— Да тише ты, — снова шикнул на него де Лириа. — Чего тебе надо от меня?

— Денег и рекомендацию к надежному капитану, который увезет меня в Америки. Там я затеряюсь и смогу начать новую жизнь. — Говоря это, Толстой был практически уверен в том, что говорит правду. Он даже сам на мгновение поверил в собственные слова. Да черт всех подери, он бы и сделал нечто подобное, ежели бы не дети. Тащить детей с собой не известно куда — был не вариант, и Василий прекрасно понимал это.

— Хорошо, будут тебе деньги и письмо. Завтра после службы в церкви святой Анны жди меня в парке, что неподалеку раскинулся. Там я тебе все и отдам, — де Лириа принялся весьма настойчиво выпихивать его из своего дома.

— Я-то приду, а ты точно пожалуешь? — подозрительно посмотрел на него Толстой.

— Да из парка видно дверь церкви, я на службе буду, потом недолго побеседую с отцом Себастьяном и выйду. Можешь наблюдать, как я войду и затем выйду, ничего сложного.

— Я буду там, — повторил Василий и вышел вон.

С крыши этого дома, который всегда сдавался на сезон, но в этом году по какой-то причине остался без арендаторов, и потому пустовавшим, Василий со своим конвоиром наблюдали за входом в церковь с самого раннего утра. Де Лириа появился минут за пять до начала службы, огляделся по сторонам и вошел внутрь, а вот в виднеющемся отсюда небольшом парке началось какой-то переполох. Забегали вооруженные личности, останавливая каждого мужчину и заглядывая ему в лицо.

— Вот же мразь какая, — поморщившись сообщил Василий Николаю. — А ежели бы я действительно денег всего лишь просил, чтобы от государева гнева укрыться?

— Тогда бы ты валялся уже мертвый вон в том пруду, твое высокоблагородие, — усмехнулся Николай.

— Умеешь ты утешить, Николаша, — Василий хохотнул и принялся наблюдать за выходом.

Вот наконец дверь снова распахнулась и из церкви вышел де Лириа. Василий покрепче перехватил ружье и нажал на спусковой крючок. Вспышка опалила его лицо, но он не обратил на это никакого внимания, наблюдая лишь за тем, как на груди де Лириа расплывается кровавое пятно и бывший посол заваливается на землю, недоуменно разглядывая свои пальцы, обильно выпачканные кровью.

— Убили! — истошно заверещала какая-то служанка, идущая в этот момент мимо с огромной корзиной, заполненной овощами, видимо, возвращаясь с рынка домой.

— Уходим отсюда, давай, твое благородие, а то скоро те, кто по парку по твою душу шныряют, подскочат, — Василий моргнул, бросил ружье и пополз вслед за гвардейцем в сторону выхода с крыши.

Они успели скрыться до того момента, как к телу де Лириа действительно подбежали те вооруженные личности из парка. Командир был опытным бойцом. Он сразу определили, откуда могли стрелять, но посланные на крышу солдаты нашли лишь разряженное ружье, которое и притащили командиру. И тут его снова ждало разочарование — ружье было самым обычным, такие вон у каждого пехотинца в наличие имеются. Да еще и этот русский, который вчера заявился к де Лириа, чтобы его шантажировать, не явился. Наверняка, гаденыш, решил выждать немного времени, чтобы снова прийти, на этот раз удваивая ставки. Командир грязно выругался. И что он будет его величеству докладывать, который принимает большое участие в судьбе этого убиенного маркиза? Покачав головой он направился к ожидающей его неподалеку лошади. Хочешь — не хочешь, а на доклад отправляться надо и будь, что будет.

Василий Толстой и Николай Скрытник добрались до коморки, которую сняли у какой-то вдовицы.

— Ну что теперь? Вам приказали меня убить, когда я грех на душу возьму? — Василий криво усмехнулся, глядя, как сопровождающие его гвардейцы быстро собирают вещи, готовясь к немедленному отъезду.

— А какой нам в этом резон? — спросил его Николай, бывший старшим в этой группе. — Сами бы справились, а тебя, твое благородие, еще по выезду из России прикопали бы где-нибудь в лесу. Нет, и не надейся таким образом улизнуть. Собирайся лучше, да поскорее, выдвигаться нам надобно.

— И куда же? — Василий немного воспрял духом и принялся скидывать свои немногочисленные вещи в холщовую суму.

— В Вену. Там остановимся в посольстве. Посол знает, что мы приедем, и будем ждать повеление государя, — ответил Николай, а Толстой пожал плечами. В Вену так в Вену, когда еще за казенный счет удастся мир посмотреть?

Михаил Ломоносов посмотрел на воду, куда бросил несколько темных кристаллов, получившихся в результате последовательных реакций во время исследований неизвестного вещества, полученного им при опытах над кусочком пиролюзита. Вода окрасилась в интенсивный пурпурный цвет. Затем он посмотрел на левую руку, на тыле кисти которой был еще пару дней назад плохо заживающий и начинающий гноиться порез. Он случайно опрокинул на рану раствор, подобный тому, который у него получился только что, и… гною стало меньше, а рана даже начала понемногу рубцеваться.

За эти месяцы, проведенные здесь в Университете, который вот-вот откроется, Ломоносов пришел к выводу, что более всего его привлекает химия и физика. Нет, его пытливый ум пытался вобрать в себя все преподаваемые ему науки, но в этих двух он чувствовал истинную увлеченность. И все же Михаил не был готов к тому, что сумеет выделить неизвестное вещество, напоминающее по всем качествам металл.

Занеся результаты в журнал, он решительно поднялся и направился к Эйлеру, который по самую маковку увяз в опытах над электричеством.

— День добрый, Леонард Паулевич, — толкнув дверь в лабораторию поприветствовал Эйлера Михаил. — Можно мне тебе кое-что показать? — Эйлер, который сегодня уже понял, что еще немного и у него ум зайдет за разум, если он хоть ненадолго не прервется, решительно отодвинул от себя свой журнал с вычислениями и указал на своему единственному пока ученику на стул рядом с собой.

— Садись, показывай, — приказным тоном объявил он Ломоносову, с довольно вялым любопытством наблюдая, как тот вытаскивает две колбы с разными на вид веществами в виде кристаллов, а также кладет на стол свой лабораторный журнал.