Она уехала к себе и больше я ее не видел. Какое-то время она писала письма. Вроде бы, у нее все дальше было хорошо.

Настя та самая закончила пед. Но говорят во время выпускного вечера ее основательно отметелили несколько девчонок за какие-то ее вечные интриги. Подробностей я не знаю, но ни с кем из сокурсников она больше не общалась, и след ее потерялся.

А я… меня, наверное, эта история многому научила!

* * *

Я до сих пор храню твой дневник, Художник. Тот самый, бумажный, потрепанный, с выпадающими страницами, исписанный шариковой ручкой. Сейчас, в век компьютеров, такие уже не ведут. Сейчас большинство погрязло в интернете, век дневников электронных, напоказ.

Но ты не как все. Ты писал для себя. Никому не показывал. И я случайно нашла его в твоих вещах, когда тебя уже не было.

Большинство записей в нем – это набор бессвязных мыслей, понятных, наверное, лишь тебе одному. Видимо, ты просто записывал все, что приходило в голову, не думая о том, что когда-то это попадет в руки кому-то другому. А может быть, сейчас ты и сам уже не разобрал бы – о чем и к чему эти каракули. Но некоторые моменты можно понять и расшифровать. Например, то, что связанно с Галей, и тем, что происходило тогда, когда ты безуспешно пытался заставить ее завязать с наркотиками, на которые ее подсалили вопреки ее воле. Не имея возможности рассказать кому-то об этом, скрывая ото всех. Борясь за нее до конца, но в одиночку.

– –

Не знаю, что еще могу для нее сделать. Наверное, ничего. Но смотреть на это уже не хватает сил. Наконец-то она заснула. А я сижу и пишу эти строки, чтобы хоть как-то отвлечься от ужасных мыслей. Даже во сне она выглядит как-то… жутко! Неестественная поза, дышит часто и прерывисто, на губах капельки запекшейся крови… Она искусала все губы, корчась от боли, выгибалась дугой, было такое ощущение, что ее кости ломаются. Сначала просила меня не уходить, побыть с ней, говорила, что ей страшно одной. А потом кричала на меня, смотрела дикими, безумными глазами. На руках до сих пор синяки от ее пальцем – с такой силой она вцепилась в них в какой-то момент. Кричала: «Уйди! Оставь меня! Я тебя ненавижу! Зачем ты мучаешь меня, зачем я тебя, зачем это все? Оставь меня, пусть будет, что будет, мне уже все равно! Я не могу больше, я хочу-у-у....»

– –

Та запись обрывается на полуслове. А дальше идет новая, видимо, спустя несколько часов, из которой становится понятно – ЧТО ИМЕННО отвлекло тебя тогда.

– –

Господи, где взять сил, чтобы это выдержать?

Она проспала всего пару часов и то постоянно ворочаясь и что-то бормоча. Потом начала кричать во сне. Я ее пытался разбудить и никак не мог понять – спит ли она еще или уже нет? Во всяком случае, на человека, отдающего отчет в своих действиях, она никак не походила. Словно в каком-то трансе была. Или еще во сне? Что-то кричала, царапала и била сама себя… А потом смотрела расширенными от ужаса глазами и тихо шептала мне: «Я видела… я это видела! Вот почему мне так больно… Я видела как черви…большие белые черви грызут мое тело! Я видела, я чувствовала их! Правда!!! Боже, что со мной будет? Милый, спаси меня, пожалуйста, мне страшно! Отгони червей…»

Наверное, я скоро сам всего этого не выдержу. Но что делать? ЧТО??? Я не могу отвести ее больницу. Я не могу никому рассказать. Но и так продолжаться тоже больше не может. Надо придумать что-то другое. Но что? ЧТО??

– –

Другая запись, спустя несколько дней.

– –

Она сидела на подоконнике и смотрела в окно. Точнее, смотрела в одну точку, не отводя взгляда и не мигая. Долго смотрела, пока не стемнело. И ничего не отвечала, если я спрашивал.

В последнее время меня все чаще и чаще охватывает странное ощущение какой-то необычной пугающей тишины вокруг. Есть в ней что-то неестественное. Как будто мир замер, остановилось время, и нет больше ни людей, ни машин, ничего. Весь мир умер. И только в воздухе повис последний отзвук чего-то напряженного и ломкого. Как последний звук лопнувшей струны. Как предсмертный крик умирающего. Бывает так порой – человека уже нет, а отзвук его крика еще носит эхом где-то…

– Слушай, зачем я тебе? – вдруг спросила она. Вопрос и без того странный, прозвучал едва слышно. Но меня поразил не он, а непередаваемая ее интонация. Какая-то бесцветная, ни заинтересованности, ни любопытства, ни даже боли в голосе. Лишь смертельная усталость и безразличие ко всему. Наверное, так приговоренный к смерти спрашивает, какая будет завтра погода. И вообще во всем ее виде была какая-то надломленность разуверившегося во всем человека.

– И правда, зачем я тебе? Чего ты мучаешься? Зачем все это делаешь? Я же причинила тебе столько боли, ты должен меня ненавидеть, а ты… Все равно ведь уже все бесполезно. Мы никогда не будем вместе. Я никогда не буду такой, как раньше. Мне уже не выбраться, я сама себе противна. А у тебя просто духу не хватает меня бросить, да? Никак не можешь решиться. Совесть не позволяет. Пытаешься что-то для меня сделать…А зачем??? Если мне от этой твоей совести только больнее… Хоть бы бросил уже наконец, что ли…

Нет, не подходи ко мне! Ну, зачем ты опять меня обнимаешь? Не надо, оставь. Все равно уже. Я не буду плакать, не бойся. У меня уже слез нет. Все выплакала. Глаза омертвели, губы побелели… Я тебе противна, да? Нет? Почему?

Ты добрый… Любишь меня? …но зачем? Лучше бы ты меня бил!

Я не знал, что сказать ей. Слов не было. Молча обнимал ее, прижимая к себе. Мне хотелось кричать…

* * *

– Помню, можешь не рассказывать. Такое разве забудешь? – Олег вздохнул. – Прям-таки сценарий для какого-нибудь дешевого молодежного боевика – девочка связалась с плохой компанией, а главный герой пытается ей помочь. И дальше по нарастающей – наркотики, драки, погони, какие-то интриги, ложь, месть…