по бокам. Широкая окладистая борода закрывала пол-лица, на Антона из-под низких бровей смотрели сумеречно-серые внимательные глаза. Одет он был, как и большинство жителей городка, в полотняные серые штаны и рубаху, такого же цвета.

– Ты, парень, того, разделся бы, что ли, а то не ровен час лихоманку какую-нибудь подхватишь.

Антон, дрожащими руками стянул с себя рубаху.

– Ох, ты, Владыко наш лесной, кто же тебя так поразукрасил? – покачал он головой. – А, впрочем, не отвечай, и так понятно. Он хоть кормит тебя?

Антон пожал плечами, не зная, что сказать, кормить его сегодня явно не обещали.

– На, вот тебе, паря краюху, – сказал мужик и положил кусок хлеба на землю, – не взыщи, что много не даю, сам знаешь, какой год выдался.

– Почему я проклятый? – спросил у него Антон, подбирая хлеб, и вспоминая недавно виденное кино, поклонился мужику. – Благодарствую за спасение и хлеб.

Тот вытаращил на него глаза.

– Ты, паря, точно того, ударился верно, – он покачал головой, и стал затягивать котомку, в которую положил вторую часть краюхи. – Так кто же знает, за что Чёрная вашего батю прокляла, да только с тех пор, и кормилец пропал, и матушка сгинула, да и ты щенком стал, а не волком, как положено. А вот вода тебя смертью лютой ломает, и трогать тебя живым нельзя, а кормить и подавно, так что не взыщи, что хлеб на землю положил. Землица-то проклятию перейти не даёт. Ну, бывай, паря, не лезь-то в воду боле целиком.

И закинув котомку за спину, он бодрым шагом отправился восвояси, а Антон с ошарашенным видом остался стоять и смотреть ему в след.

– А, совсем забыл, – повернулся к нему мужик, – телега твоя там, выше по течению осталась, и ведро за корягу зацепилось, палкой снять можно, ну, теперь бывай, – и на этот раз он, уже не оглядываясь, скрылся в лесной тиши.

Антон стоял и смотрел ему в след. В его голове никак не укладывалось то, что он сейчас слышал, что значит проклятый? Это вообще, как понять? Что значит, ты не стал волком, а всего лишь щенком? А то, что нельзя мыться, это вообще ни в какие рамки не лезет. Как можно ходить таким грязным? Куда его занесло? И как тут жить? От вопросов распухала голова, хоть бы один ответ. Интересно, если он проклятый, значит, с ним никто не общается, бояться заразиться, так что ли? Антон не весело улыбнулся, как там говорила тётя Света, чем дальше в лес, тем больше дров. По всей видимости, в его лесу остались одни дрова. Он поднял свою мокрую рубашку и отправился вверх по течению, искать ведро и телегу. Хорошо ещё не холодно, а то после такого ледяного заплыва замёрз бы окончательно. Ведро, и правда, висело зацепившись дужкой за сук упавшего дерева. Он нашёл палку и, опасаясь лезть в воду, снял ею свою пропажу.

Когда после всех мытарств, он с телегой появился во дворе, пузатый хозяин постоялого двора, куда Антона занесло причудливой судьбой, уже ждал его, похлопывая кнутом по ноге. Тело Антона среагировало вперёд него. Голова втянулась в плечи, он ссутулился и постарался проехать мимо. Не тут-то было. С виду немолодой хромой мужик оказался намного шустрее, несмотря на свои внушительные размеры. Он быстро развернулся, и в несколько шагов приблизившись к быстро катящейся по двору бочке, размахнулся и стегнул парня по спине. От удара худенькая спина дернулась, и он выронил краюху хлеба на землю.

– Ах, ты шавка, – заорал, хозяин, – ты, где хлеб спёр?

– Я не пёр, – Антон изо всех сил старался сдерживать себя, чтобы снова не наброситься на обидчика, – меня мужик на реке угостил.

– Это, за какие такие заслуги он тебе хлеба дал, – приблизившись к парню, краснолицый хозяин дыхнул на него запахом лука и гнилых зубов.

Антона передёрнуло. «Только не сорваться, только не сорваться», – стучало в мозгу.

– Я в реку свалился, а он вытащил, – постарался спокойно сказать он, хотя внутри всё тряслось от напряжения и отвращения. Он ненавидел в этот момент себя, но надо было как-то продержаться.

– Он что тебя касался? – вытаращил глаза мужик. – Не ври мне давай! – прикрикнул он. – Никто бы не стал тебя трогать.

– Так он и не касался, за ворот рубахи подцепил, – Антон про себя считал детскую считалку, чтобы не озвереть от происходящего. «Раз, два, три, четыре, пять, – медленно, сцепив зубы, проговаривал он про себя, – я иду тебя искать, кто не спрятался, тот не виноват. А может и виноват», – он, напрочь забыл, как правильно, но это сейчас было не важно, главное выдержать. Он не мог позволить себе в данный момент, чтобы его вышвырнули, пока он ничего не узнал про то место, куда попал. Он понятия не имел, что это за время, какой на дворе год и как называется эта непонятная страна, как только будет возможность, он сбежит отсюда, как можно дальше.

У хозяина водовоза была одна хорошая черта в характере, он быстро загорался, вспыхивая, как спичка, и можно было в это время получить от него тумаков, но и так же быстро перегорал. Вот и сейчас, из-за того, что никто ему не перечил и ничего против не говорил, он быстро успокоился. Пробурчав что-то про то, что нечего шляться, где не велено, и вода должна была быть уже давно привезена, он, вроде как поуспокоился.

– Давай, выливай и отправляйся скорей назад. У нас несколько постояльцев собрались ванну принять, так что нечего здесь прохлаждаться.