С нарушителями правопорядка у нас разговор короткий, тут не щадят, казни разрешены и даже поощряются. Воображаю, какая толпа соберется, чтобы поглядеть, как отсекают мою бедовую голову, но вряд ли Люцифер предоставит им такое блистательное зрелище. Скорее уж, бросит загнивать в тюрьму. Скучно, тривиально, век назад меня бы просто отправили в адский огонь, жаркий и все пожирающий — такой сразу обращает в пепел.

Для меня Люцифер наверняка способен сделать исключение. От понимания, что в серый пепел я вскорости могу переродиться сама, пробирает неприятная дрожь — почти страх. Умирать я однозначно не хочу, как бы хуево мне ни было. Я привыкла выживать всем назло.

За размышлениями я не замечаю, как мы оказываемся на просторной площади, простирающейся перед Дворцом. Кованые ворота приглашающе приоткрыты.

— Пришли, дальше сама, — усмехается демон, указывая на приоткрытые специально для меня створки: в железе что-то натужно поскрипывает, зловеще ноет. — Я надеюсь, не сбежишь?

Я запрокидываю голову до хруста шейных позвонков, хмуро разглядываю Дворец во всем его мрачном великолепии и качаю головой:

— Надо оно мне? Меня ж, блять, адскими гончими травить станут, не так ли?

— И то верно, — кивает пристав, слегка смягчается, видя растерянность на моем лице. — Надеюсь, тебя не сожрут. Я… то есть, многие… Многие согласны с тем, что ты говоришь, многие готовы идти… за тобой, — неловко заканчивает он. — Удачи там.

Не зная, что ответить, благодарить или рассмеяться ему в лицо, в небо, в ворота, я молчу. Когда оборачиваюсь, обнаруживаю, что демон уже бросил меня на произвол судьбы. Я могу бежать, но смысла нет: если я нужна Люциферу, он выроет меня из-под земли, отряхнет и поставит пред собой. Да и не отказываться же от щедрого приглашения во Дворец…

Заходя в ворота, я не оглядываюсь, не позволяю себе сомневаться, чеканю шаг по брусчатке, занесенной красным песком из пустыни. Дальше поднимает хребет лестница, ведущая к тяжелым дверям; я начинаю бодро взбираться по ней, надеясь, что доживу до заката. Алое солнце, находящееся далеко от центра неба, словно издевательски светит прямо в глаза.

Понятия не имею, что там за комплексы у архитектора были, но дворец Люцифера оказывается не просто большим — огромным; двери ему под стать. Пытаюсь открыть, несмело стучу, чуть прижигая ладонь, — двери натужно скрипят, загораются по контуру черным огнем, раскрывают беззубую пасть. Высоко у меня над головой где-то глухо скрипит-рычит. Делаю шаг, оглядываю удивительно светлое помещение с черными стенами. Прямой коридор, высокие потолки, купольные своды, античные колонны — тоже черные, все тут черное, дышащее злобой изнутри. Неуютно давит на плечи, стискивает ребра невидимо — дышать мешает.

Но коридор с высокими окнами — почти галерея искусств, надо сказать, кругом суровые демонские лица на портретах — герои войны, полководцы Ада; я смотрю в них, неловко усмехаюсь — извиняюсь, что осмелилась потревожить. Периодически останавливаясь, я медленно продвигаюсь вперед. По стенам висят фрески, красочно изображающие жизнь всех кругов Ада. Я предпочитаю держаться в Столице, а то и вообще в человеческом мире, и поэтому слабо представляю себе жизнь внизу. Не грешница же, так что нечего на девять этажей вниз шляться, не заслуживаю ледяных объятий Девятого круга, не хочу окунаться в его грязь и нищету.

— Кара? — зовет меня кто-то по имени, отвлекая.

Я отдергиваюсь от разглядываемой фрески, настороженная голосом внезапно появившегося демона, незаметно для себя хищно подбираюсь, пока не узнаю его. Князь Фурфур, один из Высших — сильных мира сего. Он улыбается мне, показывает клыки. Выглядит он издали обычным, заурядным человеком, только с точеными козьими рогами, с длинной лоснящейся косой, переброшенной через плечо, — местная адская мода. Я неловко приглаживаю свои непричесанные волосы, свалявшиеся в черную паклю, и мне впервые за долгое время стыдно за свой вид.

— Совсем не скучал по тебе! — клятвенно сообщает Фурфур, сверкая адским пламенем глаз, обнимает крепко, едва не выдавливая из меня вскрик.

— Ага, конечно.

Тихо, понимающе смеюсь, похлопываю его по широкой спине. Мы недолго сражались вместе на передовой, там и познакомились; теперь Фурфур разодет в шелка, а не в доспехи, даже не в парадный мундир, и мне незнакомо видеть его таким: приглаженным, пахнущим чем-то сладковатым и пряным. Все мелочи: он мой товарищ, испытанный боем, Фурфуру я верю. И все бы ничего, но есть у него странная привычка: врет все время, не способен не врать, на пограничье, где мы стояли, ходил слух, что его родители прогневали сильного мага и навлекли на князя проклятие. В остальном же, довольно приятный собеседник…

— Прогуливаюсь тут и вдруг вижу знакомое лицо… — продолжает он, сияя оскалом все ярче.

— Люцифер вызывал? Я надеюсь, за тот наш бой на границе? О, помню, ты сбил пару ангелов не из последних рядов… — Я улыбаюсь, вспоминая нашу маленькую победу. — Да где же орден?

Я угадываю, и Фурфур немного смущается, как каждый раз, когда его ловят на лжи, но улыбается, разводит руками и говорит на удивление честно и прямо, с сожалением вздыхает:

— Ну, какой орден, просто повышение, премия, небольшая благодарность от Сатаны лично. Глупый, мелочный бой на самом деле, пусть и победа. До переломных баталий нам еще долго. — Он смутно смотрит на меня, как будто спохватывается: — Ты потому и ушла? Не хотел вспоминать. Тебе к Люциферу тоже?