– Ну, что случилось? – спросила мама, опускаясь на колени.

– Злой белый дядя забрал ребёнка у тёти, – плакала я.

Она обняла меня. Тёплые руки мамы гладили спину, а губы целовали мокрые от слёз щёки.

– Перестань, милая, – успокаивала она, – тебя никто не заберёт.

– А надсмотрщик бил её, – я расплакалась, представив маму на месте той рабыни.

– Меня бить нельзя, и тебя никто не заберёт, Лили, – руки мамы уже обнимали мои щёки.

Я смотрела в её глаза. Они мне показались такими искрящимися, как капельки утренней росы. Моя мать пыталась сдержаться и не расплакаться. Она не хотела меня напугать. Лучше чтобы маленькие дети не знали, что в этом красивом мире, куда они пришли есть боль и горе. Мама старалась, как могла оградить меня от этой жестокой жизни раба.

Когда я узнала о своём рабском положении – мне было шесть лет. Очень поздно для такой правды. Многие чёрные дети уже к трём знали, что они собственность. А я жила и не знала об этом. Я бегала за бабочками. Я не собирала хлопок на плантации, как другие дети. Я ела вкусные блюда, приносимые матерью из дома. Я ела их и не догадывалась, что это всего лишь объедки с господского стола. Куски поощрения, брошенные нам, как собакам. Я не видела, как хлещут провинившихся рабов кнутом. Мама не водила меня на расправы. А для всех это зрелище было обязательным. Так сказать, поучающим и в назидание другим. Я не слышала стонов рабов в холодных ямах. Не видела беглецов в колодках. По прихоти хозяйки все наказания проводились за домом на конюшнях. Её впечатлительная натура не могла выносить жестокости.

Я узнала о рабстве в день, когда у матери забрали дитя. Первые шесть лет своей жизни я была счастливым ребёнком. Почти таким же, как белые дети моего отца. Но в тот день, прижавшись к матери, я услышала самую страшную правду от тёти Тары.

– Когда надоешь масе, пойдёшь собирать хлопок на плантацию и ублажать надсмотрщиков. Они уж точно не будут с тобой так обходительны, как хозяин. И твою девку он тоже продаст. Вон, какая красивая. За неё много заплатят. Хозяин наш христианин и с ней не возляжет, когда девка распустится,– злобно пробурчала Тара.

Моя мама встала. Выпрямилась во весь рост. Её руки сильнее прижали меня к себе.

– Заткнись, старая ведьма! – прорычала мать.

Её голос напугал меня сильнее, чем слова тёти Тары. В голосе моей матери было столько злости и ненависти, что придавали ему некое звериное звучание. Она, словно загнанная в угол собака, рычала и скалилась на экономку.

– Правду никто не любит, Мэг, – ехидно сказала Тара. – То, что ты снова забрюхатела от масы, особенной тебя не делает. Ты рабыня и девка твоя рабыня. Не забывай это.

Так, я узнала о своём рабстве. Весь день я держала маму за подол платья, боясь потерять. Даже зашедший маса, не заставил меня отпустить край её платья.

Когда он вошёл все замолчали. Я ощутила их страх перед ним. Опустив глаза в пол, рабыни ещё старательней готовили. Мама прятала меня от глаз Эдмунда за пышным подолом платья. Маса не разозлился, увидев меня на кухне. Мой хозяин скупо улыбнулся и потрепал меня, как собачонку, по голове. Мне шесть лет и это была моя первая ласка, которую я удостоилась от родного отца. Я и раньше видела его. Он чаще всего проходил мимо, не замечая девочку, прячущуюся за деревьями его сада. Иногда наши глаза встречались. Я резко дёргалась назад и бежала без оглядки. А он продолжал свой путь. Прибегая в нашу с мамой лачугу, я пряталась. Меня тянуло к нему, и я ужасно боялась его. Наблюдая, как он возится со своей белой дочерью, я представляла себя на её месте. Какое же это счастье, когда у тебя есть любящий отец. У меня он был. Я видела и слышала его, но ближе чем на этой кухне папа ко мне никогда ещё не был.

Поначалу я приставала к матери с глупыми детским вопросами:

– Почему мы не с папой?

– Почему не мы живём в его доме?

– Почему он не любит нас так, как их?

Мама вздыхала и вместо нужных мне ответов, обнимала меня. Наверное, ей было тяжело говорить об этом. Не знаю, любила ли она его? И вообще, возможно ли искренне любить своего хозяина?

Моя мать была очень красивой. Настолько красивой, что ей завидовали. Её ненавидели за эту красоту и проклинали. Никто не хотел общаться с ней. Даже у рабов есть друзья, но мою мать обходили стороной. Считая её любимицей хозяина, а значит, некой предательницей. Будто у неё был выбор. Любить господина или не любить. Единственным близким человеком у неё была я.

Мои бесконечные «почему» прекратились, когда глаза моей матери закрылись навсегда. Её сердце остановили тяжёлые роды. Мой брат не прожил и нескольких минут. Той ночью десятилетняя девочка повзрослела. Я боялась, быть проданной и потерянной для неё. Боялась никогда не увидеть добрые светящиеся любовью мамины глаза. Страшилась не почувствовать её руки на своём теле. Я страшилась злого дядю, забирающего детей. Он приходил ко мне в кошмарах каждую ночь. Я просыпалась в поту и слезах. Прижималась к матери, но всё равно не могла уснуть до утра. Я думала, стоит закрыть глаза и это кошмар снова вернётся. Господи, я боялась не того. Мои детские страхи обрели другую реальность. Не меня забрали у неё, а её у меня забрал очередной ребёнок Эдмунда.

Над могилой матери раб-пастор прочитал молитву. Пропели и ушли. Тоже мне событие. Ещё одна рабыня ушла в мир иной. Никому до этого не было и дела. Я стояла возле насыпанного холмика, под которым лежала моя мать, и плакала.

Самого утра шёл ливень. Мои слёзы терялись в этом потоке воды.

«Жаль, что я так не умею плакать, как небо», – думала я, сжимая маленький букетик цветов.

Мне только исполнилось десять лет. Совсем ребёнок, но не для рабства. Детство у невольников заканчивалось, как только они начинали ходить и говорить. Уже в четыре года маленькие рабы помогали родителям на плантациях. Выполняли работы в господских домах. Меня не коснулась эта повинность. Пока была жива мама, она оберегала меня. Отдаваясь по первому же требованию масе, обеспечивала мне лучшую жизнь. Но, теперь мамы нет. Как со мной поступит человек, которому я обязана рождением? Заберёт в свой красивый дом? Или отправит на плантации под палящее солнце? А может, как сказала Тара, продаст. Но, как бы он ни поступил со мной, так больно мне уже никогда не будет. В этом мире я осталась совсем одна.